Семья моя отчет об этой встрече получила в двух вариантах: во-первых, на следующий же день от меня, когда, приехав домой, я по горячим следам выложила все, что думаю о Незабвенном, о рыцаре, который только что не показал мне свою книжку вкладов, чтобы я могла до филлера получить представление и рассказать о его бюджете, и о котором выяснилось, что он не читает книг, что он хвастун, ханжа, спесивец, грубиян и вообще крайне неприятный тип. Матушка не защищала его, не протестовала; она лишь загрустила, когда я кончила. А через некоторое время она получила и отчет Йожефа — в письме Беллы Барток. Изысканные формулировки Беллы призваны были хоть немного смягчить мнение, составленное обо мне Йожефом; однако, несмотря на все стилистические ухищрения, из письма выяснилось, что более противной, самонадеянной и невоспитанной девчонки Йожеф в жизни еще не встречал и будет рад, если наше знакомство на этом и прекратится. Была в письме одна фраза, которая больно задела матушку: как сообщала Белла, Йожеф был весьма удивлен, что жене его, напротив, дерзкая девчонка очень понравилась и, самое удивительное, что барышня тоже милостиво отнеслась к Дженни — во всяком случае, с ней она вела себя вполне нормально. «Неужели тебе понравилась эта женщина? — спросила матушка. — Она, по-твоему, красива? И умна?» Я знала, сейчас она спрашивает: неужели Дженни красивее и умнее ее; я знала, она ревнует меня к жене Йожефа из-за симпатии, которую я, к своему собственному удивлению, действительно ощутила к ней. «Понимаешь, эта женщина сидит там, в огромном доме, как в музее, и такая она несчастная, — ответила я. — Наверное, в свое время ей купили этого Йожефа за большие деньги — только радости ей от этого мало, можешь мне поверить. Я просто пожалела ее». — «Ты жестока, потому что молода, — сказала матушка. — Я думала, будет хорошо, если вы встретитесь: ты, может быть, поймешь что-нибудь, что тебе было трудно понять, — да вот, не получилось. Я теперь жалею, что мне пришло в голову вас познакомить. Вряд ли от этого будет какая-то польза; а может, даже вред». Больше я не видела Йожефа; матушка и брат Бела — те еще встречались с ним раз или два, для нас же с отцом он окончательно исчез с горизонта. Отец, кстати, еще успел стать свидетелем того, как заколебалась под ногами Йожефа земля, казавшаяся столь надежной, незыблемой, как превратились в ничто, в воспоминание, и четырехэтажный особняк, и важный пост, и великолепные перспективы; он еще застал тот день, когда Йожефа выселили из столицы. Матушка, отправляя Йожефу продуктовые посылки, чтобы бывший герцог Боб,[137] сказочный принц ее молодости, полакомился кусочком перченого сала, в обратном адресе ставила имя Беллы.
Но в тот момент, когда Йожеф вслед за молодой девушкой и пожилой супружеской четой переступает порог танцкласса, освещенного в те упоительные минуты последнего бала особенно празднично, все эти события скрыты во мраке далекого будущего. Йожеф пока студент-юрист, ему всего двадцать лет, мамаши и тетки при его появлении начинают оживленно перешептываться: еще бы, Йожеф — самая золотая из золотых рыбок, сын директора банка, богач, красавец, перед ним открыты двери любого салона — да разве его затащишь туда. Йожеф — то в Пеште, то за границей, в университет он наведывается, лишь чтобы сдать экзамены, и хотя гимназистом он не меньше других заглядывался на девушек, однако вот уже два года его не видно на привычном месте, перед казино, и на вечера его калачом не заманишь. Где бы он ни появился, его провожают горящие, ждущие, взволнованные взгляды — вот только появляется он в основном лишь на воскресной мессе, да и то не дожидается конца обряда, а чтоб причаститься вместе с семьей, как приличествует хорошему сыну и католику, — этого уже много лет никто не видел. Бартоки хорошо знают его семью, муж Илонки служит в банке, родители Йожефа и Беллы бывают в одном обществе, а мать Йожефа и мать Беллы и помимо того находят поводы часто и подолгу беседовать. Их сближает горе: на красивом, умном лице Маргит Барток лежит тень близкой смерти, младшая же сестра Йожефа, Нинон, — кричаще, непоправимо некрасива. Все в семье знают, что она некрасива, понимает это и сама Нинон; матери утешают друг друга: у Нинон это должно пройти с возрастом, это наверняка пройдет, глаза и волосы у нее и теперь уже очень милы, и здоровье Маргит вполне еще может измениться к лучшему, замужество, конечно, поправит дело. Они даже пытаются помочь друг другу: у семьи Йожефа большой сад, виноградник, там и воздух лучше, чем на Печатной улице, мать Йожефа зовет Маргит к ним — отдохнуть, «подышать» — и рекомендует питаться в ресторане «Старый сад»: с тамошней кухней просто невозможно не поправиться. Правда, Маргит уклончиво реагирует на эти предложения: она боится чужих людей и с удовольствием проводит время только с родными да еще — когда чувствует себя лучше — в Надьбане, среди художников. Чтобы не обиделись родители Йожефа, в «Старый сад» ходят Илонка и Белла со своими родителями; Бартоки в свою очередь приглашают Нинон с братом на домашние праздники — приглашают тоже безуспешно. Нинон отвергает все приглашения, хоть родители и уверяют ее, что у Бартоков ее любят, уважают, — она остается дома; остается дома и Йожеф, из солидарности с сестрой.
С 20 февраля 1897 года, с того дня, когда Йожеф проводил свою сестру на бал-маскарад коллегии юристов и служащих, он и сам утратил душевное равновесие и веру в людей и на оскорбление, нанесенное Нинон, ответил тем, что демонстративно перестал замечать девушек и при каждом удобном случае говорил, что никогда не женится, а если женится все же, то жену возьмет из другого города. Матушке в этом году исполнилось тринадцать лет; Йожеф — хотя никто об этом, конечно, не подозревал — уже тогда косвенно влиял на ход ее жизни: ведь шрам, обезобразивший лицо Миклоша Отта так сильно, что матушка убегала от него не только из оскорбленной девичьей стыдливости, но и потому, что ей было неприятно на него смотреть, — шрам этот остался от неловкого, удара шпаги Йожефа на отложенной было до окончания гимназии, но затем осуществленной-таки неумелой дуэли, которая состоялась между Йожефом и вызванным им Оттом и на которой распалившемуся Йожефу, едва умеющему держать шпагу в руках, успевшему взять лишь несколько уроков фехтования, удается в первом же выпаде так основательно ранить Отта, что врачи лишь с помощью нескольких операций кое-как заштопали ему лицо. На балу коллегии юристов и служащих, танцевальная программа которого, само собой разумеется, сохранилась в доме Бартоков, отец Йожефа и Агоштон Барток точно так же фигурируют в списке организаторов, как и будущий бургомистр и один из свидетелей на второй свадьбе матушки, Эндре Марк; там присутствуют все три парки, подруги Мелинды и их будущие мужья: Карой Гаснер, Давидхази; там выступает в качестве патрона Енё Эриц, когда-то вписанный в гостевую книгу Беллы Барток, в графу «ГОСПОДА», и отец будущего домашнего врача матушки, старый Хутираи; среди прочих почетных гостей там числится Альберт Кардош — кто бы мог предугадать, что несколько десятилетий спустя, когда живы еще многие участники этого бала, а некоторые из них достигли значительного положения в обществе, Кардоша с дебреценского кирпичного завода отправят в гитлеровский лагерь смерти. На балу танцует доктор Кенези, который спустя много лет будет принимать роды у Ленке Яблонцаи и услышит первый крик ее дочери; здесь и второй муж крестной матери Маргит Барток, Вильмы, и члены семей Магош, Веспреми, Вечеи, Кёльчеи, и один из будущих свойственников Ленке Яблонцаи, чуть не ставший свекром ее младшей сестры, Лайош Рончик, и Дюла Тан, журналист, и Тюдёши; будущие партнеры Мелинды по тароку, и Дёрдь Кубек, и Шандор Орос. Бал этот, собственно говоря, костюмированный. Нинон и пошла-то сюда именно из-за этого, из-за возможности остаться анонимной, безличной; родители счастливы: наконец ей захотелось куда-то пойти. После бала в городе, в том числе и в доме на улице Кишмештер, много говорили о том, как сразу после команды «снять маски» Нинон исчезла вместе со своими близкими и как Йожеф прямо на балу дал пощечину Миклошу Отту, танцевавшему с Нинон, наряженной султаншей и скрытой под чадрой. Дело выглядело весьма скандальным, замять его было невозможно: слишком многие слышали, возмущаясь, восклицание подвыпившего молодого человека: «Святый боже, это вы, Нинон? И почему вы всегда не ходите в маске?» Позже эти люди именно чрезмерной своей предупредительностью оскорбляли девушку, которую никуда больше невозможно было выманить: она ухаживала за своими комнатными цветами, читала, рисовала целыми днями и, словно взявшись отомстить родителям за то, что любви их не хватило, чтобы произвести ее на свет столь же красивой, как и сына, сопротивлялась всем попыткам побудить ее общаться с земляками. Йожеф заявил о своей полной солидарности с сестрой, высказывал убийственные замечания насчет этих мерзких джентри, неоднократно говорил, что в лице Нинон было нанесено оскорбление и лично ему, а потому до тех пор, пока он не получит удовлетворения, он ни с кем не желает иметь дела.
