позвонил. Но я знала, что такие, как ты, не умирают от взрыва, пули или ножа. Ты умрешь стариком, пережив всех родных и близких. Мне было невыносимо больно. А я только представила… И? Как жить дальше? Как я могу? Что? Как… — Янка откинула голову, прислонившись щекой к холодному стеклу.
— Ян, ты не понимаешь, на что готова согласиться. Ты не должна понимать! Это неправильно. Я не смогу жить правильно никогда, потому что это невозможно.
— Что?
— Я никогда не смогу жить счастливо и правильно.
— Тогда научи, — взвизгнула Янка, вцепившись мне в плечи руками. Она скинула ноги с подоконника и обхватила мою талию, крепко прижимая к себе.
— Чему? — капельки пота мгновенно выступили на груди, как только я ощутил тепло ее тела.
— Жить неправильно, но счастливо! — она чеканила звуки, проговаривала каждую букву, стараясь донести до меня смысл сказанных слов. Но все, что я видел — боль. Под красными от слез глазами залегли глубокие тени. Кончик носа распух, а губы дрожали.
— Ян… — я выдохнул и прижался к ней лбом. Руки сами потянулись, обвивая хрупкое тело.
— Знаешь… Сегодня мне захотелось обратно… — прошептала она, зарываясь носом мне в шею.
— Куда?
— В прошлое. Там я — жена. Я знала, что муж всегда будет дома… Что он всегда вернется…
— Правильно, Кролик. Все правильно. Молодец! — я сильно зажмурился, а потом разомкнул руки и вышел, тихо прикрыв за собой дверь…
Глава 23
Яна
Вздрогнула. Тело сжалось в спазме, а по крови разлилось чувство страха, испуга и ужаса. Бьющееся сердце не давало прислушаться, а в голове вновь и вновь крутились собственные слова. Как только я сказала то, о чем думала весь день, силы покинули меня. Веки стали смыкаться под тяжестью усталости. Не видела, но чувствовала, как Олег вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Понимала, что осознанно пытаюсь сделать ему больно. Ловила эмоции, которые могли бы мне ответить на вопросы, крутящиеся в голове. Не могла больше думать.
— Хватит! Стоп! — безмолвно кричал мозг.
— Достаточно! — вторило сердце, сжимаясь в болезненной конвульсии.
— Тупик… — отвечало тело, падая на мягкую кровать.
Тишина квартиры давила. Боясь пошевелиться, чтобы создать какой-то шум, лежала, смотря в белоснежный потолок. Мысли исчезли, сердце успокоилось, только страх продолжал стремительно передвигаться по венам. Боялась того, что осталась одна. Что, выйдя из комнаты, не обнаружу его на кухне. Не смогу насладиться расслабленной позой, в которой он пьет кофе по утрам. Утром он машинально достает большую чашку, заполняя ее до краев. Заметила, что, сделав один глоток, морщится и добавляет щепотку сахара. Затем подгибает ногу под себя и откидывается на спинку, закуривая сигарету. Утром он делал короткие затяжки, внимательно рассматривая город за окном. А вечером курил, вдыхая дым резко и сильно. По утрам он пользовался гелем для душа с ароматом чего-то свежего, а вечером от него пахло чем-то по-мужски грубым и тяжелым. Черт!!!!
Скинула ноги с кровати, ощутив ласковое касание ковра, и, делая шаг за шагом, двинулась к двери. Щелчок замка оглушил и пролетел эхом по квартире, отражаясь от стен. Во всех комнатах горел свет, а в приоткрытую дверь его спальни, увидела не расправленную кровать. На цыпочках вбежала в кухню, прижав ладони к металлическому корпусу кофемашины. Холод. Такой неприятный холод обжог кожу.
— Ушел…
Все было, как вчера. В раковине валялась чашка и чайник, на плите кастрюля, на столе тарелка, на барной стойке пепельница. На черной гранитной поверхности лежал белый лист:
«Двери всегда должны быть закрыты на все замки. Телефон всегда должен быть заряжен. Куранов должен знать о всех твоих передвижениях по городу. Не верь никому, Кролик… Ушел…»
— Сука!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Олег
С каждым шагом в воздух поднималась пыль, такая сухая, мелкая. От нее было невозможно отряхнуться, крошечные частички крепко держались на хлопковой ткани штанов. Несмотря на то, что на дворе декабрь, солнце в Кабуле было теплым. Черная кожаная куртка впитывала ленивые лучи, отдавая телу все тепло. Я стоял, прислонившись к капоту джипа. Остановился, чтобы немного размяться. Путешествие длиною в сутки изрядно вымотало. Пришлось пересечь границу нескольких государств, чтобы достичь пункта назначения.
Горная витиеватая дорога, протискивающаяся вдоль высокой рваной скалы, за несколько часов стала давить на мозг своей монотонностью. Отсутствие растительности, звуки скатывающихся с отвесной скалы камней, тяжелый горный воздух, от которого хотелось делать глубокие вдохи, чтобы надышаться, безлюдность и еле уловимая напряженность — все держало и без того натянутые нервы в напряжении. Приходилось постоянно оглядываться, прислушиваться и держать руку поближе к стволу, хотя понимал, что он меня может не спасти. Было глупо ехать одному, но и взять с собой никого не мог.
Полез за сигаретами, но подушечками пальцев наткнулся на что-то острое. На ладони засверкал крохотный золотой крестик. Я отцепил цепочку и вложил православный крест в кожаный ремешок часов. Янка…
Приехал домой с уверенностью, что не могу уехать из города. Не могу оставить ее одну. Не могу бросить, но стоило взглянуть в прозрачные тусклые глаза, осознал, что она не оставила выбора. Нет, не в том, что несла околесицу или делала вид, что спокойна, как слон, хотя лицо было красным от потрескавшихся капилляров. Не стал спрашивать, почему сгрызены ногти, искусаны губы или почему она, стараясь выразить равнодушие к моему появлению, уткнулась в книгу. Пальцы крепко сжимали коричневую обложку до белизны костяшек, только книга была перевернута верх тормашками. Не стал спрашивать, почему не мог до нее дозвониться, потому что увидел разбитый телефон, валяющийся у входа в мой кабинет. От каждого громкого звука Янка жмурилась и прикусывала губу.
Больше не было смысла действовать медленно, вычисляя подонка, сливающего информацию. Но и идти к Корнею было нельзя, потому что не вышел бы больше никогда… Хватит! Не для Моисея, а для нее.
Янка смотрела так, будто побывала на моих похоронах. Говорила все, что может сделать больно. Но слова давно уже не приносят боли. Она не замечала, что кричит, а я не слышал. Не нужно было слышать, потому что видел вздутую
