— Отец Дюран говорил вам об истине и лжи, но вы не спросили, как отличать одно от другого, а он не утрудил себя рассказом о том, чего вы не спрашивали. Запомни, мой мальчик, подозревая кого-либо во лжи — надо делать вид, что веришь. Видя твою наивность, тебе солгут грубее, и ты поймешь, что от тебя хотят скрыть. Если же, напротив, в словах говорящего промелькнет нужная тебе истина, — притворись не верящим… Тебе откроют и остальную часть истины. Но и ложь открывает тому, кто умеет слушать, самую сокровенную истину…
Искрящийся взгляд отца Горация ласкал Филиппа. Тот молчал. Он попался и понял это. Признайся он, что это дело его рук — возникнет новый вопрос, — ведь он не мог пойти на мансарду, не зная, что Лоран де Венсан мёртв…
— Ну, Бог с ним, с поджогом. Письма-то ты в хламе — нашёл? Или потому и поджёг все, что не смог найти? — де Шалон пошёл ва-банк.
Теперь во взгляде Дофина не было безмятежности. Он взглянул на воспитателя с испугом и раздражением. Однако, на самом деле заданный вопрос вовсе не нуждался в ответе и совершенно не интересовал отца Горация. Он заметил, что снова стал собой — и рассматривает брошенный ему вызов как дело чести. Он докопается до истины, что бы ему это ни стоило. Сейчас, встревожив Дофина, он полагал, что, по крайней мере, заставит того кое о чём задуматься и спровоцирует на какие-либо действия. Какие — было неважно.
Он поднялся и, не оглядываясь, вышел. Направился в трапезную, прошёл на кухню и попросил отца Иллария позвать Мишеля. Тот вышел, спокойно взглянув на отца Горация.
— Скажи, ведь ты учишься здесь шесть лет, ты когда-нибудь разговаривал по душам с Лораном де Венсаном?
Дюпон вытянул губы трубочкой и задумался. Он такого не помнил. Потом почесал подбородок.
— Нет. С ним нельзя было говорить по душам. Я не аналитик и не занимался исследованием душ, но я полагаю, что есть души настолько… — он неопределенно пошарил в воздухе руками, — разговор по душам возможен только с тем, в ком видишь сходство — хотя бы чего-то. Мыслей, устремлений, чувств. Но с ним не хотелось иметь сходства.
— Была ли у него какая-то теория, философия? Может, он высказывал какие-то убеждения?
Мишель опять такого не помнил. Права подлеца неафишируемы. Убеждения скрываемы. Философия? Это для умных.
Отец Гораций кивнул. Он уразумел, что в запутавшем их происшествии есть нечто странное. Это были разрозненные клочки разорванной бумаги, которые они тщетно пытались сложить в один лист. Но листы были разные. Он отчетливо понял это. Не тот, кто убил Лорана, совершил поджог, но ведь и осквернить тело мог тот, кто не убивал де Венсана. Он мог просто наткнуться на тело. Основной, самый невыносимый и мучительно страшный вопрос — у кого поднялась рука на чужую жизнь, перевешивал все остальные. Стоило найти на него ответ — и все прояснится. Ясно было и то, что в болото Лорана швырнули вдвоём — одному с этим едва ли справиться. Не все ли вместе их с Дюраном дорогие ученички разделались с ненавистным им змеёнышем?
Это не исключалось.
Впрочем, нет. Дофин действовал в одиночку или с Потье. Он не стал бы привлекать никого другого к поиску каких-то компрометирующих его или его семью писем. Но если листы были разрозненны — был смысл и искать спонтанно. Рассуждая подобным образом, он зашёл к себе, в пустую спальню, которую забыл запереть.
На кровати Дюрана сидел отец Аврелий.
Глава 4. Иезуитская ловушка
Глава, в которой отца Дюрана вынуждают умереть, но при этом в монолитной стене иезуитского братства обнаруживается брешь.Делиться с Аврелием Сильвани своими догадками Гораций де Шалон не хотел, но, так как мозги этого человека оценивал степенями превосходными, настороженно посмотрел в глаза коллеги. Тот, тут же поймав его взгляд, усмехнулся, но лишь на мгновение. Они поняли друг друга. Нужно было найти убийцу, которого мучительно не хотелось искать.
Но отец Сильвани зашёл именно затем, чтобы в конце концов его обнаружить.
Придуманный им трюк был истинно изуверским, мудрым и безошибочно выверенным. Отец Симон подготовил гроб для Лорана де Венсана. Не для похорон — отец может пожелать похоронить сына в гробу, сделанном по особому заказу, но для транспортировки. Отец Аврелий хочет предложить отцу Эзекьелю и отцу Симону нынче же вечером начать делать новый гроб.
Для отца Дюрана.
Необходимо сказать всем — и осуществить это немедленно, — что отцу Даниэлю стало хуже, он отказался есть, вытолкать всех щенков из лазарета, приказать отцу Эрминию, чтобы тот ходил вокруг с постным и убитым лицом и говорил всем, что Дюран-де обречён. Отец Симон принесёт новый гроб в приёмный покой лазарета, объяснив, что так распорядился отец врач. Надежды, мол, нет. Рядом пусть покрутится Эммеран Дешан и подтвердит скорбный диагноз. Еду Дюрану приносить только тайно, на виду он ничего есть не должен. Всё это разыграть завтра в течение дня. Внимательно слушать разговоры учеников в спальне. Может, что-то сразу и прояснится. Никакие опросы ничего не дадут, никакие запугивания невозможны. Убийца любит Дюрана. Пусть поймет, что он убивает его.
Если не удастся поймать убийцу на эту приманку — его и сам дьявол не поймает.
Во время изложения этого плана Гораций де Шалон несколько раз поднимал потемневшие глаза на Сильвани. Он и сам мог придумать подобное. Мог. Если бы подлинно хотел потерять кого-то из них. Но разве он хотел? Ещё час назад ему казалось, что он хочет до конца разобраться во всём. Но сейчас, разобравшись в себе, понял, что не хочет этого. Какого чёрта! В конце концов, разобраться с ничтожным негодяем и шантажистом, оградить от его угроз и мерзостей своих питомцев должны были они с Дюраном. Если у кого-то не выдержали нервы, и он рассчитался с serpentello — часть вины за это ложилась и на их плечи. Гораций вздохнул. Он понимал, что возражения бессмысленны. Ничего иного сам он предложить не мог, ректор торопил, преступление должно быть раскрыто. Торжество справедливости… как же.
Отец Аврелий прекрасно видел реакцию коллеги. И всё понимал.
План отца Аврелия был воспринят восторженно — и отцом ректором, и отцом Эрминием, которому до чёртиков надоели толпы народа в его лазарете, и отцом Эзекьелем, которого невероятно злила мысль, что пятеро маленьких наглецов сумели обвести его вокруг пальца. Рueri hoc possunt, viri non poterunt?34 Значительно меньше радости проявил отец Дюран, которому предстояло умереть, чтобы разоблачить своего ученика, отец Гораций — по уже обозначенным выше причинам, и отец Илларий. Последний все эти дни тщательно наблюдал за своим любимцем Мишелем и не заметил ничего подозрительного. Но и во всех остальных опытные отцы тоже ведь не нашли вины! Подсознательный страх, что он может лишиться столь одарённого ученика, раздражал и злил отца Иллария.
