К счастью, Грей расхохотался, посчитав мою идею смешной, будто я специально его веселила, затем рукой в перчатке обхватил меня за шею, и притянул к себе для жесткого поцелуя, хотя и смеялся сквозь него. После чего освободил от моих обязанностей. Его взрыв смеха отчасти был связан с тем, что я явно не хотела проводить дни, выгребая навоз, но больше связан с тем, что я притворялась, будто мной овладел дух Эвы Габор.
Поэтому я отправилась в дом, убралась там, постирала, распаковала оставшиеся вещи и убедилась, что у моего мужчины будет вкусный обед и ужин, на что ушла большая часть дня.
Лэш взял на себя мои уроки кулинарии, так что теперь я владела полным арсеналом, хотя Лэш не готовил запеканки, и я не была уверена, как Грей отнесется к тому, что я приготовлю лобстера «термидор». Но я могла бы сделать сэндвич, — так я и поступила, — большой, приготовленный на гриле, очень вкусный. После обеда Грей вышел, чтобы заняться делами ковбоя-мачо с ранчо, а я быстро провела ревизию содержимого всех шкафов, после чего отправилась в не очень быструю поездку в город за продуктами, и приготовила ему на ужин потрясающий домашний бефстроганов.
Грязные тарелки все еще стояли на столе, мы сидели, допивая пиво, Грей похвалил меня за кулинарные успехи, которых я добилась с тех пор, как он в последний раз пробовал мои блюда, а затем я решила, что нам нужно перейти к мелочам жизни.
И так речь зашла о деньгах.
Это была плохая идея. Очень, очень плохая.
Неудивительно, когда я сказала Грею, что, живя с ним, хотела бы начать помогать, не только занимаясь тем, что не включало в себя лошадиное дерьмо, но и финансами. Я не полностью растратила свои сбережения (хотя запасы значительно истощились), у меня на счету имелись средства, так что я не нищенствовала. Я могла бы помочь, а также могла бы найти работу. Грей легко согласился, чтобы я отвечала за закупку и оплату продуктов питания и предметов домашнего обихода. Я согласилась, что он будет оплачивать счета за дом. А прибыль с ранчо будет покрывать покупку необходимых ресурсов для ранчо (например, корма для лошадей).
С этой частью все прошло легко.
Ситуация усложнилась, когда Грей честно рассказал о своем финансовом положении, сообщив, что недавно, с целью собрать деньги, чтобы удержаться на плаву, продал четырех лошадей (а значит, до этого их у него было двадцать четыре!), но меня разозлило не это.
Он сказал, что также продал кое-что из мебели и хочет продать еще.
Вот…
Это-то меня немного и взбесило.
И все стало еще хуже, потому что каким-то образом мы уклонились от разговоров о продаже вещей из дома, перейдя к его дядям, а они…
Что же, они разозлили бы любого.
Но меня они очень разозлили.
*****
А дело было так.
— Ты продал вещи из дома?
Мой голос наполнился ужасом, и я мысленно перебирала в памяти обстановку семилетней давности, чтобы понять, смогу ли определить, чего не хватает.
— Да.
Голос Грея звучал беззаботно, будто все вещи в его доме не были настоящим сокровищем.
— Зачем ты это сделал? — мягко спросила я, и он слегка склонил голову набок.
— Э-э... затем, что я был на мели, терял свою землю, а бабушку переводили в финансируемый государством дом престарелых.
Все это веские причины, которые я в своем ужасе, узнав эту новость, не учла.
Но все же.
— Грей, этот дом, как... музей истории Коди, — сказала я тихо и осторожно.
— Айви, этот дом балансировал на грани того, чтобы перестать быть чем-то для Коди.
Еще одна веская причина.
— Мне прислали уведомление о лишении права выкупа, — продолжил Грей. — Я шел ко дну. Если бы я продал лошадей, всех до одной, то значительно снизил бы доходы, необходимые мне для спасения земли. Не похоже, что так я смог бы спасти землю, и мне все еще нужны были деньги, чтобы выжить, есть, иметь крышу над головой, пока не решу, что буду делать с остальной частью своей жизни, так что пришлось решать проблемы по-другому. Здесь полно всякого хлама. Я продал три вещи, за них мне дали семь тысяч. Три гребаные вещи, и у меня на руках семь тысяч. И мне они все равно никогда не нравились. Эти вещи и четыре лошади, с твоей выплатой по кредиту и годовому проживанию бабушки, и я снова в седле. С деньгами в банке я смогу построить наше будущее. Когда ты вернулась в Вегас, я попросил парней из аукционного дома осмотреться здесь, и они сказали, что смогут найти частных покупателей еще пяти предметам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
О Господи.
Мои глаза расширились.
— Пяти?
— Да, — ответил Грей, совершенно равнодушный к продаже истории Коди. — И они полагают, что могут сбыть и другое барахло. Говорят, что продажи частным лицам могут принести пятнадцать или двадцать тысяч, и если выставить на аукцион то, что они приглядели, я мог бы продать еще три-пять предметов.
О Боже.
Если он продолжит в том же духе, дом опустеет и лишится своего очарования.
С этой мыслью я пробормотала:
— Вероятно, мне стоит взяться за работу у Джейни.
— Нет, — твердо отрезал Грей. — Тебе стоит сделать то, что ты собиралась. Обосноваться. Привыкнуть к новой жизни, не торопиться и найти работу по душе.
— Мне нравилось там работать, — напомнила я.
— Да, семь лет назад, до того, как ты стала танцовщицей в Вегасе, а потом липовой девушкой миллионера, — напомнил он. — Айви, милая, три дня назад у тебя не было даже теннисных туфель. Теперь ты говоришь, что собираешься подавать напитки за зарплату меньше минимальной и чаевые в маленьком городке?
Еще одна веская причина, что я начала находить раздражающим.
Я решила сохранять спокойствие, быть рациональной и слегка задействовать эмоциональную манипуляцию.
— Дорогой, — тихо сказала я, — мне нравится дом таким, какой он есть.
— Детка, — мягко ответил Грей, — я рад, но это барахло исчезнет, и, поверь мне, ты это даже не заметишь.
Вот так, с ковбоем эмоциональные манипуляции не работали.
— Тебе так сильно нужны деньги? — осторожно спросила я.
— Какое-то время мы будем в порядке, но потом спокойная жизнь закончится, пока мы не соберем урожай, а кобылы не ожеребятся, чтобы их потомство можно было продать, а это случится почти через год. Так что, да. Если продам хлама на семнадцать тысяч долларов, нет. И тогда мы вздохнем спокойно.
И тут разговор перешел к его дядям, и, да, именно я перевела его в ту сторону.
И я сделала это, решительно заявив:
— Тебе нужно поговорить со своими дядями.
Грей откинулся на спинку стула.
— Что?
— Тебе нужны деньги, они должны их тебе дать.
— Айви, этого не будет.
— Почему, потому что они придурки?
— Поэтому и еще потому, что я бы не взял ни цента ни у одного из них.
— Грей...
— Серьезно, Айви, не лезь туда.
Кажется, я действовала не так осторожно, как думала, и тогда меня осенило, что это действительно не мое дело.
— Ты прав. Это не мое дело. Это твой дом, твоя земля, твои деньги. Мне не следовало упоминать об этом.
Я сказала это примирительно, явно отступая, но, опять же, совершила ошибку, и сразу поняла это, когда глаза Грея сузились, и комната наполнилась его раздраженным настроем.
— Мой дом, моя земля, мои деньги? — спросил он тихим, но не мягким, сладким, голосом. Другим тихим голосом. Который показывал, что он взбешен.
Я ничего не понимала.
— Ну, да.
— Ты спишь в этом доме? — спросил он.
— Ну, да, — повторила я.
— Ездишь за продуктами в магазин и возвращаешься в дом, который стоит на этой земле?
Я видела, куда он клонит.
— Да, Грей, но...
— Включаешь горелку на плите, газ в которой оплачен моими деньгами?
Я наклонилась к нему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Грей...
— Ты здесь, Айви, ты моя девушка, живешь в этом доме. Это твой дом, твоя земля, то, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, все это, включая мои деньги, все, что от них осталось. Ты сидишь за этим столом после ужина третий вечер подряд, но твоя задница должна была сидеть здесь каждый вечер в течение семи лет. К сожалению, это началось только сейчас. Ты найдешь свой путь в Мустанге, каким бы он ни был. Не хочешь убирать стойла — не убирай. Как я уже сказал, ты подыщешь в Мустанге то, что тебе подходит, но также отыщешь это и здесь, в этом доме, на этой земле... со мной.
