уже к тому времени всемирно известным психиатром, встречался со Львом Николаевичем в Ясной Поляне. Об этом общении он оставил довольно занятные воспоминания.
Примерно за несколько лет до этой встречи, увидев образец почерка писателя, Ломброзо пришёл к выводу о том, что тот принадлежит женщине лёгкого поведения с психопатическими наклонностями. Свой визит известный учёный объяснил российским полицейским властям как возможность обследования Льва Толстого, страдающего, по его мнению, наследственным недугом, причудами и эксцентричностью в юном возрасте, припадками эпилепсии, доходящими до галлюцинаций душевным возбуждением. После такого диагноза разрешение на посещение Ясной Поляны было незамедлительно получено.
Лев Николаевич в буквальном смысле слова очаровал итальянца, который по возвращении в Москву сказал генерал-полицмейстеру Кутузову: «Мне кажется, что это сумасшедший, который гораздо умнее многих глупцов, обладающих властью».
Толстой в своих воспоминаниях был более лаконичен:
«15 августа 1897. Ясная Поляна.
Продолжаю работать. Подвигаюсь. Был Ломброзо – ограниченный, наивный старичок».
Всё-таки некоторое влияние этих довольно спорных идей модных теоретиков криминальной психологии было заметно не только в «Воскресении», но и в более поздней работе Толстого «О государстве», в которой Лев Николаевич охарактеризовал основу политического устройства общества как наличие у этого общества права «вооружённого ограбления трудолюбивых людей». Но выводы писателя, которые он доносит через своих героев, как-то очень избирательны, да и само повествование в романе в определённый момент начинает напоминать сотни протоколов судебных заседаний дня сегодняшнего, происходящих, например, в Московском городском или в каком-нибудь другом российском суде.
У Толстого вообще все персонажи романа, связанные с юриспруденцией, являются отпетыми негодяями. Прокурор дела не читал (эка невидаль!) по причине ночного загула, товарищ прокурора, окончивший гимназию с золотой медалью и университет по первому разряду, на самом деле хронически глуп, самоуверен и болтлив до крайности, поэтому вместо юридических фактов и доказательств, полученных в процессе следствия, занимается откровенным словоблудием.
Председатель сильно торопится к строгой жене-иностранке, поэтому по собственной инициативе пытается максимально сократить проведение некоторых обязательных судебных процедур. Заседатели тоже не отличались усердием и профессиональным подходом к делу. Адвокаты – мерзавцы и вымогатели, вот с этим порой трудно не согласиться… Один из них пытается вразумить Дмитрия Нехлюдова: «В том-то и ошибка, что мы привыкли думать, что прокуратура, судейские вообще – это какие-то новые либеральные люди. Они и были когда-то такими, но теперь это совершенно иное. Это чиновники, озабоченные двадцатым числом. Он получает жалование, ему нужно побольше, и этим ограничиваются все его принципы. Он кого хотите будет обвинять, судить, приговаривать… Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, – продолжал адвокат, – что не могу без благодарности видеть их, потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте. А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдалённым – самое лёгкое дело» (Толстой Л.Н. Воскресение).
После допроса свидетелей и эксперта председательствующий предложил присяжным осмотреть вещественные доказательства, к которым относились огромный перстень убитого и фильтр, «в котором был исследован яд», но по требованию помощника прокурора прежде было оглашено судебно-медицинское заключение о причинах смерти жертвы преступления. И здесь мы видим первое существенное отступление от правил объективного рассмотрения дела и установления причинно-следственной связи между действиями подсудимых и смертью потерпевшего.
Из результатов медицинского осмотра трупа купца II гильдии Ферапонта Смелькова не очевидно, что он умер от отравления, а не от удушья или, извините за натурализм, захлебнувшись собственными рвотными массами, – покойный, как известно, пил отчаянно. Председатель суда тем не менее не даёт возможности секретарю огласить документ полностью – суд не видит в этом смысла.
Ст. 349 Устава требовала от полицейского либо другого приглашённого в качестве эксперта врача «определить по возможности:
1) свойство повреждения и влияние его на здоровье свидетельствуемого лица;
2) средства, употребляемые при насилии и повреждении;
3) давно ли произведено повреждение или в недавнее время».
Тем не менее, приняв за основную версию отравление, суд не установил ни тип использованного отравляющего вещества, ни его происхождение. Хотя ст. 325 Устава уголовного судопроизводства предусматривала обязательное приглашение сведущих людей в тех случаях, «когда для точного уразумения встречающегося в деле обстоятельства необходимы специальные сведения или опытность в науке, искусстве, ремесле, промысле или каком-либо занятии». В качестве таковых могли вызываться врачи, фармацевты, профессора и др.
В нашем случае медицинское заключение содержит вероятностные оценки: «найденные при вскрытии и записанные в протокол изменения в желудке и отчасти в кишках и почках дают право заключить с большой степенью вероятности, что смерть Смелькова последовала от отравления ядом, попавшим в желудок с вином. Сказать по имеющимся изменениям в желудке и кишках, какой именно яд был введен в желудок, – трудно; о том же, что яд этот попал в желудок с вином, надо полагать потому, что в желудке Смелькова найдено большое количество вина» (Толстой Л.Н. Воскресение. Изд. Всемирная литература. С. 80).
22 июля 1876 года В.Д. Спасович, выступая в судебном заседании по делу Давида и Николая Чхотуа и других (Тифлисское дело), специально указывал, каким образом ст. 533 Устава уголовного судопроизводства применяется и к уголовному производству: «на основании этой статьи суд не обязан подчиняться мнению сведущих людей, не согласному с достоинством обстоятельствами дел, но нравственно обязан подчиниться, коль скоро оно стойко…» (Спасович В.Д. Судебные речи. М.: Юрайт, 2019. Серия: Антология мысли).
Тут, как говорится, без комментариев…
Из материалов предварительного следствия остаётся неясным, был ли для отравления использован опиум или какое-то другое наркотическое вещество, кто его приобрёл и применил, но даже в этом случае необходимо было установить обстоятельство, как если бы это был легально приобретённый препарат, то использовался ли он в обычной жизни обвиняемыми: как снотворное, например. В этом случае была бы вполне возможна версия, что необходимость применения использованного медикамента была вызвана – как вариант – буйным поведением клиента, которого Маслова просто хотела успокоить (усыпить) на время и т. д. Если же это был препарат нелегальный, то есть его официальный оборот был запрещён законом, то такое обстоятельство существенно влияло на установление наличия умысла к подготовке умышленного убийства в составе организованной группы, «именуемой в просторечье шайкой». Как минимум этого требовали положения Отделения V «Обстоятельства, уменьшающие вину и наказание», а также Отделения VI «О нарушении правил, установленных для продажи, хранения и употребления веществ ядовитых и сильнодействующих». Хотя в то чудесное время героин свободно продавался в аптеках как средство от насморка, о чём мы можем судить по рекламным объявлениям в «Ниве» и «Огоньке».
Тем не менее в соответствии с уголовным законом именно эти обстоятельства назывались «особо увеличивающими или уменьшающими степень виновности»
