ты дурак, а теперь вся Москва будет знать!»
А ведь этого дома могло и не быть. В 1868 году на участке, располагавшемся на Воздвиженке, Карл Маркус Гинне выстроил деревянное здание конного цирка. Он был знаменитым наездником и дрессировщиком лошадей, с блеском выступал в Петербурге, а потом перебрался в Москву. Вскоре Гинне принадлежали уже два цирка: один в столице, другой – в провинции.
Будучи баварским подданным, Карл Маркус не помышлял уезжать из России. Его дела шли прекрасно. Хорошо, что он не увидел, как сложилась судьба его московского детища – Гинне умер в 1890-м, а в 1892-м цирк сгорел. Восстанавливать было нечего, средств на новое строительство у наследников не имелось. Поэтому участок был продан купчихе Варваре Морозовой, которая вскоре подарила эту московскую территорию своему сыну Арсению. Широкий жест к двадцатипятилетию!
Предполагалось, что Арсений Морозов выстроит добротный дом. Солидный, серьезный, как полагается представителю известной купеческой династии. Но молодой человек решил почерпнуть вдохновение из заграничных странствий. Он много путешествовал и из каждого странствия приносил новые идеи. Это прекрасно ложилось на представления скульптора Мазырина о прекрасном. Виктор Александрович был непростым человеком. Он верил в переселение душ, увлекался мистикой и считался очень-очень перспективным архитектором. В 1889-м проектировал русские павильоны на Всемирной парижской выставке, затем на выставке в Москве, а после – в Антверпене. Фантазии молодого Морозова прекрасно ложились на идеи Анчутки – так за глаза называли Мазырина. Это прозвище к нему прикрепилось во время учебы. Художник Константин Коровин говорил, что в юности миловидный Мазырин был очень похож на девушку: достаточно надеть платочек, и не отличить от какой-нибудь красавицы.
Вот и вырос на Воздвиженке чудо-дом. Огромный, несуразный с точки зрения современников, ни на что не похожий. Хорошим тоном было весело осмеивать его. Даже Лев Толстой «проехался» по особняку Морозова в «Воскресении», определив его как «ненужный дом для ненужного человека».
Изнутри он был тоже примечателен: с рыцарским залом, гостиной в стиле ампир, арабскими и китайскими комнатами… Казалось, что под крышей дома Арсения Морозова собрана вся планета: с миру по нитке.
Существует исторический анекдот, что перед началом строительства архитектор спросил у заказчика: в каком стиле будем строить?
«Во всех стилях! – якобы ответил Морозов. – У меня на все стили денег хватит!»
Но главного купец добился – такого строения просто не существовало в Москве. Уникальный дом для уникального владельца. Никого не оставлял равнодушным.
Однако владеть этим необычным домом (строительство завершилось в 1899 году) Морозову было отведено недолго. В декабре 1908 года, находясь по делам в Твери, он поспорил, что может спокойно и самостоятельно прострелить себе ногу. Якобы он может владеть собой и пересилить боль, как его научил… архитектор Виктор Мазырин. Ранение оказалось смертельным. И дело было не в потери крови, а в заражении, которое началось из-за необработанной раны. Миллионер и сумасброд, Арсений Морозов скончался спустя три дня после этого весьма нелепого происшествия. Ему было всего тридцать пять лет.
Занятно, но он успел составить завещание. Осмеянный многими дом (и четыре миллиона к нему) перешел в собственность вовсе не супруги, а любовницы купца, загадочной красавицы Нины Коншиной. В Москве многие считали ее ловкой аферисткой, которую вовремя «пристроил» к Морозову ее же собственный брат.
Все произошло в вагоне первого класса поезда Москва – Петербург. Морозов направлялся по делам в Тверь, когда на одной из станций к нему присоединилась молодая эффектная дама. Яркие глаза, тонкий стан, нежный голос… Чуть захмелевший Морозов (злые языки утверждали, что с ним такое происходило нередко) был настолько очарован, что проехал станцию и добрался до Петербурга. Больше он Нину не отпускал от себя. В скором времени разъехался с женой, оставив ей около двухсот тысяч рублей и сделал своей главной наследницей именно любовницу.
Когда стало известно о последней воле купца, начался судебный процесс, инициированный женой, в котором победительницей все-таки оказалась Коншина. Она же продала дом нефтепромышленнику Манташеву на очень выгодных для себя условиях. Объективности ради – с супругой, Верой Сергеевной, Морозов разъехался задолго до своей смерти. Свои финансовые разногласия они и тогда утрясали в судах. Например, на содержание общей дочери Варвара Сергеевна требовала от Арсения двадцать тысяч рублей в год, но суд принял во внимание юный возраст девочки (четыре года) и постановил, что пяти тысяч рублей – вполне достаточно.
Купеческие дома часто отличались смешением стилей. И если Арсений Морозов «смешал, но не взбалтывал» сразу пять или шесть архитектурных направлений, то фабрикант Давид Высоцкий предпочел отдать должное ренессансу и готике. В переулке Огородная Слобода в Москве он создал любопытнейший двухэтажный дом: с башенками под куполами, с лепниной и позолотой изнутри. Казалось, что дом облицован рустом, словно перенесся из Флоренции эпохи Возрождения. И благодарить за эту красоту нужно Роберта Ивановича Кляйна. Именно он проектировал для Высоцкого семейный особняк, который его родные спешно покинули в 1917-м.
Дома русских купцов нередко вызывали у окружающих оторопь и зависть. Например, много обсуждали в Астрахани асимметричный дом купца Шелехова. Мало того что больших размеров, так еще и с башней в мезонине! Словно в ней предполагался дозорный, который день и ночь будет оглядывать округу. Для XIV века такой ход был бы уместным, но откуда такие фантазии в XIX? А барнаульский дом купцов Шадриных? О нем тоже судачили с удовольствием. Весь в резном кружеве, с башенкой над крыльцом, с таким роскошным парадным входом словно предполагалось принимать государя… А приезжали ли государи к купцам? Случалось и такое!
В середине XIX века лучшей обувью в России считалась та, что производилась на фабрике Михаила Леонтьевича Королева. Выходец из Тверской губернии, Королев был на особом счету в купеческой среде: он получил подряд для армии, и во время Крымской войны русские солдаты шагали именно в королевских сапогах.
Деньги текли рекой, производство расширялось. Неудивительно, что на коронацию императора Александра II Михаила Леонтьевича тоже пригласили. Однажды состоялся у Королева любопытный диалог с государем.
– Как твоя фамилия? – спросил император.
– Благодарю, ваше величество, – не смущаясь отозвался Михаил Леонтьевич, – все идет хорошо. Только хозяйка моя занедужила.
Замешательство длилось секунду. Александр II понял, что купец понял его иначе. Под «фамилией» он подразумевал семью.
– Тогда скажи своей хозяйке, – нашелся государь, – что я с моей хозяйкой приеду к вам в гости, чай пить.
И это не было пустым обещанием. Александр II вместе с императрицей Марией Александровной действительно приехал в гости к Королевым в их московский дом (семейство перебралось из губернии). Когда императорский кортеж
