– И то, слава Богу! Куда уехал?
– Не помню, поселок какой-то на Черном море. Я никогда сильно не интересовался, откуда она.
Остаток дороги Артур молчал. Сью и Дэвид подремывали на заднем сидении. Спускались светлые летние сумерки. Артур выключил кондиционер и опустил стекло, впуская вечернюю свежесть.
* * *
Несколько дней Артур чувствовал себя не в своей тарелке. Триста рублей он отдал Вовчику следующим вечером. Вовчик, как ни в чем ни бывало, спросил:
– Хорошо время провел?
– Нормально, – без эмоций ответил Артур.
– Ты не обиделся, что я тебя вчера не задержал?
– Вовчик, милый, мне сейчас всё равно, что делать. Лишь бы деньги заработать. Если бы за вагоны столько платили, я бы пошел вагоны разгружать.
– А кто тебя здорового такого вагоны разгружать пустит? Кому вагоны грузить, кому и ещё что поделывать, – философски заметил Щербань.
Ирина позвонила примерно через неделю. Артур как раз только вернулся домой. Она предложила снова провести с ней вечер. После того, что между ними было, Артур почему-то чувствовал себя обязанным ей, поэтому согласился. Сказать, что она ему не нравилась, он не мог. Он действительно любил женщин умных и красивых. Ирина была умной и красивой. Его устраивало её общество, будь она помоложе, он и на интимные отношения с ней смотрел бы проще. Всё повторилось снова. Сначала они сидели и пили коньяк и кофе, а потом, когда её глаза снова стали туманными… Правда, в этот раз начали они прямо в гостиной, в кресле, продолжение было в спальне. Снова у Артура было состояние автомата, но она об этом ничего не знала и даже не могла заподозрить.
– Останешься до утра? – спросила она, целуя его высокий лоб.
– Если ты хочешь.
– Я очень хочу. Останься, пожалуйста, – её голос дрогнул.
– Что с тобой? – Артур открыл глаза и удивленно посмотрел на неё.
– Так, как в прошлый раз с тобой, мне уже давно не было хорошо ни с кем. Ты каким-то образом понимаешь, что мне нужно, без слов. И потом, когда я проснулась с тобой рядом…
– Я останусь, успокойся, – он коснулся её щеки.
– Спасибо, – она прижалась к его ладони губами. – А утром я сварю тебе кофе и вызову такси.
– Только давай обойдемся без того, что ты будешь навещать мой бумажник, – он достал из пачки две сигареты, одновременно подкурил их и одну отдал Ирине.
– Не отказывай. Я хочу, чтобы ты был моим Дорогим Удовольствием.
– Но…
– Пожалуйста, не отказывайся. Для меня это не такие уж большие деньги. И не пытайся меня убедить, что ты влюбился в меня с первого взгляда.
– Хочешь, чтобы я был твоей игрушкой?
– Не обижайся. Я хочу доставить и тебе удовольствие. У тебя такие печальные глаза…
– Ладно, я останусь твоим дорогим удовольствием, – он попробовал улыбнуться.
Теперь Ирина звонила Артуру два-три раза в неделю. Они встречались, и он проводил с ней вечер и ночь. Утром он неизменно пил с ней кофе и уезжал. В бумажнике появлялись деньги. От этого его почти всегда начинало мутить. За месяц Артур не только рассчитался с долгами, но у него появились свободные деньги. Теперь он старался, приезжая к Ирине, привезти ей хотя бы цветы. Она радостно улыбалась, когда видела его. Только его руки касались её тела, она начинала трепетать. При прощании её глаза становились грустными.
Состояние матери не улучшалось. Все сроки, о которых предварительно поговаривали врачи, уже прошли. Она всё ещё была жива. Может быть, её спасал только оптимизм. Мать неизменно старалась казаться веселой, когда приходил Артур, и неизменно пыталась строить планы. Артур знал, что она специально попросила перенести время, когда ей кололи наркотики, чтобы к его приходу быть «в форме». Он знал, что бесконечно так продолжаться не может, но, приходя в больницу, пытался быть спокойным и уверенным. Артур знал, что если мать заметит у него хоть тень паники, её это добьет. Он разговаривал с матерью и улыбался, кормил её фруктами и рассказывал смешные истории, приносил ей что-нибудь смешное почитать и новые кассеты для плеера с самыми веселыми шлягерами, которые только мог найти. Соседка матери по палате поражалась их внешнему спокойствию, принимая его за чистую монету. Она не могла видеть и знать того, что знали, например, медсестры. Артур выходил из палаты, улыбка исчезала с лица, он хмурился, взгляд становился невыносимо тяжелым. Некоторое время он не мог выдавить из себя и двух слов, а, если и говорил, то голос становился хриплым, до неузнаваемости.
Незаметно закончилась зима. Март был теплым, снег быстро растаял и на газонах начала пробиваться первая зелень. К концу марта мать совсем ослабела. Она уже разговаривала чуть слышно, но всё ещё пыталась улыбаться. Теперь Артур иногда, когда разрешали врачи, оставался и сидел рядом с нею всю ночь. Мать забывалась тяжелым наркотическим сном, а он прислушивался к её совсем слабому дыханию. Ему казалось, что когда она вздохнет последний раз, он умрет вместе с ней. Если мать просыпалась, то он уверял её, что только пришел.
С Ириной Артур теперь виделся редко. Она не упрекала его. Только когда он отвечал ей, что не может приехать, тяжело вздыхала. Она не спрашивала, почему он не может приехать, но он знал, что она терпеливо его ждала. Сознание того, что она ждет, облегчения не приносило. От этого на душе становилось ещё тягостнее.
Теперь он почти каждый день старался успеть заехать в больницу перед работой, и, хотя время посещений начиналось только с девяти, его пускали. В тот день, когда он заглянул в палату, то увидел, что мать лежит и очень ясно смотрит на него. На её губах появилась улыбка.
– Ты на работу опоздаешь, – её голос был очень тихим, но говорила она четко и ясно.
– Не опоздаю. Должен же я посмотреть, как здесь моя маман ночь провела, – он придвинул стул и присел рядом с кроватью. – Как дела?
– Мне сегодня, кажется, лучше.
– Я вижу. И это радует.
– Какая там погода?
– Отличная. Совсем тепло.
– Это хорошо.
– Раз тебе сегодня лучше, то, будем надеяться, станут понемногу наши дела в гору идти.
– Что у тебя нового?
– Ты знаешь, мне отпуск поставили в мае. Вот тебе станет лучше, и как раз поедем отдыхать. Ещё будет не жарко.
– Хорошо бы, – улыбка матери стала мечтательной. Неожиданно она чуть заметно нахмурилась и попросила. – Нагнись, пожалуйста.
– Что случилось? – Артур нагнулся к ней.
– У тебя седина появляется, – она слабой тонкой рукой коснулась его волос. – Боже, бедный мой мальчик!
– Мам, ну я же черный! – Артур укоризненно улыбнулся и покачал головой. – Ты ведь сама всегда говорила, что отец в двадцать пять седеть начал. А чем я хуже?
– Не хуже. Только отец начал седеть, когда ты тяжело заболел. Тебе полтора года было. Вот и ты нервничаешь.
