— Нет, — отвечает Торо. — Я не был с ней знаком.
— Вы не заметили в ней ничего необычного?
— Протестую! — вмешивается Фишер. — Свидетель не был с ней знаком. Как он может судить, что для нее обычно, а что нет?
— Протест отклонен, — отвечает судья.
Торо смотрит на меня, как птичка, собирающаяся с духом, чтобы взглянуть на сидящего в метре от нее кота.
— Да, было. Я ждал, когда она войдет в зал… потому что она мать предполагаемого потерпевшего… но она опоздала. Ее муж сидел в зале, ждал… Но миссис Фрост, можно сказать, пропустила начало слушания. Я подумал: «Как странно, что именно на это слушание она опаздывает».
Я слушаю показания свидетеля, но не свожу глаз с Квентина Брауна. Для прокурора подсудимый всего лишь собственная победа или поражение. Это не настоящие люди, прокурора не интересует их жизнь помимо преступления, которое и привело их в суд. Под моим взглядом Квентин резко оборачивается. У него холодное, равнодушное выражение лица — у меня в репертуаре тоже есть такое отработанное годами выражение. Если откровенно, подготовку мы получили одинаковую, но между нами целая пропасть. В конце концов, это суд для него — всего лишь работа. Для меня — мое будущее.
Здание суда в Альфреде очень старое, и туалеты не исключение. Калеб заканчивает делать свои дела у длинного желоба писсуара как раз в тот момент, как кто-то становится рядом. Он отходит, чтобы вымыть руки, и узнает Патрика.
Когда Патрик поворачивается, тут и следует реакция:
— Калеб…
Они одни в туалете. Калеб скрещивает руки на груди, ждет, пока Патирк вымоет руки и вытрет их бумажным полотенцем. Он ждет, сам не зная почему. Он просто понимает, что не может просто так уйти.
— Как она сегодня? — интересуется Патрик.
Калеб ловит себя на том, что не может ответить, не может подобрать слов.
— Наверное, сидеть там для нее настоящий ад.
— Знаю. — Калеб заставляет себя посмотреть Патрику в глаза. Надо дать ему понять, что это не легкомысленный ответ и даже не логическое умозаключение. — Я знаю, — повторяет он.
Патрик отводит глаза, сглатывает:
— Она… тебе рассказала?
— Ей не нужно было ничего говорить.
Тишину нарушает только звук воды, бегущей по длинному писсуару.
— Хочешь меня ударить? — спрашивает Патрик через мгновение и разводит руки. — Ну давай. Бей меня.
Калеб медленно качает головой:
— Хочу. Мне кажется, я никогда и ничего так не хотел. Но не стану, потому что это, блин, слишком больно. — Он делает шаг к Патрику и тычет ему в грудь пальцем. — Ты переехал сюда, чтобы быть рядом с Ниной. Ты живешь ради женщины, которая живет не ради тебя. Ты дождался, когда она уйдет под лед, чтобы оказаться первым, кто протянет ей руку. — Он отворачивается. — Мне и бить тебя не нужно, Патрик. Ты и так жалок.
Калеб направляется к двери, но его останавливает голос соперника:
— Раньше Нина писала мне через день. Я был за границей, служил в армии, и ее письма — единственное, чего я ждал. — Он едва заметно улыбается. — Она рассказывала, как познакомилась с тобой. Рассказывала, куда ты водил ее на свидания. Но когда она написала мне, что пойдет с тобой в горы… я понял, что потерял ее.
— На Катадин? Но у нас ничего не было.
— Не было. Вы просто забрались на гору и спустились вниз, — продолжает Патрик. — Все дело в том, что Нина безумно боится высоты. Иногда ей становится так страшно, что она теряет сознание. Но она полюбила тебя настолько сильно, что готова была следовать за тобой хоть на край света. Даже забраться на более чем тысячеметровую гору. — Он отталкивается от стены и подходит к Калебу. — Знаешь, что вызывает жалость? Тебе посчастливилось жить с этой… с этой богиней. Изо всех людей на земле она выбрала тебя. Тебе вручили бесценный дар, а ты даже не осознаешь, чем владеешь.
Патрик отталкивает Калеба к стене и идет дальше. Нужно поскорее уйти из уборной, пока он по глупости не открыл свое сердце целиком.
Фрэнки Мартин выступает свидетелем обвинения, то есть отвечает на вопросы четко и лаконично, излагая науку языком, доступным даже для тех присяжных, которые в свое время были отчислены из школы. Квентин почти целый час тратит на то, чтобы она объяснила механизм пересадки костного мозга, и ей удается удерживать внимание присяжных. Затем она переходит к механизму своей рутинной работы — выделению ДНК. Я как-то провела целых три дня в лаборатории штата рядом с Фрэнки, попросив показать, как все происходит. Хотела увидеть собственными глазами, чтобы полностью разбираться в результатах присылаемых анализов.
Как видно, я узнала не все.
— ДНК человека идентично во всех клетках его тела, — объясняет Фрэнки. — Это означает, что если взять у человека образец крови, то ДНК из клеток крови будет идентична ДНК из клеток кожи, из жидкостей организма, например из слюны и спермы. Именно поэтому мистер Браун попросил меня выделить ДНК из крови отца Шишинского и сравнить с ДНК спермы, обнаруженной на белье.
— И вы сравнили? — спрашивает Квентин.
— Сравнила.
Он передает Фрэнки результат экспертизы — оригинал, который анонимно прислали мне по почте.
— И что обнаружили?
В отличие от остальных свидетелей обвинения, Фрэнки встречается со мной взглядом. Я не вижу в нем сочувствия, но и презрения тоже нет. С другой стороны, эта женщина каждый день встречается с судебными доказательствами того, на что во имя любви способны люди по отношению к окружающим.
— Я пришла к заключению, что шанс на совпадение ДНК спермы в исследуемых локусах с ДНК выбранного в случайном порядке, не состоящего в родстве с донором ДНК человека составляет один к шести миллиардам.
Квентин смотрит на присяжных:
— Шести миллиардам? Но приблизительно таково и есть население земного шара?
— Полагаю, что так.
— А какое отношение это имеет к костному мозгу?
Фрэнки ерзает на стуле:
— После того как я представила результаты экспертизы, прокуратура попросила меня еще раз пересмотреть результаты в свете истории болезни отца Шишинского. Семь лет назад ему делали пересадку костного мозга, а это означает, если простыми словами, что его кровь была на длительный срок позаимствована… у донора. Это также означает, что ДНК, которую мы выделили из крови, — ДНК, которая совпала с ДНК спермы на трусиках, — принадлежит не отцу Шишинскому, а скорее его донору. — Она смотрит на присяжных, убеждается, что все понимающе кивают, и продолжает: — Если бы у отца Шишинского взяли образец слюны, спермы, даже кожи — все, что угодно, кроме крови, — мы бы исключили его как донора, который оставил сперму на детских трусиках.
Квентин хочет, чтобы до присутствующих дошел смысл сказанного:
— Секундочку. Вы хотите сказать, что если человеку пересадили костный мозг, то у него в организме два различных типа ДНК?
— Именно. Это крайне редко встречается, поэтому и является исключением, а не правилом. Поэтому ДНК-анализ и является самой точной уликой. — Фрэнки достает еще один отчет с результатами анализов, более поздний. — Как вы здесь видите, существует вероятность того, что у человека, которому была произведена пересадка костного мозга, будет два различных ДНК-профиля. Мы извлекаем зубную пульпу, которая содержит и ткань, и клетки крови. Если у человека пересажен костный мозг, клетки ткани будут показывать один ДНК-профиль, а клетки крови — другой.
— И вы с этим столкнулись, когда извлекли пульпу из зуба отца Шишинского?
— Да.
Квентин в притворном изумлении качает головой:
— Следовательно, как я понимаю, отец Шишинский был одним на шесть миллионов, чья ДНК совпала с ДНК, обнаруженной на белье… но он ее не оставлял?
Фрэнки складывает документ и кладет в свою папку.
— Совершенно верно, — отвечает она.
— Вы работали с Ниной Фрост по некоторым делам, не так ли? — через мгновение спрашивает Фишер.
— Да, работала, — отвечает Фрэнки.
— Она очень дотошная, ведь так?
— Да. Она из тех прокуроров, которые постоянно звонят и перепроверяют результаты, отправленные нами по факсу. Она даже приезжала в лабораторию. Многие прокуроры даже не удосуживаются позвонить, а Нина на самом деле хотела убедиться, что во всем разобралась. Она любит все отслеживать от начала до конца.
Фишер искоса смотрит на меня: «Мне ли не знать!» Но произносит другое:
— Для нее важно располагать неопровержимыми фактами, верно?
— Да.
— Она не из тех, кто принимает поспешные решения или полагается на непроверенные данные?
— Я подобного не замечала, — признается Фрэнки.
— Когда вы пишите заключение экспертизы, мисс Мартин, то ожидаете, что оно будет точным, я прав?
— Разумеется.
— В действительности вы в своем отчете указали, что шансы на то, что кто-то другой, а не отец Шишинский является донором спермы на трусиках Натаниэля Фроста, меньше, чем один к населению земного шара?
