То, как он прикусывал клыком губу, сдерживая улыбку, или то, как Малфой смотрел на неё.
Господи.
Не время и не место думать о таком дальше…
Когда они вышли на площадь, со всех сторон послышались хлопки аппарации. Блейз и Пенси, догнав Драко, о чём-то договаривались. Взявшись за руки, они вместе исчезли с площади.
— Встретимся в магазине Джорджа? — Гарри повернулся к ней.
Она кивнула, и он тоже исчез.
«Так… соберись…»
Гермиона сделала глубокий вдох. И ещё один. Прикусила внутреннюю сторону щеки и крепко сжала палочку, представляя место, где ей нужно оказаться.
Хлопок, и она резко нагнулась, прячась за мусорным баком, осторожно выглядывая из-за него. Внутренний двор частной клиники родителей был пуст. Она знала, что мусор выбрасывали под вечер, и это лучшее место, чтобы быстро долететь до клиники.
Сколько она себя помнила, мама с папой открыли ей мир в детстве, избавив от ненужного страха перед зубными врачами. Всё, что они делали, было безболезненно, с любовью и родительской нежностью…
Господи. Как не расплакаться прямо здесь?
— Доброе утро, я к миссис Грейнджер, — Гермиона подошла к стойке администратора, протягивая страховой полис, который был в идеальном состоянии. Она им почти никогда не пользовалась. Для неё медицина теперь была другой. Полис был лишь чуть подправлен магией. Она изменила имя. — Я Джинни Уизли. Записывалась к десяти утра.
Пока тучная женщина с узкой полоской накрашенных розовым губ искала запись на компьютере, у Гермионы сжалось сердце, когда позади послышался знакомый голос. Она обернулась и вцепилась в стойку, чтобы не упасть.
— Не ешьте два часа, — сказал отец, провожая пожилую даму к выходу, — и не забывайте пользоваться нитью.
«Папа…»
Джон любезно открыл женщине дверь и пропустил её, попрощавшись. А когда обернулся, то взглядом встретился прямо с Гермионой, у которой от этого колени свело.
— Доброе утро, — сказал он, подходя к стойке. — Новый пациент?
Его улыбка была такой тёплой, Грейнджер дико по ней скучала. Скучала по тому, как возле глаз при этом у него появлялись морщинки. Пересчитала бы их с удовольствием только для того, чтобы узнать, что в нём изменилось за эти месяцы.
— Так точно, мистер Грейнджер, — солдатским тоном произнесла администратор. — Первое посещение. Создаю карту.
— Что ж, Глория, позаботься о том, чтобы мисс ни в чём не нуждалась, — он в последний раз взглянул на Гермиону и, кивнув, пошёл обратно в кабинет.
Только когда дверь за ним закрылась, Грейнджер заметила, что стояла с вытянутой вперёд рукой, словно хотела его остановить…
Господи…
Он всё ещё не помнил её. Не узнал даже. А ведь всегда, когда Гермиона приходила к ним на работу, папа подолгу сидел с ней на диване, пока не появлялся очередной пациент. Комок в горле только рос…
— Доброе утро. Мисс Уизли?
Гермиона обернулась только со второго раза, когда молодая девушка ещё раз позвала её. На бейджике значилось, что она ассистент.
Даже в удобном кресле невозможно было расслабиться, пока девушка, ассистирующая матери, готовила инструменты. Когда на железном столике всё было готово, она сказала, что доктор сейчас подойдёт и вышла за дверь, оставляя Гермиону наедине со своим страхом и нетерпением.
Когда же дверь распахнулась, Грейнджер схватилась за ручки кресла и сильнее вжалась в подушку на подголовнике. Боковым зрением она видела, как мама села на круглый стульчик на колесиках и придвинулась ближе.
— Доброе утро, мисс Уизли…
Гермиона сглотнула слюну, затопившую язык, и наконец повернулась, встречаясь глазами с мамой… господи, как плохо. Как першило в горле и как хотелось оттолкнуться, вытянув руки, и повиснуть у неё на шее. И плакать. Плакать. Плакать. Просить прощения за всё. За долбанный необходимый обливиейт. За то, что она тем самым спасала их. За то, что выдрала из их жизней кусок размером с Лондон.
— Д-доброе утро, — получилось тихо.
И дальше началось её молчание под монотонное жужжание машинки. Да и говорить с открытым ртом, пока мама делала чистку, было невозможно. Джин всегда была болтливой. Гермиона слушала о последних новостях, политике, о том, в каком хорошем состоянии у неё зубы, особенно после того, как Грейнджер кивнула на вопрос — пользуется ли она нитью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Пользуюсь, мам. Ты сама меня приучила…»
— Вы, наверное, уже в университете учитесь? — спросила Джин, когда промывала рот. — Сплёвывайте.
Гермиона нагнулась над смывом и выплюнула пенную воду.
— Нет, в следующем году поступаю, — ответа, лучше этого, не нашлось. Она вновь легла на кресло и открыла рот.
— Это так здорово, — улыбнулась Джин, аккуратно повернув лицо Гермионы к себе. — Молодость так прекрасна. Новые друзья, новые знакомства, любовь…
Боже.
Грейнджер чувствовала дрожь в теле. Это как выброс адреналина. Просто потому что этот разговор был для неё самым лучшим, на что она могла рассчитывать. А хотелось другого…
С криком вырывать из себя всё, что скопилось за эту разлуку. Хотелось говорить, говорить и говорить. Говорить о том, как кончилась война. О том, как ей больно от потери друзей. О том, как же она скучала по ней и отцу. О том, как сожалеет.
— Вам больно? — Джин моментально убрала зеркальце изо рта Гермионы, когда увидела слёзы на её щеке.
«Да, мам. Мне очень, очень больно».
— Нет, — Грейнджер наспех вытерла щёки. — Просто… лампа сильно светит. Глаза очень чувствительные.
Господибоже…. Как больно.
— Ох, — улыбнулась Джин. — Осталось совсем чуть-чуть.
— Да, совсем. Чуть-чуть, — повторила за ней Гермиона и легла на место.
Оставшиеся десять минут прошли в молчании, за которым Гермиона вновь и вновь вспоминала то, как уничтожала воспоминания родителей о себе. Крупицу за крупицей, не надеясь вновь их увидеть. Ей было нужно, чтобы они пропали. Чтобы спасти их. И вот теперь, когда всё кончено…
Она сидела перед мамой, которая её не помнила. Совершенно.
Но надежда есть. Макгонагалл отменила наложенный обливиейт. Оставалось только ждать. Хуже было бы, если бы кто-то наложил поверх заклятия Гермионы ещё одно такое же. Восстановить память второй раз невозможно.
Повторный обливиейт опасен. И память больше не вернётся.
Уже тогда, когда Джин провожала Гермиону к двери, она сделала то, зачем сюда и собиралась. Ей хотелось бросить бомбу. Чтобы ускорить процесс. Хотя бы попытаться. И в тот самый момент, когда мама отворачивалась, попрощавшись с ней, Гермиона окликнула её:
— Мам?
Шаг Джин стал тише, и женщина остановилась, обернувшись к ней.
— Вы что-то сказали? — лицо не вытянулось в испуге или в гримасе. Оно было таким, будто ей и вправду послышалось.
— На самом деле меня зовут Гермиона… — Грейнджер сжала ручку входной двери. — Просто… было бы здорово, если бы вы были моей мамой… До свидания.
И вышла на улицу, ускоряя бег, сворачивая за угол и склоняясь вниз, будто пробежала марафон. Было чертовски больно. И эта резь сохранялась до самого прибытия в Косой переулок. Даже когда она входила в магазинчик «Всевозможные волшебные вредилки», её всю колотило.
Гарри аккуратно спросил, как всё прошло, а она так же легонько пожала плечами. Без единого слова. Они встретились взглядами и вымученно улыбнулись. Он крепко сжал её плечо и, кажется, сказал, что «всё наладится». Гермионе хотелось в это верить.
Джордж вернулся из Франции ещё в понедельник, возобновив работу в магазине. Казалось, отдых был хорошим решением. Он поправился, щёки больше не облепляли его лицо, словно кожу натянули на череп. Он чаще улыбался и подшучивал над клиентами, пока они втроём ходили по магазинчику.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Там уже толпа собралась, — Джордж тыкнул пальцем в окно, за которым стояли зеваки, пришедшие посмотреть явно не на фейерверки на стойках. — Могу вывести вас через чёрный ход.
Гарри закачал головой в несогласии.
— Какая разница. Интерес скоро утихнет, и мне не хочется больше скрываться…
