видела; большинство были среднего возраста, кое-где кивали престарелые головы. Повсюду виднелись серые и белые цвета.
В теории Сенат собирался из назначенных представителей от всех частей Империи, и, хотя Император мог издавать законы самостоятельно, в те дни его указы обычно проходили через сенаторов, которые меняли и смягчали их. Будучи одним из Сословий Империи, Сенат становился все более могущественным и не только ограничивал власть Императора, но и сам превращался в законотворческий орган. В конце концов, Империя была огромной, насчитывала десятки миллионов подданных, и все мельчайшие детали управления столь огромной массой людей более не могли зависеть от прихотей одного человека.
Хотя, конечно же, Император считал иначе.
Брессинджер и я стали смотреть на заседавших, он с отвращением, я – с неподдельным любопытством, а дебаты тем временем становились все более ожесточенными. Я узнала нескольких сенаторов, включая самого Янсена, и заметила, что все они рассажены группами, которые разделены незримыми линиями. По одну сторону круга сидели хаугенаты, преданные Империи; по другую – млианарские патриции. Между ними находились политические представители неманской Церкви, храмовников, а еще небольшие независимые фракции, каждая со своими сложными убеждениями.
– …можно предположить, что передача власти больше всего пойдет на пользу самому Императору. Ведь он не в состоянии защитить даже членов собственного дома! – произнес расчетливый седовласый млианар, чем вызвал одобрительные возгласы своих коллег.
С места вскочила возмущенная хаугенатка.
– Ради богов, Радослав, соблюдай приличия!
Но «Радослав» остался невозмутим, ободренный бравурными выкриками окружавших его млианаров.
– Император имеет в своем распоряжении более трехсот тысяч легионеров, которые толпами гибнут на берегах Ковы. И мы должны верить в то, что его заботит их благополучие? Да его не заботит даже благополучие собственного внука!
Я переглянулась с Брессинджером. Я надеялась, что нам представится возможность посмотреть на взвешенные, аргументированные дебаты умных людей, но увидели мы совсем не это.
– Похищение княжича Камиля – не та тема, на которую можно праздно шутить, – вставая, сказал другой хаугенат. – Вам не мешало бы помнить, что он еще ребенок…
– Ребенок, который однажды унаследует Империю. Или, вероятно, уже нет!
По рядам хаугенатов прокатилась волна возмущения, но млианары пришли в восторг от этих нелепых, непристойных аргументов, которые не содержали в себе ничего, помимо оскорблений. Они просто радостно бросались ими в Сенат, словно пригоршнями дерьма. Радослав снес множество призывов уступить кафедру, ухмыляясь в лицо людям, которым только что плюнул в лицо.
– Итак… возвращаясь к теме нашего обсуждения… вот что я хочу сказать: налоги, безусловно, нужны, но я выражу мнение очень многих, если скажу, что эти деньги следует расходовать намного экономнее. Восточная экспансия – безрассудная затея. Префект Легионов должен уйти. – На каждом слове он ударял себя по ладони. – А его место займет Милена Бартош…
На этот раз шум и хохот поднялся на стороне хаугенатов. Зал наполнился криками: «Ну конечно!», и «Скажите, пожалуйста!», и даже «Предательница!», которые эхом отражались от далекого потолка.
– Еще одна приспешница млианаров, – негромко сказал мне Брессинджер. – Милена Бартош давно требует прекратить войну против Конфедерации и сократить численность Легионов.
– Большую часть золота из казны следует направить орденам храмовников! – Радослав повысил голос, поскольку теперь, чтобы быть услышанным, ему приходилось перекрикивать остальных. – И нам нужно бросить все силы на то, чтобы истребить дикарей Пограничья, пока не стало слишком поздно!
– А мы-то думали, что вам больше хочется истребить Орден магистратов, – крикнула первая хаугенатка, широко махнув рукой.
– О, мне думается, что лорд-префект и сам прекрасно с этим справляется! – сказал Радослав под громкий хохот млианаров. – Он не пробыл в городе и недели, а уже полез санировать эту рану! Осмелюсь предположить, что всего через год Орден магистратов превратится в одно лишь воспоминание. Остается только ждать и надеяться.
Теперь я увидела, как встал сам сенатор Янсен.
– Боюсь, память нашего ученого коллеги подводит его… и не впервые, – произнес он. Все в зале притихли. Янсена в Сенате явно уважали. – Разве не ваши патриции продали Натана Кейдлека неманцам? Да, и вы подобрали верное слово – санация. Лорд-префект удалил омертвевшую плоть, которую прикормленные вами законники оставили загнивать.
Радослав впервые забеспокоился. Даже невнятный ропот и подбадривание коллег не помогли ему сдержать свое недовольство.
– В этом зале неуместны подобные пустые обвинения, – буркнул он, чем несказанно изумил меня. Услышав столь лицемерное заявление, я подалась назад, как от пощечины.
Янсен картинно пожал плечами, делая вид, что глубоко озадачен.
– Прошу меня извинить, я всего лишь следовал вашему примеру. Мне показалось, что наше обсуждение дошло до того, что мы просто несем любую чушь, какая только приходит к нам в голову.
Радослав вцепился руками в деревянную кафедру.
– Мы обсуждаем налоги и хаунерскую Долину…
– Пока что я не услышал по этим вопросам ничего существенного.
– Если вам угодно, я буду рад обсудить то, как лорд-префект незаконно убил прежнего магистра Ордена и двадцать Правосудий!
– Неужели? Всего минуту назад вы были счастливы, что их численность сократилась.
Радослав помедлил, а затем ухмыльнулся.
– Должен заметить, с появлением нового лорда-префекта столь многое начало пропадать без вести. Уважение к каноническому праву, Правосудия… члены императорского двора.
– Что? – изумленно ахнула я.
– Вот же поганый… – зло процедил Брессинджер. Теперь на ноги повскакивали все, и заседание превратилось в цирк. Сенат, похоже, управлялся самим собой, и третьей, нейтральной стороны, которая бы призвала всех к порядку, попросту не существовало. Вместо этого мы ждали, когда шум стихнет, подобно пожару, который медленно угасает сам по себе. Но хаугенаты, по-видимому, растеряли всякое желание продолжать дебаты и начали расходиться. Судя по тому, с каким показным апломбом млианары стали поздравлять друг друга, они восприняли это как мастерски одержанную победу. Они будто и в самом деле считали, что утомить хаугенатов своими несносными выходками – это то же самое, что умело переспорить оппонентов. Но такие методы были популистскими. Млианары просто несли настолько возмутительную и глупую ложь, что говорить с ними становилось невозможно.
– Лучше бы я этого не видела, – вскоре сказала я.
– А я, наоборот, рад. Теперь ты понимаешь, с чем нам приходится бороться… и почему сэр Конрад на дух их не переносит. – Брессинджер кивком указал на дверь, что находилась в стороне от нас. – Пойдем. Я был здесь всего несколько раз, но дорогу в личные кабинеты помню.
XX
Заминка в расследовании
«Смерть – награда за надежду».
ПОГОВОРКА СОВАНСКИХ СЕНАТОРОВ
Брессинджер провел меня по коридорам Сената, затем мы поднялись по нескольким очень длинным лестничным пролетам и наконец очутились в той части здания, что была отведена под личные кабинеты
