Но этот гидравлический пресс под названием «тянет» давил и давил, не оставляя шанса. Грейнджер под ним расплющивалась, как пластилин. Без единого шанса.
Она даже не заметила, как хлопнула за ней дверь. Не заметила быстрый шаг, сменяющийся на бег. Не заметила, как глаза бегали по коридорам в поиске его фигуры, не заметила, как резко остановилась, когда увидела Малфоя, прислонившегося к стене, чуть не падающего, удерживающего себя одной рукой.
Гермиона открыла дверь какого-то кабинета, заглядывая в него и убеждаясь, что там никого не было, а после подбежала к нему и, обнимая за талию, резко и без оттенков произнесла:
— Сюда!
Драко отпихнул её в сторону, когда двери запечатались его же заклинанием. Она услышала характерное оглушение комнаты и, совершенно не обидевшись на эту грубость, отошла чуть назад.
— Со мной всё в порядке! — прорычал он, вытирая кровь, которая пошла носом, и глядя на свою руку. — Блядство…
— У тебя сейчас будет приступ? — испуганно спросила, подчиняясь панике.
— Да, если ты не уйдёшь отсюда. Приступ от твоей гиперчувствительности ко мне! — он распрямился, вновь и вновь поднося руку к носу, достал платок и прижал его к лицу.
Она чувствовала себя неуютно. Чувствовала несправедливость к себе. Это она отдувалась за двоих! А он совершенно не видел этого!
— Раньше крови не было, — сказала она, всё ещё стоя рядом с дверью.
Малфой хмыкнул, отстранил платок и поморщился.
— Видимо, мне осталось совсем чуть-чуть.
От этого Гермиона застопорилась, как от выплюнутой в лицо воды.
— Не говори так…
Он смотрел на неё хмурым взглядом, как на идиотку. Смотрел на то, как она сжимала своё предплечье. И вдруг шагнул к ней.
Боже.
— Ты делаешь большую ошибку, помогая мне, — ещё шаг. — Оборви свои чувства доброты и симпатии ко мне сейчас же, пока не стало поздно.
«Уже поздно».
Грейнджер ощущала, как сильно вжалась лопатками в дверь, глядя на то, как он всё надвигался и надвигался на неё. Глядя на его безразличие. И давилась этим.
В глотке ком. И сглотнуть не получалось. Обида жгла и увеличивалась в размерах, как раковая опухоль. Больно. Ей скотски больно.
— Раз такой умный, залезь мне в голову, Малфой. Посмотри, что ощущаю я!
И её смелый шаг вперёд.
Они стояли так близко, что Гермионе пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. С такой же злостью.
Но теперь он смотрел на неё с холодным и отстранённым видом, будто заранее устав от этого разговора.
Больно.
Обидно.
До скрипа зубов.
Гермиона резко обхватила его жилет, сжимая в пальцах шерстяную ткань.
— Ну же, — зарычала она. — Загляни в мою голову!
Она не плакала. Нет. Просто глаза затмила мутная плёнка, когда Малфой вторгся в мысли, кладя свою руку поверх её. В висках рвало от каждой картинки, которую он просматривал. От каждой мысли, которую он нескромно читал. Считал каждую мурашку на её теле, когда дело касалось его. Малфой просто узнал всю правду. Так же резко, как в тот вечер у Слизнорта, когда он увидел её метку.
Иллюзия распалась, когда он вновь отпихнул её от себя, с корнем вырывая себя из её головы и дыша ртом, потому что из носа вновь текла кровь.
— Это ложь. Это всего лишь чары, Грейнджер, — сказал он. — Это всё твоя метка!
Гермиона слабо улыбнулась, топя в этой полуулыбке горечь. Как будто она этого не понимала.
— Твоя тяга ко мне фальшива, — он с трудом посмотрел ей в глаза, а потом вновь отвернулся. — Не строй надежд по поводу меня.
— Надежд? — вырвалось у неё сквозь едкий смех. — Какие надежды, когда мы несовместимы? Думаешь, мне легко? Я помогаю тебе только потому, что меня влечёт к тебе из-за этого!
Взмах руки и закатанный рукав. Белизна кожи с чёткими словами, которые оба знали наизусть.
— Но почему ты целовал меня так, как будто хотел этого?
Воздух в комнате намагничивался. Можно резать без ножа. Можно чувствовать кожей это напряжение.
— Ты просто помогла мне унять боль, — быстро ответил он, словно ещё секунда, и она подумает, что он сомневался. — Каким-то чудом твои блядские губы помогли мне…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ложь!
Ей захотелось сказать что-нибудь ещё — погрузить палец в его рану, и в свою тоже…
— Тебя не тошнит от собственного лицемерия? — она подошла к нему. Опять. Глядя прямым взглядом, как на мишень. — Я не слепая, Малфой. Я чувствую, что тебе это тоже…
— Не говори! — он схватил её за воротник, прижимая к себе вплотную. Лицом к лицу, смешивая дыхания. — Не говори, что мне это тоже нравится! Это не так.
Кажется, она нащупала в нём слабое место, как бы он ни старался это скрыть. Все эти перепады настроения. Вся агрессия и злость — тоже чувства. Было бы проще поверить ему, если бы он вообще не реагировал на всё это.
Но все её мысли разбились о его честное:
— Грейнджер, — он убрал руку, разглаживая её воротник. Глядя ей в глаза, он отошёл на безопасное расстояние. — У меня атрофировано чувство влюблённости. У меня его просто забрали… уже давно. Вряд ли оно вернётся.
Гермиона выдохнула бесшумно, безлико, и внутри мерзко стянуло от этой ситуации без выхода и входа. Без решения.
— Ты как-то показал мне мою ошибку, когда я сказала, что «мы все через это проходили», — она повернулась к двери. — Теперь ты видел, что испытываю я к тебе. И я не знаю, кому из нас хуже… Мне, которую тянет к тебе, как к магниту, или тебе, так сильно сопротивляющемуся этому, но в то же время понимающему, что я именно та, кто твою боль заберёт…
Гермиона достала палочку, отперла дверь и понеслась по коридору обратно в класс. Сев на место и извинившись перед профессором, она обернулась от слабого касания к спине.
— Ты в порядке? — Теодор взволнованно смотрел на то, как по её щеке бежала слеза.
— В полном, — ответила она, наспех вытирая лицо.
Она чувствовала мелкую дрожь в теле, ей зябко.
«Долго и счастливо» с ним никогда не будет. Гермиона это чётко понимала. Этот сбой в старинной игре привёл двоих только к обоюдному разрушению. Невозможно разжечь огонь на выжженной земле. Драко был пуст. Он просто не знал, каково это, и дал ей это понять.
Чувство обреченности окутало её с головой. Как будто внутри всё было разъедено и уничтожено неизвестной болезнью. Как будто её тело осталось там, перед ним, а душа сейчас витала здесь — бессмыслено, с огромной зияющей дырой в груди.
***
Драко стучал ногой по полу. Нервы давно сдали. Он смотрел в камин, ощущая какое-то предчувствие. Хорошее ли, плохое ли — он не знал. Просто думал, что сегодня должно произойти нечто серьёзное. Нечто… дальше он не задумывался. Просто не мог. Запрещал себе об этом думать. Да и сомнения, что он выйдет во двор и там его будет ждать Грейнджер, никак не улетучивались после их вчерашнего разговора.
Всю ночь он не мог сомкнуть глаз.
Он всё прокручивал и прокручивал в голове её мысли. Драко видел себя со стороны, взглядом Грейнджер. Видел, как часто она искала его в толпе, чувствовал, как ускорялось её сердце при виде него. И чёрт дери, как это неправильно. Не для них. Их жизни параллельны. Настолько, как вода с огнём.
Гермиону можно было понять. Метка на руке заставляла её тянуться к нему, даже если она не хотела этого. Они оба оказались заложниками ситуации.
Малфой до сих пор не знал, как к ней относиться.
Как к бывшему врагу? Да и была ли она им? Как к другу? Нет. Херня. Полная херня…
Но он знал, что слова, сказанные ею, были правдой.
С самого детства его ограничивали от собственного выбора, а потом… потом он просто смирился. Привык и считал, что так и должно быть.
«Ты не будешь общаться с тем, кто ниже тебя по статусу», — говорил отец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
«Ты будешь только моим, Драко…» — шептала в ухо Мортифера.
Наверное, его это устраивало.
Наверное, чувствовать полным сердцем ему было страшно. Так же, как и в детстве, бояться за тех, кто проявит к нему симпатию. Он помнил, как Люциус наказывал таких. А думать о чувствах он даже не хотел. Мортифера была единственной в его жизни. И не дай бог ей отказать.
