– Отведи меня, – сказал я Орсоле.
Помню, я сошел с лестницы. Орсола провела меня в буфетную, заставила насыпать в стакан воды мелкого сахара и, толкнув меня в комнату больной, сказала:
– Снесите ей это и постарайтесь скрыть, что вы пьяны.
Действительно, я был в ужасном виде! Собрав все свои силы, я твердо подошел к кровати Гертруды.
– Милая Гертруда, – сказал я, – выпейте этот стакан сахарной воды, вам станет легче.
Гертруда с усилием протянула руку и выпила залпом.
– Тот же противный вкус! Доктора! Ради бога, пошлите за доктором! Я уверена, что меня отравили!
– Отравили? – повторил я, с ужасом оглядываясь.
– О! Во имя неба! Во имя вашего бедного брата, доктора! Доктора!
Я вышел испуганный.
– Слышишь? – сказал я. – Она думает, что отравлена и просит вызвать доктора.
– Так что же, – сказала Ореола, – бегите в Морсан за доктором Ронсеном.
Это был старый доктор, изредка обедавший с нами, когда он практиковал неподалеку от замка.
Я взял шляпу и палку.
– Выпейте последний стакан вина, – сказала Ореола. – На дворе холодно, а вам нужно пройти добрых две версты.
Я выпил поднесенное мне питье, которое обожгло мне желудок, как будто я пил чистый спирт, и вышел из дома, прошел сад и очутился на дороге в Морсан. Едва отошел я на несколько шагов от калитки, как у меня страшно закружилась голова, я потерял сознание и упал на землю. Очнулся я уже на другой день утром в постели.
На мой звонок прибежала Ореола.
– Правда ли, что Гертруда умерла, или это мне только приснилось?
– Нет, это правда, – сказала она.
– Но, – уточнил я, – умерла от… отравления?
– Очень может быть.
– Как, это правда?! – воскликнул я.
– Да, – сказала Ореола, – только не говорите об этом: только я и вы давали ей есть и пить, так что подозрение может пасть на нас.
– Почему?
– Потому что люди очень злы.
– Наконец, должен же быть предлог подобного преступления! – испуганно сказал я.
– Найдут.
– И какой?
– Скажут, что вы избавились от гувернантки, чтобы вам было легче покончить с детьми, после которых наследство переходит к вам.
Я вскрикнул и спрятал голову под простыню…
– О! Несчастная! – прошептал монах.
– Постойте! Постойте! – сказал умирающий. – Мы еще не дошли до конца… Только не перебивайте меня: я так слаб!..
Доминик продолжал слушать молча; грудь его высоко вздымалась, сердце болезненно ныло.
II. Паук
Жерар передохнул и заговорил снова.
– Смерть Гертруды не возбудила никаких подозрений, но сильно огорчила всех. Особенно безутешны были дети. Орсола старалась заменить Гертруду, но дети боялись ее, а Леони и вовсе не могла ее видеть.
Сам я тосковал нестерпимо и пять или шесть дней сидел, запершись у себя в комнате. Сарранти вернулся и старался утешить меня. Он, кажется, вполне понимал чувство печали от потери такой доброй и верной служанки, но не мог понять, отчего меня мучила совесть. Между прочим, он посоветовал взять к детям другую женщину; но они не хотели, а я, боясь сопротивления со стороны Орсолы, ссылался на детей и не подыскивал никого, чтобы заменить Гертруду.
Ореола продолжала по-прежнему вести дом, как будто ничего не случилось. Раз я встретил ее в коридоре.
– Что бы вы сделали, – спросила она, – если бы вместо Гертруды умерла я?
– Если бы ты умерла, Ореола, – сказал я, чувствуя, как огонь ее глаз снова начинает жечь меня, – если бы ты умерла, я бы не перенес такой смерти!
– Ну, так как умерла не я, – сказала она, – то будем пользоваться жизнью!
Она с дьявольской улыбкой нагнулась ко мне и прибавила:
– Я буду ждать тебя сегодня ночью!
– Нет, ни за что! – говорил я самому себе. – Нет, я не пойду!
– Отец мой, – продолжал умирающий, – естествоиспытатели рассказывают о подавляющем влиянии некоторых животных, между прочим, змей, которые заставляют птиц спускаться с ветки на ветку прямо к себе в пасть. Точно такое же влияние имела на меня эта женщина. Долго сопротивлялся я этому влечению, наконец, в одиннадцать часов, понял, что мне с собою не совладать и, как бы в чаду, против собственной воли, прошел коридор и поднялся по лестнице. Наверху ожидала меня Ореола. Я уже говорил, что на следующий день после ночи, проведенной в оргии, я смутно помнил, что делал, что говорил, что происходило со мной и что мне говорили. На другой день после этой ночи я помнил только слова Ореолы о том, как хорошо и весело можно было бы жить на два или на три миллиона. Сделаться обладателем такого большого состояния я мог только после смерти детей моего брата. Неужели Бог может взять к себе этих двух чудных детей, благоухающих и свежих, как цветы и фрукты, между которыми они играли?.. Правда, скоропостижная смерть Гертруды пугала меня. Когда начинали одолевать подобные мысли, я отправлялся к Сарранти, вступал с ним в разговор о посторонних вещах и постепенно переводил его на детей, умоляя его хорошенько присматривать за ними. А он и без того всей душой любил их и всегда отвечал мне:
– Будьте покойны, я никогда не оставлю их, если только высшая власть…
И он задумывался. Тогда мне казалось, что он догадывается, какое ужасное подозрение заставляет меня упрашивать его получше наблюдать за детьми.
Отец мой, нужно ли говорить вам о всей хитрости и низости Ореолы, исподволь готовившей меня к мысли, что может произойти случай, который сделает меня владельцем всего богатства сирот? Странно! Между мной и Орсолой никогда не было речи о свадьбе, а вся прислуга знала, как идут наши дела, и из желания угодить Ореоле называли ее госпожою Жерар. Даже дети взяли эту привычку. Они повторяли то, что слышали от взрослых. Действительно, ей очень хотелось сделаться моей женой, но она, видимо, ждала того момента, когда наши с нею жизни будут скованы цепями страшного злодейства!
Иногда мною овладевал такой ужас, что я выскакивал из своей комнаты и бежал без оглядки. Если я встречал детей, то бросался от них в сторону, если же мне попадался на пути Сарранти, я снова умолял его хорошенько присматривать за детьми и прибавлял:
– Я ведь так люблю бедных детей моего Жака.
После этого я успокаивался, чувствовал себя сильнее, бодрее.
Но наступали ночи, и бесчеловечная Пенелопа своими жгучими поцелуями, своими желаниями и поразительным сладострастием опять разрушала все мои святые чувства. К стыду своему, я должен сознаться, что ей становилось с каждым днем все легче и легче разрушать все мои планы. Наконец, я дошел до того, что стал смотреть на имение моих племянников как на свое собственное, считать их деньги своими и даже раз сказал Орсоле:
– Когда я разбогатею, то куплю соседнее имение…
Кто же мог сделать меня богатым? «Случай», как говорила Орсола, «случай» должен был сделать меня наследником миллионов моих племянников…
При этих словах лицо умирающего до того изменилось, что монах, несмотря на желание поскорее узнать, чем кончится эта ужасная исповедь, счел нужным прервать его.
Рассказчик на минуту остановился, чтобы опять собраться с силами. Он, видимо, хотел поскорее закончить покаяние в грехах. Волнение его все возрастало, а голос ослаб до того, что Доминик, чтобы расслышать его, должен был почти касаться ухом его губ.
– Тут произошло одно событие, – опять заговорил Жерар, – которого я не желал. Девочка, Леони, была ребенком очень добрым, мягким, но страшно гордым. Она привыкла в Бразилии, откуда вернулась четырех лет, чтобы все ее приказания исполнялись покорными слугами немедленно и беспрекословно. После смерти Гертруды Ореола, ходившая за девочкой и не скрывавшая своей ненависти к ней, если и исполняла приказания девочки, то делала это небрежно и вообще обходилась с ней грубо. Леони не раз жаловалась мне на это, но, заметив, что жалобы эти ни к чему не приводят, обратилась к Сарранти. Тот, со свойственной ему осторожностью, дал мне понять, что, несмотря на мою слабость к Ореоле, я должен внушить ей, что единственные и полные хозяева в доме – дети моего брата.
Однажды утром брат и сестра играли у бассейна, бросая туда камни и заставляя собаку доставать их. Ореола жаловалась на головную боль и повторяла, что ее раздражает лай собаки. Наконец она крикнула детям, чтобы они перестали так играть и придумали бы другую игру, которая не заставляла бы собаку лаять. Дети не обратили на ее приказание внимания и спокойно продолжали забавляться.
– Берегись, Леони! – сказала Ореола девочке, которую особенно ненавидела.
– Чего? – спросила девочка.
– Заставишь меня спуститься! Если ты не перестанешь, я тебя высеку!
– Посмотрим! – ответила девочка.
– Ты сомневаешься? Ты мне не веришь? – сказала Ореола. – Подожди! Я сейчас доберусь до тебя!
Спустившись в сад, она побежала к бассейну и уже протянула руку, чтобы схватить девочку, которая ожидала ее, не отступая ни на шаг. Но в этот момент собака вцепилась ей зубами в руку. Орсола ужасно вскрикнула не столько от боли, сколько от злости. На ее крик при бежал Сарранти и увел детей, а садовник заставил собаку выпустить свою жертву.
