у меня: «Папа, мы тоже умрем?» Я сказал, нет, и каялся потом, что соврал. А сейчас думаю, может, не соврал? Слушай, сына, как думаешь, есть вечная жизнь? Жаль, мы не успели поговорить об этом. Но пока мне нужно побыть одному. Все необходимые документы ты найдешь в секретере, на второй полке, там, где у нас деньги всегда лежали, завещание на квартиру на тебя с Ромкой. Ну, в общем, такие дела. Прощай. Твой папа.
Подожди! Знаешь, сынок, мы всегда в семье с тобой были честными, да, помнишь? Я тебя учил честности, и мама учила, и сам я старался быть для тебя примером. Хотя у меня не всегда получалось. Даже часто не получалось. Ты прости за это. И за то, что я бросил вас с мамой, прости. Знаю, что ты простил меня давно, но все равно еще раз — извини. А сейчас я честно говорю тебе: не хочу, чтобы вы с Мариной мучились, ухаживая за безнадежным больным. Вам сейчас тяжело, вам деньги нужны, да и Ромка маленький и такой болезненный, а тебе, сынок, еще и почки вылечить надо. Только не возражай! Потому что я так решил. Отцовское решение — закон. Не возражай, честно прошу! Ну вот, хорошо. А теперь пообещай мне, Володя. Только честно пообещай. Пообещай, что не поедешь меня искать. Ну, что, сын, скажешь «да»? Я жду».
Володя пожевал губами, глядя на лист бумаги и, чуть помедлив, кивнул.
«Ну вот и хорошо, — читал он дальше. — И еще запомни, Вовка. Я не обладал в жизни особыми талантами, не был художником, музыкантом, поэтом, ученым. Инженер я, наверное, неплохой, но не гениальный, это точно. Я к тому, что, помнишь, как-то на дне рождения Ромки, ну, ты не помнишь, наверное, так меня дядя Юра тогда спросил, в чем мое счастье. Я сказал, в чем же еще, если не в детях. Я думаю, что если бы я был даже Пушкиным, все равно бы так сказал. А мой эгоизм, авантюризм дурацкий, ты уж прости, от характера это, ну ты же сам такой. Хотя нет, не такой. Ромку с Маринкой ты не бросишь, я же вижу. Все-таки не ищи меня, ладно, сынок? Лучше помолись за меня. Молитва, говорят, тоже поиск человека. Ну все, я пошел, а то время уже. Твой папа».
Через неделю Володя сказал жене, что возьмет неделю отпуска за свой счет и поедет к отцу.
Но он так и не нашел его — ни под Киевом в Пуще-Водице, ни в других местах, в которые, как он думал, папа уехал.
Прошло три года. Владимир вместе с женой и сыном приехал в маленький город на берегу Тихого океана, в котором он был один раз в детстве, когда здесь работал рыбаком его отец. Самолет приземлился ночью, они долго искали багаж, а когда наконец добрались до гостиницы, то оказалось, что в номере нет горячей воды. Володя с Мариной из-за этого повздорили, Ромка хныкал, что хочет домой. Когда Марина бросила: «Нет, с тобой невозможно, такие деньги на ветер! Лучше бы я в Турцию с ребенком полетела, как Вика советовала», Володя выругался, швырнул что-то на пол, вышел на балкон, закурил и стал смотреть на обшарпанную пятиэтажку напротив, в которой тускло светилось на последнем этаже одно окно. Через час он прошел мимо спящих Марины и Ромки, вышел на улицу. Постучал в окно припаркованного у входа в гостиницу «жигуля» с табличкой «такси». Выглянул заспанный водитель, морщась, зевнул и спросил, куда надо. «На маяк за городским пляжем, — объяснил Володя, — там, где пирс». Водитель, похоже, не понимал, куда нужно ехать, но Володя назвал цену, и они поехали. Долго катались вдоль берега океана. Наконец в груде камней рядом с лежащим на боку ржавым остовом какого-то судна Володя опознал остатки разрушенного маяка и попросил остановиться. Солнце уже поднялось, заливая тихий, едва колышущийся океан золотым светом. Пирс, на котором они с отцом когда-то сидели, наплававшись, был сильно разрушен, но все же это был он, тот самый пирс. Володя поднялся по груде камней, выбрался на пирс и пошел по нему, обходя провалы или перелезая через них. Уже сильно припекало солнце. Впереди, на границе земли и воды, в мареве пляшущих бликов, он заметил сидящего на краю пирса человека. Присмотревшись внимательнее, Володя догадался, что ошибся: просто торчал из бетона кусок арматуры. Подойдя к краю, он сел, свесил над океаном ноги.
— Папа, — сказал Ромка во сне, улыбнувшись и не открывая глаз.
Володя тоже улыбнулся. Еще некоторое время он сидел, улыбаясь, и смотрел на слепящий глаза океан. Потом встал и пошел домой.
Я С ТОБОЙ
Поезд прибывал поздно вечером.
За два часа до приезда Андрей забрался на верхнюю полку, развернул оставшуюся после попутчиков газету и стал читать. Одна из историй увлекла его: в лесу поселился ушедший из города старик, построил себе дом на дереве и жил в нем, взбираясь по лестнице. Старика нашли журналисты, брали у него интервью, спрашивали: «Вам не страшно здесь одному?» «Нет, — отвечал старик, — я не один…»
«Интересно, с кем он?» — подумал Андрей.
В это время на его полку поднялся и лег рядом незнакомый человек. Это произошло так быстро, что Андрей не успел ни испугаться, ни возмутиться. Человек до странности легко поместился вдвоем с ним на узкой полке, и уже через несколько секунд Андрей не чувствовал никакого дискомфорта и тем более опасности — как будто так нужно стало, что рядом с ним должен находиться этот человек. В это время сильно потемнело. Человек ободряюще положил руку Андрею на плечо. Стало сумрачно не только в вагоне, но за окнами, на холмах, которые перестало освещать заходившее солнце. Поезд остановился.
— Пора, — тихо сказал человек.
Андрей посмотрел на него. Внешность его почему-то оказалась не важной, хорошо был виден только его взгляд.
— Почему?
— Знаешь, — кивнул человек.
Андрей не знал. Но спрашивать не стал, почему-то понял, что ему не ответят. А еще потому, что где-то в глубине души чувствовал, что знает ответ — только сейчас не помнил его.
Он вышел на перрон, перед ним был незнакомый город, покрытый тенями низко плывущих облаков. Мимо торопливо шли люди, среди них были женщины, дети.
— Быстрее, быстрее… — подгоняла двух мальчиков женщина, одному из них она дала подзатыльник. Ребенок захныкал.
— Куда вы? — спросил Андрей.
Ему не отвечали, проходили мимо дрожащей стеной, убыстряя шаги. Среди них Андрей заметил человека из поезда — только теперь
