Марк не подпускал, но мама провисела на его руке, пока тело Марины Федоровны не захоронили в могиле. Мне такой опорой служил отец.
Среди провожающих были коллеги, какие-то дальние родственники, которых я никогда не видела, соседи по лестничной площадке. Весь зал кафе был полон людьми. Многие говорили прощальные слова, подчеркивали те лучшие качества, что были в Марине Федоровне, сожалели, что ушла такой молодой. Она была целеустремленной женщиной, любящей свою работу, уважающей своих коллег, дорожившая своим сыном. Воспитывала его, по большому счету, одна и то, каким он стал, полностью ее заслуга.
Марк ушел в отпуск на месяц. И как я и предполагала, стал пить. Я уезжала на автобусе на работу, он оставался дома с мамой и Полиной, и, когда просыпался, начинал утро с бутылки пива. Мама пыталась взывать к его разуму, но он погрузился в свое горе, и никого не слушал.
Я забрала у него ключи от машины, пока он не видел. Был скандал, но ключи не вернула. Несколько раз порывался собрать сумку и уйти, но этого мы ему тоже не позволили. Будучи под воздействием алкоголя, он был слаб, и вместе с мамой мы легко с ним справлялись. Спал в гостиной, меня игнорировал. Я не раз слышала от него, что мать была единственной женщиной, которая его любила. А я ее убила.
Я не выдержала и пожаловалась отцу, попросила найти на Марка воздействие. Папа приехал и поговорил с ним. Марк перестал пить, но со мной на контакт не шел. Единственное, о чем попросил – вернуть ключи от машины, пообещав, не садиться за руль нетрезвым. Я поверила и отдала.
После этого стал пропадать где-то вечерами, приходил поздно, сразу ложился спать. А иногда не приходил. И мы с мамой переживали за него. Я снова просила помощи у отца. Он жил недалеко от квартиры Марка, и я просила его проверить, там ли он находится. К счастью, там.
Работоспособностью в эти дни я не отличалась. Когда мы с Харитоновым вернулись на работу, он предоставил наши сертификаты о прохождении курсов отделу кадров. Те должны были снять с них копии и вернуть нам. У меня не было возможности подумать, как мой побег скажется на результатах обучения, но подсознательно решила, что этот курс останется для меня не пройденным.
На планерке говорили о новых проектах, о театрализованных экскурсиях, но я плохо вникала в обсуждения, и даже не сразу поняла, о ком речь, когда Харитонов обратился ко мне как к Елизавете Андреевне. На краткий миг я задумалась, кто еще в музее носит такое имя, и только по обращенным на себя взглядам догадалась, что вопрос адресован мне. Трегубов заметил мою рассеянность и поинтересовался, все ли у меня хорошо. Чтобы избежать лишних подозрений и домыслов, призналась, что на выходных похоронила свекровь, и нахожусь немного в разобранном состоянии. Просила меня понять и простить, и обещала взять себя в руки.
В обеденный перерыв, когда все ушли, Игорь наведался ко мне в отдел. Вернул сертификат.
– Спасибо. Я не думала, что получу его.
– Я пояснил ситуацию, они вошли в твое положение.
Он подошел ко мне очень близко.
– Пообедаем?
– Нет, сегодня точно нет. И вообще давай без этого.
Он взял меня за локоть.
– Лиза, так нельзя.
– Игорь, ничего не будет, – освобождаясь из его рук, сказала я. – Я остаюсь с Марком. Сейчас я ему нужна. Это мое последнее слово. Если ты примешь решение меня уволить, мне все равно. Марк мне важнее.
– Лиза, жалость не лучшее основание для отношений.
– Тебе меня не понять. Прости, я все сказала.
Но в последующие дни ничего не происходило, и я расслабилась. Видимо, Игорь не настолько бесчеловечен, как я о нем думала. Кроме того, я заметила, что он стал чаще общаться с Кариной, нашей кассиршей, и порадовалась, что он сменил объект своего воздыхания. Она лучезарно ему улыбалась и не оказывала никаких сопротивлений. Этот орешек ему как раз по зубам.
Через неделю я вспомнила о выставке картин, о которой Игорь мне рассказывал, и решила в обед выбраться до музея Коваленко. Идти недалеко, и я решила, что в обеденный перерыв смогу уложиться. Я быстро перекусила тем обедом, что взяла из дома, и вышла из музея одна, не желая никого брать с собой, чтобы вдруг эта информация не достигла ушей Харитонова. Мне не хотелось, чтобы он узнал о проявленном мною интересе. Когда я выходила из музея, увидела его спешащим в кафе с Кариной и перестала переживать, что буду застигнута им врасплох на выставке.
Она проходила на втором этаже музея Коваленко, и, поднимаясь по лестнице, пролеты которой украшены росписью, филигранной резьбой по гипсу и лепниной, я пришла к выводу, что посетить этот музей можно только ради самого интерьера. Мы были здесь на практике, и видеть его мне было не в новинку, но все равно я как загипнотизированная любовалась стенами и потолками, с благоговением прикасалась к перилам. Зал, в который я попала, когда-то служил кабинетом хозяину этого особняка Батырбеку Шарданову, и был декорирован в мавританском стиле. Особенно четко он проглядывался на потолке. В углу зала стояла голландская печь розово-зеленого окраска и когда-то применялась не только по бытовому назначению, но и служила украшением интерьера. Из мебели в зале располагался только французский секретер XVII века на изогнутых ножках, сделанный из дерева.
Закончив изучение интерьера, я обратила внимание на картины, ради которых сюда и пришла. Их автор – Геннадий Васильевич Лялин. Первая из них, расположенная около входа, называется «Начало» и датирована 1997 годом. Она выполнена маслом в темных тонах с изображением на ней сокрушительных вихрей и замысловатых спиралей, остроконечных молний и красных растекающихся луж. Я никак не могла понять, о чем хотел сказать художник на этой картине. Я видела аннотацию к выставке, но решила ее не читать, чтобы самостоятельно понять смысл работ автора. «Начало»… Начало – чего? Одно я понимала точно. Лялин отсылает нас к чему-то трагическому и печальному. И видимо с этого все началось.
Я сдвинулась к следующей картине, пытаясь найти подсказку в ней. Она также выполнена в мрачных цветах и как будто бы несет в себе еще большую депрессию и трагизм. Ее название «Борьба». На ней изображена темная масса с черными прожилками, со всех сторон окруженная какими-то формулами из учебника химии, значения которых я не знала. Словно стервятники над ней кружат вороны, и своим клювом пытаются оставить брешь в этой массе.
Я перешла
