описывающего это событие в подробностях, по-видимому, не существовало. Однако, как показывают послания Павла, христиане в Сирии вспоминали смерть Иисуса на ритуализованной трапезе. Рассказывали, что во время последнего ужина со своими учениками Иисус преломил хлеб, говоря: «Сие есть тело мое, оно для вас: сие творите в мое воспоминание». Вино он назвал: «Кровь моя нового завета». «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, – объяснял Павел коринфским новообращенным, – смерть Господню возвещаете»[821]. Такой торжественный обряд в честь человека, казненного государством как обычный преступник, был чем-то экстраординарным.
Крест имел для Павла огромное значение. Изначально Павел боролся с движением Иисуса, однако обратился после видения, в котором тоже увидел, как Бог возносит униженное, искалеченное тело Иисуса на высочайшее место на небесах. Для Павла это стало апокалипсисом — «откровением». Старые правила больше не работали. Прежние этнические, социальные, культурные, гендерные различия сделались неактуальны: «Нет больше ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, ибо все – одно в Иисусе Христе»[822]. Но Павел нигде подробно не описывает распятие. Дьюи указывает, что вплоть до начала V века нам известны лишь два художественных изображения Креста: одно – нарисованная на стене карикатура, другое – магический амулет[823]. Итак, первые христиане не фиксировали внимание на смерти Иисуса: главным для них были его воскресение и вознесение.
Первый подробный рассказ о смерти Иисуса мы находим в Евангелии от Марка, составленном около 70 г. н. э., однако изначально исполнявшемся устно перед слушателями в Галилее и в Сирии, причем оратор импровизировал в ответ на реакции публики[824]. В этом Евангелии Иисус изображен как популярный пророк «малых сих»: как Илия, он сорок дней провел в пустыне, борясь с Сатаной; его хождение по водам моря Галилейского напоминает Исход из Египта; чудесное насыщение целой толпы – манну, накормившую израильтян в пустыне. Как и Моисей, он дал с вершины горы новые заповеди, а его двенадцать учеников представляют двенадцать колен Израилевых. Марк писал вскоре после страшной гибели Храма – и пытался противостоять тому пламенному мессианству, что разожгло трагическую Иудейскую войну. Он изобразил Иисуса как страдающего, побежденного Мессию, его миссию – как путешествие на Крест, пронизав повествование предсказаниями его смерти[825].
Распятие было отвратительной чертой осады Иерусалима. Иосиф рассказывает, что голодающие люди бежали из города, но римляне хватали их и, как и Иисуса, «сперва бичевали, затем мучили всеми возможными муками… и наконец распинали перед городской стеной». Весь город был окружен крестами с людьми, прибитыми к ним в различных гротескных позах:
И так солдаты, из гнева и ненависти, питаемой ими к иудеям, прибивали тех, кого ловили, к крестам в разных позах, в виде шутки; и число их было столь велико, что недоставало места для крестов и крестов для тел[826].
Известия об этих зверствах гремели по всей стране. Для Марка смерть Иисуса была мифом — еще одним случаем страдания невиновного, какие происходят во все времена – и его рассказ о распятии Иисуса представляет собой хороз текстов из писания[827]. Основной его источник – псалом 21, жалоба добродетельного человека, который сделался «поношением у людей и презрением в народе»:
Я же червь, а не человек,
поношение у людей и презрение в народе.
Все, видящие меня, ругаются надо мною,
говорят устами, кивая головою:
«Он уповал на Господа; пусть избавит его,
пусть спасет, если он угоден Ему»[828].
Марк приписывает эти издевательства «первосвященникам и книжникам», стоящим у подножия Креста Иисусова[829]; как и в псалме, он заставляет римских солдат бросать жребий о его одежде[830]; и он, единственный из евангелистов, вкладывает в уста Иисусу страшный крик отчаяния: «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил?»[831] Опирается Марк и на другие псалмы: Иисуса предают друзья[832], он испытывает скорбь и тоску[833], в беде ему подают уксус вместо воды[834].
Марк связывает смерть Иисуса с трагедией Иерусалима. Незадолго до ареста Иисус предсказывает разрушение города, а когда умирает, «завеса Храма разодралась надвое сверху до низу»[835]. Марк ясно дает понять, что в мире, где правит Рим, последователям Иисуса стоит ожидать страданий. Избрание в сыновство Богу означает уже не царскую власть, а нищету и унижения[836]:
Но вы смотрите за собою, ибо вас будут предавать в судилища и бить в синагогах, и перед правителями и царями поставят вас за Меня, для свидетельства перед ними… И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется[837].
Царство Божье близко: Иисус у Марка предсказывает, что разрушение Иерусалима – это начало Конца, и последователи его увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных «собрать избранных своих от четырех ветров, от края земли до края неба»[838].
Евангелия от Матфея и Луки, основанные на текстах Марка и Q – это также мидрашим. Матфей описывает Иисуса как Мессию не только для иудеев, но и для язычников, поэтому в его рассказе о рождении Иисуса первыми приходят почтить его персидские волхвы. Рассказывая о событиях жизни Иисуса, он нигде не упускает шанс процитировать подходящий отрывок из писания. К чудесному рождению Иисуса он применяет пророчество Исаии о рождении Езекии в греческом переводе: «Дева зачнет и родит сына, и нарекут ему имя Эммануил [С нами Бог]»[839]. Когда волхвы спрашивают Ирода, где им искать Мессию, Матфей цитирует пророчество Михея о том, что «вождь, который упасет народ мой Израиля», придет из Вифлеема[840]. В сущности, все Евангелие от Матфея имеет целью показать, что весь корпус писаний указывает на Иисуса как на последнее и главное откровение Божье. В Нагорной проповеди Иисус становится новым Моисеем – провозглашает Новый Закон как комментарий к Ветхому, указывающий на его неадекватность: «Вы слышали, что сказано отцам вашим… а я говорю вам…»[841] Древний закон возмездия – «око за око, зуб за зуб» – превращается в «подставь другую щеку»[842]; «возлюби ближнего своего» преображается в «любите врагов ваших»[843]. Возможно, это отсылка к раввинам из Явне, чье влияние уже начинало ощущаться в те годы. Движение Иисуса, доказывает Матфей, превосходит движение из Явне: «Ибо говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, не войдете в Царствие Небесное»[844].
Мидраш у Луки не так настойчив, как у Матфея, однако и он показывает, что писания указывают на Иисуса как на последнее откровение Израилю. Победная песнь Марии, беременной Иисусом, полна ожиданий грядущего Царства: это пространный хороз,
