— Не разведчик. Посол, — Мавриций продолжал сухо, роняя слова, как будто это каким-то образом отделяло его от их смысла, — отправленный Юлием Агриколой в горную крепость короля Церрикса. Цель — установить доверительные и мирные отношения между новым Британским наместником и единственным ордовикским вождем, не вмешивающимся в войну. Только в случае неудачи я должен уйти, вернувшись со стратегическими сведениями, необходимыми для немедленного контрнаступления.
От неожиданности Сита отшатнулся. Такое признание было слишком ошеломляющим.
— Твоей задачей был мир? — смог он наконец найти слова. — Не война?
Мавриций кивнул.
— А эта женщина? Какую роль она в этом играет?
В первый раз за это время Руфус заметил на этом бесстрастном лице неспокойное выражение человека, который не в ладах с самим собой.
— Она в этом не участвует, — раздался наконец краткий ответ. — Причины моих действий, связанных с ней, абсолютно личные.
Руфус посмотрел на него.
— Ты так же хорошо, как и я, знаешь, центурион, что солдат не может позволить себе такую роскошь. В сердце легионера есть место только для одной любви — любви к Риму.
Ответом ему был ледяной взгляд мавра.
— У меня не было другого выхода, кроме как сражаться. Я ничего не мог сделать.
— Ты мог проиграть, — тихо ответил Руфус. — Тогда на тебе не висел бы груз, не было бы соблазна…
— Нет! — последовал ответ, и он прозвучал громко и вызывающе. — Я не мог поступить так и позволить этому негодяю заполучить ее.
— Понимаю. — Руфус кивнул, потому что действительно понимал. В своей жизни он тоже встречался с этой всепоглощающей страстью победить явного врага, олицетворяющего зло, о жалости к которому не могло быть и речи. — Но я должен спросить вот о чем, центурион. Ты все еще являешься командиром когорты имперских легионов Рима. А если получится так, что тебе придется выбирать между этой женщиной и принесенной тобой клятвой? Предположим, что план установления мира не удастся и поступит приказ, сможешь ли ты возглавить атаку на эту крепость?
Он увидел во взгляде собеседника странное выражение. Этот взгляд был черен, как Эребус — мрак, сквозь который проникают лишь души мертвых.
— Да.
В этот миг, когда было сказано это слово, Руфус почувствовал дрожь, охватившую его тело. Он понял, что стоящий перед ним человек был воплощением жажды смерти и в то же время долга. Он отвернулся в страхе и благоговении.
— Я верю тебе.
Гален стоял молча, не отвечая на это заявление фракийца. Поэты были не правы. Вкус победы не всегда сладок. Гален чувствовал горечь и знал, что если даже сплюнет, он не избавится от нее.
Сита был свидетелем внутренней борьбы между двумя половинами целого — мужчиной и солдатом. Но главенствовать могла только одна, и Сита вынудил его выбрать. И все-таки, существовала ли подобная дилемма для такого человека, как он? Задолго до рождения Рики армия была для него всем.
Храбрость, честь, верность. Эти слова звучали в его мозгу, целый хор голосов — и среди них голоса его отца и его императора.
Верность долгу, подчинение приказу. Эти понятия были частью его самого: следовать приказаниям, не спрашивая и не медля, вне зависимости от чувств или личных желаний. То, что разбудила в нем эта женщина, было чуждым и неуместным. Солдат должен главенствовать и будет главенствовать.
Вот уже в четвертый или пятый раз за эти мгновения Рика подняла взгляд. Его высокая фигура по-прежнему заполняла дверной проем. Она опустила глаза и постаралась сосредоточиться на приготовлении пищи, но, когда почувствовала болезненный укол ножа, соскользнувшего и вонзившегося в мякоть ладони, поняла, что старалась напрасно.
Она поднялась с колен и повернулась к стене позади себя. В нескольких местах обмазка стены потрескалась и обвалилась, обнажив сплетенные из камыша маты. Небольшие трещины были затянуты паутиной.
Казня себя за неосторожность, Рика собрала паутину и покатала ее между пальцами, а потом прижала комочек к порезу. Рана немного болела, но, возможно, это было к лучшему. Боль отвлечет ее от безмолвного человека, смотрящего в черноту ночи.
После утреннего поединка Гален перестал разговаривать. Даже Дафидд не смог вывести его из мрачного настроения, которое вдруг нашло на него после разговора с бородатым фракийцем. Он резко пресек все старания мальчика, предложив, чтобы Дафидд в течение нескольких дней не появлялся на ферме. И хотя мальчик делал вид, что принял предложенные объяснения — нужно некоторое время, чтобы в крепости поутих шум, вызванный победой Галена, — Рика видела обиду и разочарование Дафидда.
Но с ней было не лучше. По возвращении из крепости Гален занялся хозяйственными делами, пока потемневшее небо не вынудило его прекратить работу. Даже сейчас, находясь всего в нескольких футах, он по-прежнему старался избегать ее.
Это молчание и мрачность пугали. Хочет ли он избежать обязательств, которые неожиданно легли на него? Или, получив возможность обдумать свои поступки, жалеет о поспешных действиях?
Наконец, не в состоянии более переносить неопределенность положения, Рика подошла к нему, бесшумно ступая босыми ногами по глиняному полу. Легко коснувшись его, Рика почувствовала всю болезненность его состояния.
— Почему ты молчишь?
При звуке ее голоса Гален быстро повернулся. Не говоря ни слова, привлек к себе, обнял рукой за плечи и поставил в дверной проем лицом наружу. Не отпуская, он встал за ее спиной и протянул другую руку над плечом, указывая на ночное небо.
— Ваши ночи светлее тех, к которым привык я, — сказал он, не отвечая на вопрос. — Действительно странно… по крови я сын пустыни. Кто бы мог подумать, что я начну привыкать к дождю, туману и негреющему солнцу…
Радуясь его близости и спокойной интонации, Рика почувствовала, что ее беспокойные вопросы исчезают. Что бы ни произошло между ним и лысым, похожим на медведя, римлянином, теперь это не имело значения. Довольная, она прижалась к нему спиной, повернув голову так, чтобы прислониться щекой к его мускулистой твердой груди.
— Я видел много стран, Рика, и видел разные небеса. Небеса, распростертые над выжженными солнцем пустынями, насквозь промокшими грязными болотами и над снеговыми вершинами. Небеса, которые настолько черны и глубоки, что я чувствовал себя карликом, ощущая близость богов. Но никогда, ни под каким небом ни одной из стран я не ощущал такого довольства и чувства полноты жизни, которые я узнал здесь… с тобой. Мне хочется, чтобы ты знала… как мне хотелось бы быть таким, каким ты меня видишь.
