изучения Торы. Равви Меир, один из самых выдающихся учеников равви Акивы, так описывал преображение, почти обожение, вызванное изучением писания:
Всякий, кто изучает Тору ради нее самой, удостаивается множества благ, и [можно даже сказать, что] приобретает этим весь мир. Его называют Возлюбленным Спутником, который любит Присутствие Бога и все творение, радует собой Присутствие Бога и все творение радует. Это облекает его смирением и страхом… Немало благ получают люди от его советов, рассуждений, понимания и наставлений… И тайны Торы открываются ему, и он становится как неостановимый, бурно текущий поток… и это возвеличивает его и возвышает над всем творением[793].
Бен-Аззай, еще один ученик равви Акивы, также имел мистические устремления. Однажды, когда он объяснял один текст, слушатели вдруг увидели вокруг его головы огненный нимб. Бен-Аззай объяснил, что создал хороз, «цепь», соединяющую воедино отрывки писания, которые не были связаны в изначальном тексте, но теперь, «сцепленные», открыли свое внутреннее, динамическое единство.
Я лишь связывал слова одно с другим, и затем со словами Пророков, а Пророков – с Писаниями; и слова возрадовались, как тогда, когда впервые были изречены на Синае, и стали сладки, как тогда, при первом их произнесении[794].
Практика хороза, активируемого человеческим голосом, оживляла Тору, согревала и воспламеняла ее новыми смыслами, перелагала историческое повествование в миф, превращая его в вечную истину. Во время хороза раввин сплетал вместе стихи писания, составляя из них новое повествование или аргумент, который придавал смысл трагическому настоящему, извлекая из священного прошлого прозрения, важные для современности.
В таких случаях раввины считали своим правом и изменять слова писания, говоря своим ученикам: «Читайте не так, а вот так»[795]. Например, в «Сифре», собрании экзегетических текстов III века, мы видим, как раввин Меир полностью переворачивает суровое правило Второзакония о том, чтобы повешенного преступника хоронили до захода солнца, ибо он «проклят Богом [килелат Элохим], и труп его осквернит Землю»[796]. Равви Меир возражал: не надо читать «килелат Элохим» – подставляйте вместо этого «каллат Элохим» [ «боль Бога»]. Безжалостный закон превратился в откровение о том, что Бог страждет вместе со своими созданиями. «Когда человек в большой беде, что говорит Шхина? – спрашивал равви Меир. – Она как бы [кирьятол] говорит: болит голова моя, болит рука моя»[797].
В центре раввинистической духовности стояло сострадание. «Пирке Авот» устами Симона Праведного, почитаемого первосвященника III в. до н. э., сообщает, что весь мировой порядок держится «на Торе, на Храмовом Служении и на совершении добрых дел»[798]. Эта же тема развивается в истории из позднейшего текста, «Авот де-равви Натан»: однажды равви Йоханан гулял по Иерусалиму вместе с равви Иешуа, и, проходя мимо развалин храма, тот испустил громкий крик отчаяния. Как сможет Израиль искупить свои грехи, оставшись без жертвоприношений? Чтобы доказать ему, что добрые дела не менее эффективны, равви Йоханан создал хороз: вначале он процитировал слова Бога Осии: «Любви [хесед] хочу, а не жертвы», полностью перевернув их смысл, затем связал их с изречением Симона Праведного и завершил немного измененным ради такого случая стихом из псалма: «Мир выстроен любовью»[799].
В «Сифре» мы впервые встречаем учение о двух Торах, устной и письменной, которое станет основой позднейшей раввинистической экзегезы.
Как один и тот же дождь падает на различные деревья, но на каждом взращивает свои плоды по роду их – виноград на виноградных лозах, оливки на оливах – так и слова Торы всегда едины, но содержат [различные характеристики] писания: Мишна, галахот и аггадот[800].
Здесь нет различия между Мишной («повторяемыми преданиями» раввинов), ее законодательными установлениями (галахот, мн. ч. галаха) и историями, поясняющими ее учение (аггадот). Все они имеют статус и авторитет писания. Как объяснял еще один раввин: «Две Торы были даны Израилю, одна из уст, вторая из рукописания»[801]. К III веку раввины начали рассматривать свои устные предания как продолжение все того же процесса откровения, создавшего изначальную Тору. Даже увлеченный жарким спором о Торе, ученик раввинов понимал, что в каком-то смысле и он, и его противник продолжают разговор, начатый на Синае: «Слова этих и иных мудрецов, все они были даны Пастырем Моисеем, а он получил их от Единого»[802].
* * *
Тем временем последователи Иисуса из Назарета развивали иудейскую традицию в ином направлении. Изначально они представляли собой партию «малых сих»: раввины принадлежали к элите, а Иисус и его первые последователи были выходцами из крестьянства. Несмотря на обширные исследования «исторического Иисуса», мы знаем о нем немного. По-видимому, в конце 20-х гг. н. э. он основал популярное движение странствующих проповедников и целителей, служивших экономически маргинализированному населению Галилеи. В аграрном государстве аристократия и народные массы жили раздельно, так что и религия у тех и других могла заметно различаться. Однако, хотя Иисус и его ученики не могли читать и изучать писания так, как ученики раввинов, они были знакомы с псалмами, поющимися на Пасху и во время паломничества в Иерусалим. Разумеется, они знали историю Исхода и некоторые пророческие учения, однако из пророков больше всего почитали «народных героев»: Моисея, освободившего их предков из рабства, и Илию, который проповедовал на севере Палестины и почитался как местный герой в Галилее, о котором говорили, что он однажды вернется и восстановит в Израиле истинное благочестие[803].
Иисус родился в обществе, страдавшем от государственного насилия. Он вырос в Назарете, селении близ Сепфориса. Сам Назарет стерли с лица земли римские войска, подавляя восстание, последовавшее за смертью царя Ирода. Теперь Галилеей правил сын Ирода Антипа, взыскивавший с народа непомерные налоги на обеспечение своих амбициозных строительных проектов. У тех, кто не мог заплатить, отбирали землю: многие крестьяне уходили в разбойники, другие – и среди них, возможно, отец Иисуса, плотник Иосиф – обращались к ручному труду. Толпы, окружавшие Иисуса в надежде на исцеление, состояли из голодных, измученных, больных людей: многие здесь страдали нервными и психическими заболеваниями, которые в то время приписывались влиянию демонов. В притчах Иисуса мы видим общество, расколотое на очень богатых и очень бедных. Их герои – все в долгах, отчаянно ищут денег в уплату, принуждены наниматься на поденную работу[804].
По-видимому, Иисус призывал к обновлению изначального завета с Яхве, защитником «малых сих». Царство Божье, которое он провозглашал, основывалось на равенстве и справедливости, а его последователи должны были вести себя так, словно это царство уже наступило[805]. В Царстве Божьем бедняки станут первыми, а богатые и сильные – последними. Однако, учил Иисус, те, кто боится оказаться в долгу, пусть сами простят тем, кто должен
