— Да ты попробуй как следует, — принялся уговаривать его Мило. — Не могу я поверить, чтоб это было так уж плохо! Неужто так плохо?
— Хуже некуда, — уверил его Йоссариан.
— А мне надо, чтоб людей кормили этим в столовых.
— Никому твоя дрянь не полезет в глотку, — сказал Йоссариан.
— Авось полезет, — предрек Мило и едва не сверзился с ветки, попытавшись погрозить будущим смутьянам укоряющим перстом.
— Подсаживайся ко мне, — пригласил его Йоссариан. — Тут гораздо удобней и все прекрасно видно.
Ухватившись обеими руками за ветку над своей головой, Мило начал опасливо и медленно перебираться поближе к Йоссариану. Лицо у него от напряжения морщинисто окаменело. Он почувствовал себя в безопасности и облегченно вздохнул, только когда оказался наконец возле Йоссариана.
— Прекрасное дерево, — любовно погладив ладонью кору, с восхищением собственника объявил он.
— Это древо жизни, — пошевеливая пальцами на ногах, сообщил ему Йоссариан. — А кроме того, древо познания добра и зла.
— Да нет, — окинув ближние ветви взглядом, возразил Мило. — Это каштан. Уж я-то знаю. Мы частенько торгуем каштанами.
— Ну, знаешь так знаешь, — отозвался Йоссариан.
Они посидели несколько секунд молча — ноги болтаются в воздухе, руки вскинуты почти вертикально вверх к ветке над головой, один — совершенно голый, если не считать сандалий с рифленой каучуковой подошвой, а другой — в полной воинской форме из плотной шерстяной материи и с туго повязанным галстуком на шее. Мило исподтишка оглядел Йоссариана и, поколебавшись, заговорил снова.
— Мне хочется задать тебе один вопрос, — смущенно сказал он. — Ты вот ходишь второй день голый. Не мое, конечно, дело, а все же, знаешь ли, интересно. Почему ты больше не надеваешь форму?
— Не хочу.
— Понимаю, понимаю, — часто и быстро, будто клюющий воробей, кивая головой, подхватил ничего не понимающий Мило. — Прекрасно понимаю. Я слышал краем уха, как Эпплби и капитан Гнус говорили, что ты спятил, да решил разузнать все сам. — Он опять ненадолго смолк, тактично взвешивая свой следующий вопрос. — Так ты что — и не собираешься ее надевать?
— Думаю, что нет.
Мило энергично кивнул, чтобы еще раз показать свое полное понимание, недоуменно размышляя о странностях Йоссариана. Птаха с ярко-красным хохолком проворно проюркнула сквозь листву у них под ногами. Мило и Йоссариан сидели как бы в ажурной беседке, укрытые сверху многоярусной зеленью косо склоняющихся к земле ветвей и окруженные со всех сторон голубыми елями и серебристыми каштанами. Солнце стояло почти в зените, а сапфирно-голубое небо у них над головой расцвечивали ярко-белые крапины редких облачков. В безветренной тишине с неподвижно застывшими листьями ничто не нарушало мирного покоя, кроме Мило Миндербиндера, который внезапно встрепенулся и, приглушенно вскрикнув, нервически указал рукой на крохотное кладбище.
— Посмотри-ка! — встревоженно воскликнул он. — Там вроде кого-то хоронят. Да это же, наверно, кладбище!
— Там хоронят парня, которого убили в моем самолете над Авиньоном, — безучастно и нарочито размеренно объявил Йоссариан. — Его фамилия Снегги.
— Что, ты говоришь, с ним сделали? — почти беззвучным от благоговейного ужаса голосом переспросил Мило.
— Убили, — сказал Йоссариан.
— Ужасно, — с горечью пробормотал Мило, и его большие карие глаза наполнились слезами. — Бедный парнишка. Это просто ужасно. — Он закусил дрожащие губы и на секунду умолк, а когда заговорил снова, в его голосе звонко звучало неподдельное волнение. — Но будет еще ужасней, если столовые откажутся покупать мой хлопок. Что с ними стряслось, Йоссариан? Неужели они не понимают, как это гибельно для нашего синдиката? Неужели забыли, что у каждого есть пай?
— А у мертвеца из моей палатки тоже есть пай? — желчно спросил Йоссариан.
— Разумеется, есть, — щедро откликнулся Мило. — У каждого в нашей эскадрилье есть пай.
— Его убили до зачисления в эскадрилью, — сказал Йоссариан.
— Прекратил бы уж ты меня травить этим проклятым мертвецом из твоей палатки, — обиженно нахмурившись, возмутился Мило. — Сколько раз тебе повторять, что я тут ни при чем? Мне бы вот выбраться из беды с огромным урожаем никому не нужного хлопка, который я закупил на корню. Ну откуда мне было знать, что рынок затоварится? Я и слова такого — затоварится — тогда не знал. А стать монополистом на международном рынке удается очень-очень редко, и меня следовало бы назвать круглым дураком, если б я упустил эту возможность. — Мило невольно проглотил сокрушенный стон, увидев, как шесть гробоносцев осторожно вытащили из машины «Скорой помощи» простой сосновый гроб и аккуратно поставили его на край глубокой, как узкая рана, ямы в красновато-каменистой земле. — А теперь я не могу продать его ни на грош, — простонал, чуть помедлив, он.
Йоссариан остался равнодушным и к утратам Мило, и к театрализованному ритуалу погребения. Голос капеллана, стоявшего у могилы, доносился до него будто невнятное, почти неслышное и даже словно бы призрачное бормотание. Йоссариан узнал долговязого майора Майора и, как ему показалось, майора Дэнби, который беспрестанно вытирал платком лоб. После стычки с генералом Дридлом его непрерывно трясло. Две шеренги безжизненных, будто деревянные чурбаки, солдат замерли полукругом вокруг троих офицеров, а четверо могильщиков в полосатых робах лениво отдыхали, опираясь на лопаты, возле отвратительной медно-красной кучи свежевырытого грунта. Йоссариану почудилось, что поднявший голову капеллан испуганно посмотрел ему прямо в глаза; потом капеллан скорбно прижал большой и указательный пальцы к провалам глазниц, провел по лицу пальцами до подбородка, опять мельком глянул на Йоссариана и, опустив голову, приступил к завершающему — самому патетическому, как понял Йоссариан, — этапу похоронного обряда. Когда он замолчал, четверо могильщиков осторожно опустили на канатах гроб в могилу. Мило трясла крупная дрожь.
— Я этого не вынесу! — страдальчески возопил он и отвернулся. — Я не могу спокойно наблюдать, как они губят мой синдикат. — Он возмущенно заскрежетал зубами и негодующе затряс головой. — Если б эти предательские столовые имели хоть каплю верности, они покупали бы у меня хлопок до посинения, до черноты в их бесстыжих зенках, чтобы спасти синдикат. Они развели бы костры и сожгли все солдатское белье, всю летнюю форму — лишь бы увеличить спрос. А им пальцем пошевелить лень. Йоссариан, умоляю тебя, доешь мой хлопок в шоколаде — может, он теперь покажется тебе на диво вкусным.
— Смирись, Мило, — небрежно оттолкнув его руку, сказал Йоссариан. — Люди не могут питаться хлопком.
Лицо у Мило хитрецки заострилось.
— Да это же вовсе не хлопок, — льстиво забормотал он. — Я просто пошутил. Это хлопковый шоколад. Попробуй, и ты убедишься, что так оно и есть.
— Ох и лгун!
— Я никогда не лгу, — с достоинством приосанился Мило.
— Сейчас, например, лжешь.
— Я никогда не лгу без крайней нужды, — отводя глаза и суетливо помаргивая, залебезил Мило. — Эта штука даже вкуснее, чем обычный хлопковый шоколад, честно тебе говорю. Она изготовлена из натуральнейшего продукта. Йоссариан, ты должен подать людям пример, чтобы они стали есть в столовых, что им дают. Ведь египетский хлопок — самый высококачественный хлопок на всей земле!
— Высококачественный, да несъедобный, — уперся Йоссариан. — Людям станет от него плохо. Почему ты сам-то не питаешься хлопком, если он у тебя такой качественный?
— Я пробовал, — уныло признался Мило. — И мне стало от него плохо.
Издали кладбище казалось желтовато-зеленым, словно вареная капуста. Через несколько минут капеллан отступил от могилы, и полукольцо солдат распалось, будто разъеденная ржавчиной цепь. Все неспешно и безмолвно двинулись к стоящим возле ухабистой дороги машинам. Капеллан, майор Дэнби и майор Майор шагали, опустив головы, словно отщепенцы, к своим джипам, причем каждый держался на расстоянии нескольких шагов даже от двух других офицеров, как бы охраняя свое добровольное одиночество.
— Все кончено, — объявил Йоссариан.
— Кончено, — с горечью согласился Мило. — Не осталось никакой надежды. А все потому, что я дал им право свободного выбора. Это послужит мне хорошим уроком на будущее.
— А почему бы тебе не продать хлопок правительству? — равнодушно поинтересовался Йоссариан, наблюдая, как могильщики ссыпают на гроб полные лопаты красноватой земли.
— Из принципа, — твердо отверг подобную возможность Мило Миндербиндер. — Правительству нет никакого дела до моего торгового дела, и я ни за что не дам ему вмешиваться в мои дела. Хотя… дело правительства — это ведь тоже своего рода коммерческое дело, — вдруг оживленно припомнил он. — Так говорил Кэлвин Кулидж, а Кэлвин Кулидж был президентом и прекрасно знал свое дело. У правительства есть твердые обязанности по отношению к подданным, и оно обязано купить у меня весь египетский хлопок, который никто другой не желает покупать, — разве нет? — Однако лицо Мило помрачнело так же внезапно, как за минуту до этого просветлело, и он грустно сказал: — Только вот каким образом заставлю я правительство это сделать?
