хунты, – присутствием турецкой армии на Кипре. Мой непосредственный вклад в ее решение выразился в том, что по инициативе премьер-министра Караманлиса в августе 1974 года я вернулся в Вашингтон в качестве его личного посланника и еще шесть лет занимался вопросами кипрского урегулирования и проблемой американской военной помощи Турции, вплоть до моего отъезда в Россию в 1980 году.
Как посланник Караманлиса я должен был наладить работу греческого лобби для продвижения интересов Греции в американском конгрессе, СМИ и греческой диаспоре в США, в том числе для противодействия агрессивной политике Турции и ее поддержке со стороны американского правительства.
Помню, как я получил это поручение Караманлиса. Хунта пала 23 июля 1974 года, а я прибыл в Афины 4 августа. Были две причины, почему я торопился в Грецию. Разумеется, падение хунты и образование нового демократического правительства требовали присутствия и внимания людей, участвовавших в свержении «черных полковников». Была, однако, и более веская причина: семь лет я не видел свою мать, которая в этот момент лечилась от рака легкого в больнице «Лито» недалеко от Старого Психико.
Прилетев в Афины и навестив маму в больнице, я отправился на рекогносцировку в Министерство иностранных дел, находившееся на Площади Конституции, рядом с гостиницей «Великобритания». Когда я переходил улицу, меня поймал за рукав Панайотис Ламбриас, доверенный сотрудник Караманлиса, который очень обрадовался встрече, поскольку получил от своего шефа задание найти меня и никак не мог меня отыскать. Мы отправились в «Великобританию», где на верхних этажах располагались кабинеты как самого Караманлиса, формировавшего правительство, так и уже назначенных министров.
Эти кабинеты функционировали в гостинице и охранялись вооруженной гвардией, потому что политик избегал правительственных зданий, никому не доверял, и опасался покушений со стороны затаившихся офицеров, поддерживавших хунту. (Их, кстати, потом еще целый год отлавливали по всей Греции.) Ночевать премьер уезжал на разные яхты и катера, принадлежавшие его друзьям и стоявшие на приколе по многочисленным бухтам на побережье Аттики. Адреса ночевок менялись каждый день, а сами передвижения происходили в обстановке глубочайшей секретности.
Караманлис очень тепло меня встретил и сказал: «Возвращайся в Вашингтон без промедления. Делай то, что делал все это время, и не забывай: твои приоритеты – конгресс, американская пресса и греческая диаспора. Докладывать будешь лично мне». При этом он дал мне бумажку с номером телефона для прямой связи в случае необходимости. Я ответил, что горжусь поручением главы правительства и готов приложить все силы к тому, чтобы выполнить его наилучшим образом. Немногословный Караманлис сказал мне, что не сомневается в этом, потому что знает меня. Польщенный, я покинул его кабинет и двинулся обратно домой за своим чемоданом. По дороге я опять заехал к маме, которая выслушала меня и сказала, что вернуться в Америку – мой долг, и благословила меня. Маму я увидел еще раз примерно через год, перед ее кончиной.
Для решения задач, связанных с поручением Караманлиса, меня назначили советником посольства по делам печати, информации и культуры. Разумеется, я не ожидал, что моя работа будет идти легко и гладко, поскольку ее цели затрагивали стратегические интересы Вашингтона и интересы разных правительственных ведомств, в первую очередь Пентагона. В правительстве и военном ведомстве преобладала точка зрения, что Турция – самый крупный и надежный союзник Америки на Ближнем Востоке и нуждается в американской военной помощи.
К сожалению, этого же мнения тогда придерживалось и правительство Израиля, и влиятельное еврейское лобби в США. (По иронии истории, позиция израильтян радикально изменилась через тридцать пять лет после описываемых событий. Теперь они ищут стратегическую поддержку именно в Греции.)
Из всего этого вытекало, что мне и моим единомышленникам предстояла тяжелая борьба и нам нужны были хорошие помощники для работы с бумагами и ежедневных поручений. Назначенцы хунты в греческом посольстве для этих целей не годились, и я привлек к делу нескольких греческих аспирантов и магистрантов, обучавшихся в американских университетах.
Первым делом мы наладили систематическую работу в американском конгрессе. Опираясь на новых помощников, я установил и начал активно развивать связи с офисами ведущих сенаторов и конгрессменов, особенно с руководителями аппаратов их сотрудников и специалистами по международным отношениям. Кроме того, я постоянно посещал Комитет по путям и средствам палаты представителей конгресса, контролировавший финансовые ресурсы. Там я контактировал с главой комитета Уэйном Хейзом и его ответственным сотрудником, полковником в отставке Питером Абруззезе, которым передавал различные материалы о Греции и Кипре. Уэйн Хейз полностью оправдывал затраты моего времени и сил и постоянно принимал сторону противников хунты в дебатах по греческой и кипрской проблематике.
Еще одним эффективным контактом в американском конгрессе был для меня сенатор Дж. Уильям Фулбрайт, председатель сенатского комитета по международным делам. Фулбрайт был замечательным человеком и нестандартно мыслящим политиком[135]. Он лично пригласил меня в свой офис работать добровольцем против диктатуры в Греции. С Фулбрайтом меня познакомил интересный американский деятель-активист Линдсей Маттисон, возглавлявший на Капитолийском холме независимую внешнеполитическую лоббистскую группу «Международное действие». Маттисон был одним из наиболее острых критиков американской внешней политики и, помимо работы с конгрессменами, вел активную деятельность в известных антивоенных неправительственных организациях – руководил Международным центром и Центром политики в области развития, а также замещал директора в Центре оборонной информации. Спустя несколько лет мне довелось сотрудничать с Линдсеем в России, так что о нем я еще напишу.
Лоббирование греческих интересов предполагало также налаживание интенсивных и разветвленных связей с греческой диаспорой. Этому, конечно, очень способствовал тот факт, что диаспора была крайне возмущена действиями Турции на Кипре. Власти США пытались справиться с этим возмущением, используя маргинальные группировки греков, но их попытки не были удачными. Вообще, надо сказать, что к 70-м годам XX века греческого лобби в полном смысле этого слова в Америке еще не существовало. Были две основные земляческие квазимасонские организации – AHEPA[136]и GAPA[137] (первая – независимая, вторая под патронатом греческой православной церкви Северной и Южной Америки), которые занимались главным образом информационной и просветительской деятельностью, направленной на повышение культурного уровня малообразованных греков-иммигрантов. Греческое лобби как специфический институт американской политической системы и механизм воздействия на принятие политических решений оформилось только в связи с борьбой греков против военной хунты и позднее, с событиями 1974 года на Кипре.
Центральную роль в этом оформлении сыграла организаторская деятельность выдающегося греко-американца Юджина Россидиса, о котором я скажу ниже. Внесли свою лепту и международная кампания, запущенная Караманлисом и его единомышленниками в Европе, и политическая работа греческих политэмигрантов в США, которой занимался и я. В результате в стране появилась и стала активно развиваться политическая сила, действовавшая через
