Не сказав ни слова, он подошел к моему столу и, в то время как в комнате продолжались споры, сел и поставил свое имя под соглашением. Как только он подписал, я спросил его: «Губернатор, когда наши самолеты могут начать пользоваться аэродромом у Дакара?» Он взглянул на меня и ответил по-французски: «Только сейчас». В своих дальнейших замечаниях Буассон подчеркивал важность, которую он придавал моим заверениям как солдата избежать ненужного беспокойства французских институтов в Западной Африке и помочь реорганизации французской армии для ее участия в войне на нашей стороне. Легко было ошибиться в оценке французской проблемы, какой она тогда была. Только терпение и настойчивость могли принести нам ценного и в конечном счете демократического союзника. Насилие и пренебрежение чувством достоинства французов не дали бы ничего, кроме разлада и справедливых обвинений в том, что мы тоже нацисты.
В силу мощи нашего оружия и признания временной французской администрации в Северной Африке боевые действия во всем районе западнее Алжира к 12 ноября прекратились.
Мартин Кэйдин
Курская битва — величайшее сухопутное сражение в истории[78]
В своей книге «Первый и Последний» генерал Адольф Галланд, командовавший истребительной авиацией люфтваффе в конце второй мировой войны, пишет следующее о величайшем сухопутном сражении, которое когда-либо имело место в истории: «В июле [1943 г. ] немецкие войска под Курском начали последнее крупное наступление. Оно было отражено».
И больше ни строчки. Ни слова об огромнейшей армаде танков, бронированных машин и самоходных артиллерийских установок, собранных для исполинской схватки между сухопутными армиями и воздушными флотами русских и немцев. Ни слова о потрясающей концентрации огневой мощи у русских и немцев. Ни слова о страшных потерях, понесенных обеими сторонами. Ни слова о коренном изменении в соотношении сил на советско-германском фронте после этого сражения, вошедшего в историю как «Битва на Курской дуге».
Галланд охарактеризовал эту битву как последнее крупное наступление вермахта на Восточном фронте. Это правильное определение, но не потому, что немецкие войска «получили отпор». В результате провала попытки вермахта нанести сокрушительное поражение противнику возникла мрачная перспектива, что немецкая армия более не способна диктовать русским условия дальнейшего хода войны. Говоря проще, битва на Курской дуге, начавшаяся 5 июля 1943 года, положила конец одному правлению и возвестила о начале другого.
До разгрома под Курском — а для немцев это был разгром — вермахт владел стратегической инициативой в проведении крупных кампаний в войне против Советского Союза. Конечно, немцы терпели поражения, особенно под Москвой и в Сталинграде, где немецкие войска были разбиты и обескровлены упорно оборонявшимися русскими. Но, даже терпя эти поражения, немцы отступали, сохранив достаточную боевую мощь, маневренность и быстроту реакции, чтобы навязать следующий раунд борьбы понесшим ощутимые потери, но не потерявшим выдержки русским.
Курская битва все это изменила. Или, говоря иначе, битва за Курск, сражение на севере за Орел и на юге за Харьков — все они вместе составляют одну битву — придали войне новый характер.
То, что Курская битва — гигантская схватка двух вцепившихся друг в друга колоссальных сил — может стать поворотным пунктом войны в России, было совершенно очевидно обоим смертельным врагам. Если бы операция «Цитадель», как назывался немецкий план наступления, утвержденный самим Гитлером, увенчалась успехом, сцена была бы подготовлена для широких новых наступательных действий против русских. На карту было поставлено куда значительно больше, чем просто город Курск или продвижение по местности на север, юг и восток, а именно то, что никогда не отразилось бы на схемах и картах, — беспощадная расправа над русскими, и в этом заключалась суть немецкого плана: разбить, перемолоть, рассеять, убить, захватить в плен… Позднее, если операция «Цитадель» пойдет так, как рассчитывал Гитлер, последует большое новое наступление на Москву. Позднее он претворит в жизнь свой совершенно секретный план «Песец», и германские вооруженные силы молниеносным ударом оккупируют Швецию.
Еще позднее он перебросит свои войска туда, куда захочет, умело маневрируя ими на шахматной доске военной стратегии. Усилит войска в Италии, чтобы отразить вторжение союзников и сбросить их в море, ибо он знал, что время этого вторжения приближается. Направит мощные подкрепления на Атлантический вал — может быть, достаточные, чтобы сломить хребет силам вторжения из Англии.
Операция «Цитадель», в отличие от многих других акций диктатора «третьего рейха», не была плодом внезапного импульсивного решения. Она складывалась постепенно. Она родилась из поражения, из уязвленного самолюбия и досады, которые поражения неизбежно вызывали у Гитлера. И не будем заблуждаться относительно автора плана — его инициатором с самого начала был Гитлер. Все последующие события, в которых участвовали высшие офицеры и чиновники рейха, произошли в результате желаний и замыслов Гитлера.
Никто лучше Гитлера, как верховного командующего вооруженными силами Германии, не знал, что рейх отчаянно нуждается в блестящей победе германского оружия над восточными «варварами». В феврале 1943 года русские обрели новый облик самого грозного и беспощадного врага нацистской Германии. Одержанные после вторжения в Россию 22 июня 1941 года победы поблекли. Ликование сменилось сдержанностью, затем настороженностью, переросло в тревогу, граничащую с паранойей. Ибо кошмар Сталинграда был слишком реален. Поражение, которое русские нанесли отборным немецким армиям, было мрачным предзнаменованием будущего.
Приближалось лето 1943 года, и Гитлер потребовал от своих войск «возместить летом то, что было потеряно зимой». Прекрасный призыв, но слепо основанный на предпосылке, что русские не могут сражаться, когда земля не покрыта льдом и снегом. Но теплая погода и ясное небо были слабым утешением для офицеров генерального штаба — они прогнозировали будущее, исходя из боевой мощи вермахта и огромных потерь, которые рейх понес в кровопролитных боях на Восточном фронте. Конечно, не все погибшие солдаты были немцами, ибо немецкое командование с готовностью швыряло в пекло сражений с русскими любое пушечное мясо, которое оно могло получить от союзников.
Однако с каким бы презрением немецкие господа ни относились к войскам своих вассалов — слабо вооруженных и мечтающих оказаться где угодно, только не на Восточном фронте, — масса солдат тем не менее необходима, чтобы удерживать участки фронта. Они сведены в части и соединения, имеют танки и транспорт, авиацию и артиллерию, пулеметы и винтовки. Если надо принести этих людей в жертву, то их можно бросить под удар русских и приберечь немецкие части для тех фронтов, где особо требуются боевое умение, сила и стойкость.
Но как бы ни подсчитывали немцы свои силы, они сталкивались с неизбежным фактором, что потеряли 700 тысяч солдат и офицеров и всю боевую технику и оружие, которыми были оснащены эти войска в боях с Красной Армией. Ввиду поражений и катастроф на Восточном фронте Гитлер потребовал и провел новую «тотальную мобилизацию» немецкой живой силы. Но и этого оказалось недостаточным. Обученных солдат явно не хватало. Пополнения, поступившие в находившиеся на фронте дивизии, не имели закалки и опыта. А отсутствие этих боевых качеств перед лицом растущего мастерства Красной Армии сулило дальнейшие катастрофы.
Другим противником Германии было время. Оно текло слишком быстро на часах войны, по которым «третий рейх» сверял свое существование как милитаристское государство. В то время как приток пополнений из Германии на фронт мелел, русские с удивительной быстротой наращивали свои силы. Немецкие фабрики и заводы непрерывно слали на Восточный фронт очередные партии оружия. Русские потеряли огромную территорию, города, заводы, транспортные средства и миллионы людей, оказавшихся под пятой немецких оккупантов, но тем не менее — и это вызывало изумление и страх — увеличивали производство боевой техники. Русские рабочие и женщины, круглосуточно трудившиеся на заводах и фабриках, выпускали не только огромное количество военного оснащения, но и оружие исключительно высокого качества. Для нацистов, которые ранее сталкивались на земле и в воздухе со второсортными образцами боевой техники, мысль о том, что созданная советскими конструкторами боевая техника не только равна, но и превосходит немецкую, была невыносимой и недопустимой.
Но дело обстояло именно таким образом. И чем дальше будет длиться война, чем больше русские будут расширять свое снабжение фронта боеприпасами и оружием, тем мрачнее представало будущее Германии.
