class="a">[91].
Так, в законах, которые предусматривали ответственность за нанесение более или менее тяжкого увечья (ст. 1447, 1478 Уложения), принимаются во внимание в качестве дополнительных обстоятельств:
– обдуманное ранее намерение;
– степень оказанной жестокости, средства, «употреблённые» для совершения преступления;
– степень оказанной жестокости;
– средства, «употреблённые для совершения преступления»;
– мера причиненного страдания и т. д.
Трудно не согласиться с тем, что если преступники осознанно выбрали для совершения своего преступления отравляющее средство, которое, помимо смертельного исхода, дополнительно обрекало жертву преступления на мучения и физические страдания, то это обстоятельство должно было быть в обязательном порядке исследовано и, в случае его доказанности, вне всяких сомнений, увеличивало степень виновности подсудимых.
Возможно, что вы мне возразите: мол, речь идёт о событиях конца XIX века, когда уровень научных познаний экспертов в таких сложных вопросах был ещё недостаточно высоким! Позволю себе с вами не согласиться и привести в качестве доказательства материалы уголовного дела по обвинению крестьянки Татьяны Каменской в отравлении своего мужа, которое рассматривалось Архангельской палатой уголовного и гражданского суда в 1850 году, а затем Правительствующим Сенатом по основанию кассационной жалобы. В этих судебных материалах есть вполне профессиональное заключение врачебной управы по поводу поставленного судом вопроса: можно ли, судя по явлениям, сопровождающим последние дни жизни крестьянина Каменского, считать достоверным, что смерть ему последовала от отравления запечённым в хлебе (колобе) порошком, управа уведомила, «что для положительного заключения и определения качества порошка, примешеннаго в колоб, съеденный Каменским, нужно иметь несколько крох этого колоба или часть песку и земли, на которую низвергавшееся рвотою выливалось; если этого нет, то необходимо выкопать труп Каменского и, вынув из него желудок и тонкия кишки, прислать в врачебную управу». Проведённые после эксгумации исследования показали, что обнаруженные в останках Каменского следы извести и железа подтверждают предварительную версию следствия об отравлении» (Русские уголовные процессы. Издание А. Любавского. Санкт-Петербург: Тип. об-ва «Общественная польза», 1866).
Аналогичный обстоятельный и научный подход мы находим и в материалах уголовного дела «О жене унтер-офицера Казариновой, обвиняемой в покушении на отравление мужа своего, и о крестьянине Сидорове, обвиняемом в отравлении Казаринова», которое рассматривалось Владимирским окружным судом 6 марта 1868 года с участием присяжных заседателей. Председательствовал на суде Д.Р. Готман, обвинение представлял прокурор Ф.Ф. Крахт, защитники – присяжный поверенный Замятнин и кандидат на судебные должности фон Плеве.
Суть обвинительного акта заключалась в том, что находившийся в отпуске унтер-офицер М.И. Казаринов простудился после купания и умер от воспаления лёгких. После его смерти стали ходить слухи о его отравлении. Проведённое следствие действительно установило, что к гибели военного причастны его жена Дарья Евграфова и крестьянин Герасим Сидоров, находившиеся в любовной связи. Далее суду было представлено судебно-медицинское заключение: по судебно-медицинскому освидетельствованию трупа Казаринова врачи предположили, что «смерть Казаринова произошла от отравления, принимая во внимание налитие сосудов в слизистой оболочке глотки, пищеприёмника и желудка и красный цвет слизистой оболочки кишок. Но по проверке осадков, полученных при химическом изследовании внутренностей умершаго, никакого металлического яда в них не оказалось и, по заключению медицинского департамента, смерть Казаринова могла произойти не от отравления металлическим ядом, а от другой какой-либо причины, тем более что и самое состояние желудка и тонких кишок, описанное в свидетельстве, не представляет тех патологических явлений, какие бывают при отравлении металлическими ядами, состояние же их ближе подходит к катаральному поражению внутренности» и т. д. Как говорится, почувствуйте разницу! Судебные следователи в этом случае установили, что попытка отравления действительно была, только жидкость, которую преступники использовали для убийства, оказалась не настолько ядовитой, чтоб вызвать смерть человека. Тем не менее в судебном заседании на основании ст. 687 Устава уголовного судопроизводства заслушиваются судебно-врачебный осмотр трупа унтер-офицера и заключение медицинского департамента (!), на которые была ссылка в обвинительном акте. Прокурор информирует суд и присяжных, что врачи, осматривавшие труп, признали причиной смерти отравление, но медицинский департамент не утвердил этого мнения и т. д.
С точки зрения установления истинных обстоятельств совершённого преступления проведение таких медицинских исследований «сведущими людьми» безусловно играло определяющую роль. С учётом представленных суду заключений, даже при условии, что обвиняемые сознались в приготовлении к преступлению, замысел которого они не довели до конца по не зависящим от них обстоятельствам, присяжные заседатели вынесли вердикт, на основании которого «Дарья Евграфова была признана виновной в покушении на отравление мужа “вполне недействительными средствами и потому заслуживающая снисхождения, а потому суд определил: Евграфову наказанию не подвергать (115 и 111 ст. ст. Уложения о наказаниях). Крестьянина Герасима Сидорова присяжные признали невиновным”». (Нос А.Е. Замечательные судебные дела. СПб., 1869).
Однако, как мы видим, сам подход в установлении действительных причин смерти Казаринова и медицинского исследования, представленного в качестве доказательства, в первом и во втором случаях существенно отличаются.
И ещё один аналогичный пример – дело по обвинению дворянки Прасковьи Качки в умышленном убийстве Бронислава Байрашевского.
П.П. Качка, девушка 19 лет, обвинялась в умышленном убийстве Байрашевского, с которым она находилась в любовных отношениях.
Предварительное следствие установило, что мотивом для совершения убийства послужила ревность Прасковьи к своему любовнику, однако, учитывая психологическое состояние подсудимой, были веские основания предполагать, что она страдала душевным расстройством. По делу проведена судебная медицинская экспертиза, поэтому государственный обвинитель П.Н. Обнинский смог утверждать, что такое предположение «разрушается теоретически коллективным заключением врачей-экспертов, а фактические обстоятельства, доказанные следствием, – обманутая любовь, ревность, разрыв – складываются в таком несомненном для вывода сочетании, что они в совокупности своей образуют для каждого понятный мотив преступления».
Эксперты, привлечённые к следствию, были абсолютно убеждены «в полном умственном здравии подсудимой, а следовательно, в полной способности её ко вменению». Обвинитель предложил «приурочить деяние Качки к ст. 455 уложений, которая говорит об убийстве без заранее обдуманного намерения, в запальчивости или раздражении, но не случайном, а умышленном, т. е. сознательном». Ф.Н. Плевако, выступающий в качестве защитника подсудимой, выбирает проверенную в таких случаях линию – настаивать на невменяемости подзащитной (как мы помним, также поступил Л.Н. Толстой защищая рядового В. Шабунина). Он приводит контрдоводы в обоснование того, что девушка психически нездорова. По его мнению, на её психическое состояние повлияли в первую очередь трудное детство, домашнее насилие со стороны страдающего алкоголизмом отца, мать, которую не интересовала судьба дочери («Нравственно гнилы были те, кто дал ей жизнь. Всё, что ей дало бытие и форму, заразило то, что дано».). Далее, адвокат приводит присяжным заседателям обстоятельства жизни Прасковьи в Москве, её любовь к Байрошевскому и его предательство и т. д. Ф.Н. Плевако отмечает, что «непривычные к психиатрическим наблюдениям лица, и те узнали в ней ненормальность, увидав в душе гнетущую её
