class="p1">Хуторская семья с гостями из Вильно, прибывающими в связи с бомбежкой. Девушка с рукой, перевязанной выше локтя и осколочком в сумочке, который она показывает новым людям без малейшего, впрочем, кокетства. Она, виленская гимназистка, уже вторично ранена (первый раз в 41-м г. – осколком стекла из окна, также при бомбежке – в надбровье и висок у самого глаза). Папаша, который при первом обращении к нему сделал стойку, руки по швам – солдат, полковой писарь, затем делопроизводитель военкомата где-то в Сызрани. Фотография штаба полка, во главе с начальником штаба капитаном в кителе, где и писарь стоит в заднем ряду. С тех пор у него такие же усы, толстые, немного грустные, – солдатские.
В озере ничего не поймали, подошли к дому, где стояла машина. Папаша попросил зайти «в квартиру». Попросил так почтительно и неуверенно, почти безнадежно (он видел наши «два просвета» на погонах и сперва прочел их неправильно, думал, что мы поручики и подпоручики, а потом и вовсе оробел), что, казалось, не сильно приглашает. Вошли, на столе – сыр, масло, хлеб и крупный серый литовский сахарный песок. Выпили по чашке кофе, покуда старик рассказывал, как он пострадал за укрытие двух наших командиров, оставшихся здесь в окружении в 41-м году. Вошла хозяйка, тяжелая, с колыхающимся большим передом.
– Не знакомые вам те товарищи? – спросила она, поздоровавшись. Мы не поняли. Оказывается, она всем нашим показывает фотографию двоих наших хлопцев в гимнастерках с отложными воротничками. На обороте написано: «Смоленской области, Руднянского района, Морозовский с/с, дер. Хомутовка. Погодин…»
– Незнакомые?
И ей было достаточно уже того, что один из нас уроженец Смоленской области, а другой был в деревне Хомутовке (Зеленцов), когда она была прифронтовой.
– Подожду еще, потом напишу по этому адресу.
И замечательно было то, что эти люди, хуторяне-поляки, казалось бы, ничем особым не обязанные Советской власти, оказав человеческую помощь людям нашей армии, уже были привязаны каким-то интересом к их судьбе и симпатией к нам. Неточно. Это один из мотивов того чувства своих со стороны России, которое сложилось исторически. Опять не точно, но ясно, что это не корысть. Еще я не встречал и не слыхал случая, чтобы кто-нибудь хотя бы здесь, в западных, молодых наших краях, укрыл немца-окруженца. Этого не сделает даже тот, кто более или менее мирился с немцами, покуда они были здесь. В нас верят, в него нет, хотя бы в отдельных случаях симпатии, определяемые социально-имущественными моментами, распределялись и так и сяк.
–
На днях выступал по глупости в мотоцикловом батальоне, не знал, что за это редактор получит наручные часы, но встретил там тихого и даже как будто недоваренного майора Марченко, агитатора полка. Этот человек в ходе нынешнего наступления очутился с восемью бойцами осажденным в блиндаже немцами, окруженными в районе Витебска. 16 часов он отбивался от немцев, сбрасывавших в блиндаж гранаты, бидоны с бензином, потерял ранеными четыре человека, обгорел до ресниц, ранен в руку пулей – тушил огонь в окне, а немец стремился помешать и пробил руку, основание большого пальца. Уже вылечился, побывал в Москве, получил Отечественную войну I ст., воюет.
В статейке «В Витебске» я упоминаю о герое, спасшем большой витебский мост, – перестрелял в последнюю минуту немецких подрывников. Фамилия его у нас называлась в газете. На днях кто-то говорит, что это не тот, а другой боец, и он представлен к званию Героя СССР. А тот будто тоже награжден, и к этому были, помимо моста, причины. А говорят, что и этот не тот. А где он тот и понимает ли он, что он совершил. И жив ли он, здоров или похоронен далеко позади своей части, ушедшей за сотни километров. А может, сейчас сидит где-нибудь в ямочке под Каунасом или уже далеко в тылу, в госпитале.
–
Прочел на днях в «Огоньке» статью покойного П. Лидова «Первый день войны», рассказ летчика Данилова, слышанный нами с Лидовым во вторую годовщину войны на КП полка истребителей (командир Голубов, сбивший недавно в один вылет 2 самолета). Рассказ передан в основном верно, но в нем ни грана той непосредственной красоты, которая была в грустном непосредственном изложении человека, в первое утро войны сгоряча сбившего 6 самолетов противника, человека, сбитого и раненного в то же утро (под Гродно) и затем выбиравшегося из окружения с помощью добрых советских людей и не сбившего за два года затем ни одной вражеской машины. И что не записал, то соврал: ужин, который мы ели, сменен чем-то литературно-газетным.
3. VIII Р.Т.
После поездки в 11-ю гв[ардейскую] армию и в 33-ю.
Утро августовское, зернистое, с осенней свежестью и дымным густым туманом так вдруг напомнило утра где-то под Каневым на левом берегу Днепра в 1941 г. Кажется, вообще не осталось ни одного перехода во временах года, ни одного памятного ощущения, запаха, чтоб это уже не связывалось с войной. И, наверно, всю жизнь будет напоминаться она всем, что есть самого дорогого в природе.
Тяжелая лунная ночь, сердцебиения, вдруг в огороде увидел ползущие к окну фигуры, а что там есть кто-то, почувствовал каким-то чутьем. Оказались – огуречники, убежавшие от оклика. Но нервность и невероятная подавленность так и не проходила всю ночь и связывалась в какую-то тревожную новеллу, навеянную отчасти рассказом Воробьева о нервной усталости давно воюющих людей (майор в орденах и с нашивками многих ранений, рыдающий после бомбежки, что не причинила ему никакого вреда, кроме мгновений муки страха, которая ему уже невыносима).
…Совершенно отчетливо почувствовал себя постаревшим. В висках много седых волос, которые когда-то, впервые обнаруженные, были вроде усиков у юноши, он их щиплет и желает, чтоб росли быстрей.
Есть что записывать, от чего входить в работу, в мысли, но еще нездоров.
Награжден Отечественной войной II степени. Можно бы обидеться, что это за три года войны, за Теркина, но это даже не так – ведомственное награждение по должности и званию.
7–11.VIII А.Т. – М.И. П/п 55563 – Москва
…Воротился из командировки, думал вступить на границу с В[осточной] Пруссией, был близко, но все же не вступил пока еще. Война подходит к рубежам, на которых немцы становятся вдвое-втрое зубастей.
Наградили меня орденом Отечественной войны II степени. Награда чисто ведомственная, согласно должности, звания и очередности. Так что она не только не порадовала меня, но скорее даже уколола безразличием к тому, что я делал на войне три года в отличие от других полит. подполковников. Ну бог с ней. Не огорчайся и
