Он бросил кошелек Джону, и тот чисто машинально схватил его, прежде чем себя остановить.
— Поезжай с ним в Амстердам, — велел Бекингем, искушая так же искусно, как змей в Эдеме. — И купи там тюльпанов, мой Джон.
Вряд ли он мог придумать еще что-либо, подействовавшее на Традесканта так же мощно. Не отдавая себе отчета, Джон взвесил кошелек в руке, прикидывая его вес.
— Сейчас тюльпаны идут по бешеной цене, — заметил он. — Рынок сходит по ним с ума. Все покупают, все спекулируют ими. Люди, не отходящие ни на шаг от своих прилавков и кассы, приобретают просто названия тюльпанов, нацарапанные на клочках бумаги, а сами цветы и в глаза не видят. Не представляю, сколько луковиц смогу купить, даже на все эти деньги.
— Поезжай, — повторил Бекингем.
Он упал в кресло и перекинул длинные ноги через подлокотник, глядя на Традесканта с дразнящей улыбкой.
— Мой Джон, ты ведь жаждешь заполучить их. Поезжай, полюбуйся на тюльпановые поля и приобрети столько, сколько захочешь. У тебя есть кошелек, будет и еще. Привези мне пару луковиц, мы их посадим в горшок, станем бюргерами и разбогатеем.
— «Семпер Августус»,[27] алый с белым, — загорелся Джон. — Попался мне на картинке. Цвета перемешиваются удивительно красиво, форма потрясающая. Настоящая тюльпановая чашечка, но кончики каждого лепестка изысканно и гордо заострены и чуть-чуть отделены друг от друга. А длинные изогнутые листья…
— Клянусь честью! Вот это любовь! — Бекингем усмехнулся. — Вот она, твоя настоящая любовь, Джон. Я никогда не видел тебя в таком волнении.
Традескант улыбнулся.
— Никогда еще не было такого безупречного цветка. Он самый лучший, лучше не бывает. И никогда еще не было цветка дороже.
Бекингем указал на французскую взятку в руке Традесканта.
— Так иди и купи его, — просто сказал он.
Той же ночью Джон упаковал вещи и на рассвете был готов ехать. Он оставил записку хозяину, заверяя, что золото в его руках будет в безопасности и что он приобретет столько луковиц, сколько сможет достать. К удивлению Традесканта, когда он уже собирался запрыгнуть в седло у входа в отель Бекингема, тот собственной персоной появился на улице, кутаясь в халат от холодного утреннего воздуха, под которым были только рубашка и штаны, на ногах — сапоги. Выпустив из рук поводья, Джон бросился к герцогу.
— Милорд! Я думал, вы будете спать до полудня.
— Я проснулся и вспомнил о тебе, — небрежно произнес Бекингем. — Вспомнил, что ты начинаешь собственное приключение. И решил лично пожелать тебе доброго пути.
— Да я бы подождал, если бы знал. Я бы уехал позже, и вы могли бы выспаться.
Бекингем хлопнул садовника по плечу.
— Не имеет значения. Я знал, что ты отправишься в путь спозаранку, я проснулся, выглянул в окно, и мне захотелось посмотреть, как ты поедешь.
Джон молчал. У него не было слов для величайшего человека Англии, который протанцевал всю ночь и встал на рассвете, чтобы пожелать доброго пути своему слуге.
— Развлекайся, — посоветовал Бекингем. — Оставайся там как угодно долго, тяни деньги из моего банкира, покупай все, что приглянется, и вези это все домой в Нью-Холл. Следующей весной хочу любоваться тюльпанами, мой Джон. Хочу тысячи прекрасных тюльпанов.
— Вы получите их, — с жаром заверил Традескант. — Я сделаю для вас великолепные сады. Великолепные. — Он откашлялся. — А когда я должен быть дома, милорд?
Герцог взял Традесканта за плечи и крепко обнял.
— Когда надоест, мой Джон. Отдыхай, сори деньгами и купайся в прелестях жизни. Прежде я не был так счастлив, будь и ты счастлив тоже. Езжай и радостно трать деньги, которые мне так легко достались. Мы снова встретимся в Нью-Холле, когда ты вернешься.
— Я не подведу вас, — пообещал Джон, думая, что если бы не был таким честным человекам, то мог бы раствориться на просторах Европы вместе с кошельком, набитым золотом, и никто бы его никогда не нашел.
— Знаю. Ты меня не подводишь. — Голос Бекингема потеплел. — Поэтому поезжай и насладись своими тюльпанами. Это награда за верность. Раз мне не удалось соблазнить тебя доступными французскими женщинами и напитками, то позволь подарить то, что доставит тебе самое большое удовольствие. Езжай и наведи шороху на луковичных полях, мой Джон. Возжелай свои лепестки и удовлетвори свою страсть.
Герцог помахал рукой и скрылся в гостинице. Держа в руке шляпу, Традескант подождал, пока большие двойные двери закрылись, потом сел в седло, подбадривающе щелкнул языком и направил лошадь на восток, прочь из Парижа, в сторону Нидерландов и тюльпановых плантаций.
Когда Джон прибыл в Амстердам, он обнаружил, что город бурлит от заразного, непрерывного возбуждения. Все известные ему таверны, где цветоводы проводили время и продавали друг другу тюльпаны, выросли в размере в два, а то и в три раза и по утрам открывались для проведения сделок в атмосфере невероятного ажиотажа. Напрасно он искал своих знакомых — спокойных серьезных садоводов, объяснявших ему, как разрезать и сажать луковицы. Вместо них теперь сидели люди с мягкими белыми руками, у которых при себе были не луковицы, а большущие книги с картинками, на которых тюльпаны изображались с тщательностью прекрасных портретов. Торги по тюльпанам проводились посредством векселей; деньги вообще не передавали из рук в руки. Джон со своим кошельком, набитым французским золотом, был исключением. Он чувствовал себя идиотом, предлагая деньги, когда все вокруг торговали в кредит.
И он чувствовал себя еще большим идиотом, когда пытался купить луковицы тюльпанов для того, чтобы вывезти их, и когда предложил обменять кучу золотых монет — настоящих монет — на мешок луковиц — настоящих луковиц. Все занимались куплей-продажей, обходясь без реальных луковиц. Они покупали и продавали обязательства по будущему урожаю тюльпанов или же покупали и продавали имя тюльпана. Некоторые сорта были такими редкими, что на всю страну было всего штук десять-двенадцать луковиц. Джона уверяли, что они вообще никогда не попадают на рынок. Если имелось желание приобрести такой цветок, нужно было купить бланк с названием цветка и потом заверить его на бирже. А если имелся хоть какой-нибудь разум, следовало на следующий же день продать этот листок по цене, которая не то что поднималась, а стремительно неслась вверх. Джон мог делать прибыль на растущем рынке, а не обхаживать дилеров и убеждать их продать реальные тюльпаны. На рынке торговали не луковицами в горшке, а идеей тюльпана, обещанием тюльпана. Рынок стал легким, рынок стал иллюзорным. Это уже был рынок windhandel.[28]
