не только младенцы, доверенные мокрым кормилицам, но и дети кормилиц.* В течение 1860-х гг. смертность младенцев, отданных на выхаживание деревенским кормилицам, составляла от одного до двух из трех. Но от 27 до 33% младенцев, брошенных матерями, уехавшими в город продавать свое молоко, в частности в Париж, также умирали." Найдя место, кормилица отправляла своего ребенка домой с профессиональным шофером, который в пьяном виде
Неумение, некомпетентность или откровенная нечестность могли его потерять, обменять или бросить где-нибудь, чтобы он умер от истощения. Ребенок, избежавший этих опасностей, имел все шансы умереть по прибытии в результате поездки (в 1857 г. только в одной коммуне Ниевр за десять дней умерло восемь младенцев), либо подвергнуться большему числу несчастных случаев и болезней, чем его более удачливые собратья. Удача, однако, - понятие относительное, поскольку естественные дети в таких условиях, не будучи таким ценным имуществом, как пансионные дети, занимали второе место на шкале, главным показателем которой была потенциальная прибыль.
Доля законнорожденных и незаконнорожденных младенцев, составлявшая в городах 93%, в сельской местности, где от нерожденных матерей и их потомства отказывались гораздо охотнее, возросла до 133%. Правда, незаконнорожденность, видимо, снижается пропорционально аграрному характеру общин (Placide Rambaud and Monique Vincienne, Les Transformations d'une société rurale, p. 66), но заметим, что уже в 1950-51 гг. смертность среди незаконнорожденных детей была вдвое выше, чем среди остальных: 8,2% против 4,3%. Поскольку в стране не звонили в церковные колокола по поводу крещения незаконнорожденных, их иногда называли сансонами (H. Labou-rasse, Anciens us, p. 25). Тем не менее в некоторых деревнях при их рождении, особенно вдоль дорог, сажали фруктовые деревья, как и при рождении других детей.
Менее разрушительным средством ограничения численности населения, применявшимся в течение длительного времени, являлась непрерывность или, по крайней мере, безбрачие. Даже безбрачие без созерцания было достаточно эффективным, поскольку предполагало реальные усилия по предотвращению зачатия, а в случае неудачи, как мы видели, потомство чаще всего погибало. Однако после конца XVIII века и особенно (как утверждает Поль Гемаэлинг) после 1861 года безбрачие как основное средство контроля численности населения стало заметно снижаться. На тот момент только в 21 департаменте Франции коэффициент брачности среди женщин в возрасте от 15 до 49 лет превышал 600 на 1000 человек, причем эти департаменты были объединены в два блока: один - вокруг Парижа, другой - на юго-западе, между Де-Севром и Тарн-э-Гаронном. С другой стороны, в 24 департаментах - на западе, востоке, юге, в центре и в Пиренеях - менее половины женщин этой возрастной группы состояли в браке. Гемаэлинг не приводит сопоставимых данных по холостякам в 1861 году, хотя его карта распространенности холостяков в 1931 году позволяет предположить их соответствие. Однако мы знаем, что в эпоху Древнего режима безбрачие было широко распространено, и иногда мы слышим о семьях, в которых один или несколько братьев воздерживались от брака, часто для того, чтобы жить с женатым, который вел "хозяйство". Однако браки становились все более распространенными, а вместе с ними падала и рождаемость. За период с 1861 по 1931 год доля замужних женщин увеличилась на 12%, а их плодовитость снизилась на 43%. Самая высокая рождаемость наблюдалась в тех регионах, где уровень брачности был самым низким: чем больше человек вступал в брак, тем меньше он воспроизводился. Иными словами, там, где безбрачие переставало быть гарантией, приходилось прибегать к другим методам.
Одним из достаточно распространенных способов ограничения семьи была женитьба молодого человека на женщине более старшего возраста, что позволяло сознательно сократить период деторождения. В Шапоносте (Рона) в первой половине XIX века 27% невест при первом браке были старше тридцати лет, что заставило одного из исследователей отметить "удивительный выбор, который делают многие зажиточные крестьяне в пользу пожилой жены". Арман Депре, писавший в 1883 году, утверждал, что молодые мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет чаще женятся на вдовах и пожилых женщинах.
В провинциальных городах "обычным делом" было жениться на вдовах среднего возраста мужчинам в возрасте около 20 лет. По его мнению, в Нормандии и от Эро до Дофине около 10% браков заключались между людьми, не способными иметь детей. Депре не приводит никаких ссылок, которые могли бы подтвердить его слова. Однако исследование 1969 года показывает, что в 1890-92 годах в Сет-дю-Норде, где уровень брачности женщин был на 14% ниже среднего по стране, более 50% замужних женщин были старше 25 лет, тогда как в целом по Франции 61% были моложе 25 лет. В пользу этого утверждения говорят и народные пословицы, восхваляющие достоинства пожилых женщин и порицающие молодых: "Лучше зрелая голова, чем та, которая нуждается в созревании". "В старых кастрюлях варится лучший суп". "Молодая женщина и теплый хлеб - гибель для семьи". "Молодая женщина, зеленое дерево и новый хлеб скоро сделают дом продаваемым". Так же как и бретонская поговорка, согласно которой девушка может выйти замуж в тридцать лет, а мужчина - в двадцать. Поль Себильо, процитировавший эту поговорку в 1880-х годах, добавил, что молодые люди часто женятся на девушках на 15 лет старше, поскольку это означает меньшую вероятность иметь много детей, и утверждал, что по крайней мере в трети бретонских браков жена была на несколько лет старше мужа.
Однако в конечном итоге позитивные действия, если можно так выразиться, должны были возобладать над негативными. Уже в 1791 г. священник из далекой Дордони сообщал, что и крестьяне, и высшие классы ограничивают свое потомство, то ли по бедности, то ли по своей воле. В то время как скотоложство, по его словам, "почти исчезло", а содомия стала более редкой, чем раньше, мастурбация и сознательное целомудрие были в ходу, и, надо полагать, то, что в церковных руководствах называлось онанизмом - coitus interruptus.
В отсутствие других свидетельств привилегированного характера нам остается делать выводы из случайных данных. В 1866 г. в Верхней Гаронне, по данным сельскохозяйственного обследования, почти не осталось четырехдетных семей; даже семьи с тремя детьми считались многодетными. В 1869 г. Терон де Монтоже считал, что единственным способом улучшения положения бедняка является "волюнтаристское постоянство". Статистические данные, по словам Андре Арменго, свидетельствуют о тенденции к уменьшению семей после 1870 года. В 1875 г. летописец города Бланьяк (Верхняя Гаронна) обнаружил, что крестьяне там сетуют на любую беременность сверх первого ребенка и, очевидно, стараются прервать такие "случайности" всеми возможными способами. Как выразился местный мэр, после рождения ребенка нужно оставлять инструменты в сарае ("il faut déposer les outils au
