— Да, — проговорил Тривейн, — я знаю... Он довольно часто рассказывал мне о вас. Уолтер считает вас блестящим человеком, мистер Гамильтон!
— По сравнению с кем? Слово «блестящий» весьма обманчиво. Ведь блестящим может быть все: статьи, танцоры, книги, проекты, машины... Прошлым летом, например, один из моих соседей назвал блестящим навоз для своего сада...
— Мне кажется, вы понимаете, что имел в виду Уолтер...
— Да, конечно. Но он мне льстит... Ну, хватит обо мне, мистер Тривейн, я ведь и в самом деле почти ушел от дел, только имя и осталось... Другое дело, мой сын: он уже достаточно знаменит. Вы о нем слышали?
— Да, конечно. Была хорошая статья в «Лайфе» в прошлом месяце....
— Слишком многое там придумано, — сделав глоток кофе, усмехнулся Гамильтон. — Они хотели вначале его развенчать. Эта противная журналистка со своим гипертрофированным стремлением к освобождению женщин убеждена, что все женщины для него — в первую очередь объект полового влечения. Мой сын, узнав об этом, соблазнил эту сучку, и в результате появилась та самая статья, о которой вы упомянули...
— Ваш сын очень талантлив....
— Мне больше нравится то, что он делает сейчас, — заметил Гамильтон. — Он стал больше думать и меньше неистовствовать. Но вы, конечно, приехали не для того, чтобы поболтать о семействе Гамильтон, мистер Тривейн.
Тривейн был несколько озадачен таким внезапным поворотом разговора. Но уже в следующую минуту понял, что вся эта прелюдия относительно сына нужна была Гамильтону лишь для того, чтобы привести свои мысли в порядок и подготовиться к предстоящей беседе.
— Семейство Гамильтон... — после некоторой паузы проговорил Тривейн, глядя на хозяина, откинувшегося на спинку кушетки. Судя по выражению его лица, тот был готов вступить в любые дебаты. — Как раз об этом я и хочу говорить. Я как раз считаю необходимым обсудить ваши родственные отношения, мистер Гамильтон. Отношения, связанные с «Дженис индастриз»...
— А на каком основании вы считаете, что это необходимо?
— На основании того, что являюсь председателем подкомитета Комиссии по обороне...
— Кажется, это какой-то специальный подкомитет? Мне о нем, признаться, известно довольно мало...
— Ко всему прочему он обладает правом вызывать в суд.
— И вы намерены употребить это право в отношении меня?
— Ну, так далеко дело еще не зашло...
— "Дженис индастриз" — клиент нашей фирмы. — Гамильтон как бы пропустил мимо ушей замечание Тривейна. — Причем клиент значительный и уважаемый... И я не собираюсь нарушать освященные законом отношения, существующие между юристом и его клиентом... Если вас интересует именно это, мистер Тривейн, то вы зря тратите время!
— Мистер Гамильтон, меня интересуют вовсе не ваши юридические отношения с «Дженис индастриз»... Подкомитет пытается получить общую финансовую картину, так, видимо, вы это называете, я полагаю. Как нам получить эту безобидную вариацию на тему бумаг Пентагона? Особенно в отношении событий, случившихся два года назад...
— Два года назад я не имел ничего общего с «Дженис индастриз»!
— Напрямую нет. Но, возможно, ваши отношения были опосредованными...
— У меня не было никаких отношений с «Дженис индастриз», мистер Тривейн, — перебил собеседника Гамильтон. — Ни прямых, ни опосредованных!
— Вы были членом президентской Комиссии по импорту стали...
— Да, конечно.
— За месяц или два до того, как комиссия объявила об установленных ею квотах на сталь, «Дженис индастриз» получила от японской фирмы «Тамисито» огромное количество продукции, положив себе в карман значительную прибыль. Через несколько месяцев корпорация выпустила облигации, предоставив решение юридической стороны этого вопроса компании «Брэндон энд Смиг». А еще через три месяца вы начинаете сотрудничать именно с этой компанией... Картина вырисовывается довольно ясная...
Йан Гамильтон сидел очень прямо, в глазах его зажигались гневные огоньки. Сдержавшись, он холодно заметил:
— За все тридцать пять лет моей практики никогда не слышал такого непристойного искажения фактов! Все построено на обрывках информации, вы явно сгущаете краски! И осмелюсь предположить, что вы это знаете, сэр!
— Нет, не знаю. Ни я, ни некоторые члены подкомитета...
Гамильтон продолжал смотреть на гостя с ледяным видом, но от Тривейна не укрылось, что при упоминании о «некоторых членах полкомитета» у Гамильтона непроизвольно дернулись губы.
Удар был нанесен весьма расчетливо: больше всего Гамильтон боялся огласки.
— Что ж... Попытаюсь просветить вас, мистер Тривейн, и ваших... в высшей степени неправильно информированных сотрудников относительно этого дела... Хочу заметить, что два года назад каждый, кто имел отношение к стали, знал о появлении квот. Япония, Чехословакия, даже Китай при посредничестве Канады были завалены американскими заказами. Однако их сталелитейные заводы оказались не в силах удовлетворить потребности... Как вам известно, любой производитель предпочитает иметь дело не с несколькими покупателями, а с одним: это же выгодно... И «Дженис индастриз», будучи богаче своих конкурентов, стала, естественно, основным покупателем «Тамисито»... И поверьте, мистер Тривейн, она не нуждалась ни во мне, ни в ком-либо другом для того, чтобы понять эту истину...
— Уверен, — ответил Тривейн, — что подобные рассуждения выглядят в высшей степени логичными для тех, кто связан с операциями такого рода, но не думаю, что они имеют хоть какое-то значение для налогоплательщиков, которые несут все расходы...
— Это софистика, мистер Тривейн. И, опять-таки, вы сами знаете, что это так! Этот аргумент ложный! Гражданин Америки — самый удачливый человек на свете! Помимо всего прочего, им руководят выдающиеся умы и преданные люди...
— Согласен, — сказал Тривейн, и он действительно был согласен с Гамильтоном, — хотя мне лично больше нравится выражение «работают для него»... Ведь в конце концов руководителям платят!
— Замечание не совсем уместно. Тут все взаимосвязано.
— Хотелось бы надеяться... Вы начали работать с Брэндоном и Смитом в очень благоприятный момент...
— Ну, хватит об этом! Если вы считаете, что между нами существовали какие-то взаимовыгодные договоры, то я начинаю подозревать, что вы располагаете серьезными доказательствами. А между тем, Тривейн, наше партнерство надлежащим образом оформлено, и если бы я был на вашем месте, то не стал бы прибегать к угрозам и намекам.
— Мне известна ваша репутация, как известно и то уважение, которым вы пользуетесь в обществе... Именно поэтому я приехал предупредить вас, чтобы дать вам время подготовиться...
— Вы приехали, чтобы предупредить меня? — удивленно взглянул на Тривейна Гамильтон.
— Да. Вопрос поставлен, и вы должны на него ответить.
— Но кому? — Юрист просто не верил своим ушам. — Подкомитету. На открытой сессии.
— На открытой сессии! — воскликнул Гамильтон, чье удивление достигло апогея. — По-моему, вы сами не понимаете, что говорите!
— Боюсь, что понимаю...
— Но ведь у вас нет никаких прав для того, чтобы выставлять человека перед вашим специальным комитетом! На открытой сессии...
— Выступление будет добровольным, мистер Гамильтон, вовсе не принудительным... Во всяком случае, мы предпочитаем такой путь.
— Вы предпочитаете? Да вы, я вижу, совсем утратили чувство меры, Тривейн! А ведь у нас в стране пока еще существуют законы, охраняющие наши права. И вам не удастся опорочить тех людей, которые, по вашему мнению, должны предстать перед вашим комитетом!
— Никто и не собирается их порочить. Ведь их приглашают не в судебное заседание...
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду!
— Иными словами, вы не примете наше приглашение?
Нахмурившись, Гамильтон молча смотрел на Тривейна. Почувствовав ловушку, он вовсе не собирался в нее угодить.
— Частным образом, — наконец проговорил он, — я предоставлю вам информацию о моем сотрудничестве с фирмой «Брэндон энд Смит». Вы получите ответы на интересующие вас вопросы, а я избавлюсь от необходимости появляться в подкомитете...
— Каким образом?
Гамильтон не любил, когда на него давили. Он хорошо знал, как опасно давать противнику сведения о чьей-нибудь обороне. В конце концов, он вообще может не отвечать! Тем не менее, он сказал:
— Я представлю документы, которые убедят вас в том, что я ни в коей мере не принимал участия в дележе прибылей, полученных «Дженис» после выхода облигаций. Эта, надо заметить, совершенно законная работа была проведена еще до того, как я подписал договор о сотрудничестве. Я не только не был включен в число тех, кто принимал в ней участие, но и не добивался этого...
— Но в таком случае кое-кто может заявить, что документы, подобные тем, которые вы собираетесь мне представить, могут легко быть подписаны задним числом, мистер Гамильтон!
