Сент-Мартин-лейн: поклонники ночевали у театра, чтобы оказаться первыми в очереди за билетами на “Короля Лира”, сотни девчонок каждый вечер толпились у служебного входа, скандируя “Мы хотим Ларри” и издавая такие вопли при его появлении, что одна из газет жаловалась: “Достойно сожаления, что с первым актером страны обращаются, как с каким-нибудь Синатрой". Накануне отъезда в Северную Италию в театре “Гаррик” с огромным успехом прошла премьера его постановки “Рожденная вчера”. Критика превозносила и спектакль, и светловолосую исполнительницу главной роли Иоланду Донлен. Это было особенно важно для Оливье, поскольку стимулировало его деятельность как продюсера и режиссера.
Теперь все помыслы Оливье сосредоточились на одной внушительной задаче — переделке шекспировского “Гамлета” для кинематографа. Когда фильм был завершен, на него обрушились педанты, которые не могли примириться с сокращениями и изменениями шедевра; однако буквальное следование тексту означало четыре с половиной часа экранного времени и верную кассовую гибель. Поэтому сокращать приходилось решительным образом. Некоторых персонажей выбросили совсем. Это неизбежно повлекло за собой перестановку отдельных эпизодов. Следовало также отказаться от неясных фраз и заменить несколько устаревших слов, непонятных широкой публике. Такая деятельность не доставляла Оливье никакого удовольствия. Однако он считал ее необходимой и верил, что цель оправдает средства, если удастся хотя бы частично познакомить с оригиналом огромную международную киноаудиторию.
Дель Гвидиче заказал для четы Оливье пятикомнатный “люкс” в отеле “Мирамаре” на итальянской Ривьере. Там к ним присоединился Алан Дент, вновь работавший над шекспировским сценарием, и другие члены новой съемочной группы в том числе Реджинальд Бек, Роджер Ферс и Кармен Диллон, уже имевшие драгоценный опыт создания “Генриха V”. Киносценарий отнимал у Оливье львиную долю времени. После долгих споров они с большой неохотой сошлись на том, что надо полностью отказаться от Розенкранца и Гильденстерна, жертвуя тем самым лучшими трагическими моментами. Следом отправились Вольтиманд и Корнелий, Фортинбраса тоже выкинули, передав часть его заключительной речи Горацио. Пришлось сократить даже такой важный монолог, как “О, что за дрянь я ,что за жалкий раб”. ”Быть или не быть” поместили после центральной сцены Гамлета с Офелией (“Ступай в монастырь”): это давало основания раньше заподозрить принца в безумии и, возможно, скорее объясняло его размышления о самоубийстве. Но прежде всего переделки служили трем основным целям: темпу, общей продолжительности фильма и его доступности.
Решение подобной задачи не оставляло места для эмоций; на последнем этапе съемок Оливье даже пожертвовал своим любимым монологом “Как все кругом меня изобличает”. Когда фильм вышел на экраны, часть критиков предположила, что Оливье был вынужден пойти на столь заметную купюру из-за композиционных сдвигов в тексте. Некоторые сочли подобный шаг непростительным; другие подчеркивали, что потеря дорого стоила самому Оливье и что, считая этот монолог весьма существенным для эволюции Гамлета, он оттягивал решение до последней минуты. Между тем монолог пропал по весьма прозаической причине. Фактически он был уже снят, причем на натуре: Гамлет произносил свою полную муки речь верхом на коне, на фоне моря. К несчастью, пока Оливье читал текст (“Что человек, когда он занят только сном и едой”), лошадь под ним закрыла один уставший глаз и приняла крайне утомленный вид, напоминая кобылу Ли Марвина в финальном кадре “Кэт Бэлоу”. Чтобы сохранить монолог, пришлось бы снимать еще один дубль стоимостью в несколько сотен фунтов.
Сотрудники провели месяц в Италии, заканчивая литературный сценарий и набрасывая режим съемок. Оливье был убежден, что в интерьерах не должно быть ничего, кроме самых необходимых предметов, и что цвет может придать этой мрачной трагедии излишнюю “красивость”. Общий колорит виделся ему серым или траурно-черным, а “Гамлет” воспринимался скорее как гравюра, нежели живописное полотно. В черно-белом варианте привлекала также возможность съемки с глубоким фокусом, позволявшей показывать и передний, и глубинный план одинаково резко. Эта техника, известная уже четверть века назад, впервые была использована в полной мере оператором Грегом Толандом в “Гражданине Кейне”. Она ощутимо уменьшала необходимость движения камеры и количество монтажных склеек и, в частности, сняла в диалогах вынужденность переходов от одного лица к другому: благодаря этому возрастала продолжительность непрерывных съемок и удавалось избежать частой смены кадров, мешавшей сосредоточиться на поэтическая тексте. Толанд показал также, что с ее помощью можно добиться необычных драматических эффектов.
Тем временем в Лондоне, под руководством Энтони Бушелла, полным ходом шел набор исполнителей. В целом эта задача оказалась несложной: под впечатлением “Генриха V” известные актеры жаждали сниматься и наперебой предлагали свои кандидатуры. Наибольшую трудность представляли две женские роли. Поиски матери Гамлета привели в конце концов к шотландке Эйлин Херли, которая была тринадцатью годами моложе Оливье.
В гриме она выглядела вполне величественно и в то же время достаточно привлекательно, чтобы подвигнуть Клавдия на братоубийство. Офелию Оливье собирался поручить восемнадцатилетней Джин Симмонс: ее Эстелла в “Больших надеждах” произвела на него сильное впечатление. Однако актриса была занята на съемках другого фильма. Среди тридцати исполнительниц, пробовавшихся на роль, предпочтение было отдано семнадцатилетней Клер Блум, сыгравшей впоследствии Офелию на Стратфордском фестивале. Однако Оливье стоял на своем. Возвратившись из Италии, он велел во что бы то ни стало заполучить мисс Симмонс. В конце концов все удалось устроить. Предстоящие ей съемки на Фиджи отложили при условии, что работа над “Гамлетом” отнимет не больше тридцати дней.
Джин Симмонс пришла к Шекспиру “нетронутой”: ни одну из его пьес она даже не видела на сцене. Ее профессиональный опыт ограничивался кино. Теперь в панике она заявила, что не сможет сыграть роль, за которую ее жених, Стюарт Грейнджер, не советовал и браться. Но Оливье не ошибся в своем выборе. Как и предсказывал Дэвид Лин, она великолепно понимала режиссера. Единственная из всех исполнителей она была воспитана кинематографом и играла наименее “театрально”.
Съемки “Гамлета” начались в мае под покровом необычной таинственности. По распоряжению Оливье на съемочную площадку в Денхэме не пускали посторонних. Доступ был закрыт всем без различий — досужим зрителям, знакомым, жаждавшим взглянуть на “Ларри” за работой, журналистам, репортерам, фотографам. Это повлекло за собой неизбежное недовольство рекламных агентов и прессы, но Оливье был неколебим. Он верно рассчитал, что постановка, окруженная тайной, вызовет еще большее любопытство. Кроме того, по целому ряду технических и художественных причин съемки “Гамлета” требовали от всех исключительной сосредоточенности, и это тоже оправдывало политику закрытых дверей. Главный оператор Десмонд Дикинсон говорил позднее, что за тридцать лет работы в кино ни разу не сталкивался с фильмом, осложненным таким количеством проблем.
В числе тех, кто мог оценить всю тяжесть груза, легшего на плечи Оливье, был
