Капеллан был очень отзывчивый человек, не способный отозваться действенной помощью на просьбу любого ближнего своего, будь то даже Йоссариан, хотя в случае с Йоссарианом он твердо решил помочь, обязав себя тайно сходить к майору Майору, чтобы узнать, действительно ли, как утверждал Йоссариан, полковник Кошкарт заставляет своих людей совершать больше боевых вылетов, чем все другие полковники Двадцать седьмой воздушной армии. Это было доблестное импульсивное решение, принятое капелланом после очередного спора с капралом Уиткумом и одинокого обеда в своей палатке, если две плитки шоколада с орехами да несколько глотков тепловатой воды из походной фляги можно назвать обедом. Он отправился к майору Майору пешком, чтобы ускользнуть от капрала Уиткума потихоньку, и, углубившись в лес, так что их палатки на поляне скрылись из глаз, поспешно спустился в траншею заброшенной железной дороги, где идти было гораздо удобней, чем продираться через лесные заросли. Он торопливо шагал по окаменевшим шпалам, и его бунтарский гнев опасно нарастал. Он претерпевал унижения все утро: сначала его ругал и запугивал полковник Кошкарт, потом подполковник Корн, а потом еще и капрал Уиткум. Ему было просто необходимо вернуть себе самоуважение! Его впалая грудь вскоре заходила от одышки ходуном. Он почти бежал, опасаясь, что растеряет решимость, если хоть немного замедлит шаг. Через некоторое время он увидел, что навстречу ему движется между ржавыми рельсами какой-то военный. Он тотчас же вскарабкался по откосу железнодорожной траншеи наверх, нырнул, чтобы скрыться, в густые заросли низкорослых деревьев и побрел по узенькой, затененной листвою мшистой тропе, которая хоть и петляла, но вела в нужную ему сторону. Идти здесь было трудней, и все же он упорно поспешал вперед, подгоняемый тревожной, но решительной отвагой, спотыкаясь, оскользаясь и обдирая голые руки об упругие, перегородившие кое-где узкую тропинку ветви, пока заросли не расступились, открыв его взгляду изжелта-буровато-коричневый военный трейлер, стоящий на шлакобетонных блоках. Капеллан прокрался по краю лужайки мимо трейлера, миновал палатку, возле которой нежилась в солнечных лучах дымчато-голубоватая кошка, потом еще один трейлер и вступил на административную территорию эскадрильи Йоссариана. Солоноватые росинки пота запеклись в уголках его губ. Он вышел на поляну, не останавливаясь пересек ее и заглянул в палатку эскадрильного КП, где его вежливо встретил сухопарый, немного сутуловатый, скуластый и до изумления белобрысый штабной сержант с длинными волосами, который сказал ему, что он может войти к майору Майору, поскольку тот как раз ушел.
Коротко кивнув сержанту в знак благодарности, капеллан двинулся по узкому проходу между канцелярскими столами к отгораживающему кабинет майора Майора брезентовому пологу, откинул его и оказался в крохотном пустом закутке. Опустившийся за его спиной полог отгородил капеллана от сержанта и писарей. После быстрой ходьбы он весь взмок и тяжело дышал. Майора Майора не было. Капеллану показалось, что он слышит за пологом приглушенный шепот. Прошло минут десять. Капеллан гневно огляделся и неукротимо сжал зубы, но внезапно вспомнил слова сержанта — «Вы можете войти, поскольку майор Майор как раз ушел» — и мгновенно раскис. Штабная солдатня во главе с коварным сержантом решила над ним подшутить! Он испуганно выпрямился, и его глаза наполнились едкими слезами, а с губ непроизвольно сорвался жалобный стон. Майор Майор куда-то отлучился, и он стал мишенью для грубых солдатских насмешек. Он почти видел их, выжидающе сгрудившихся за брезентовым пологом, — стая жадно охочих до чужих унижений шакалов, готовых наброситься на него, как только он к ним выйдет, с гнусным подшучиванием и злорадным подкусыванием. Он проклял себя за доверчивость и горько пожалел, что у него нет в запасе чего-нибудь вроде темных очков и фальшивых усов, чтобы сделаться неузнаваемым, или начальственно рыкающего, как у полковника Кошкарта, баса, или широких плеч, мощных бицепсов и могучих кулаков, позволивших бы ему бесстрашно выйти к своим будущим палачам и заставить их трусливо ползать перед ним на брюхе с поджатыми по-шакальи хвостами. Но у него не хватало храбрости оказаться под обстрелом их злоехидных взглядов. Оставалось окно. Этот путь был свободен, и он выпрыгнул из палатки в окно, торопливо прокрался вдоль брезентовой стены, свернул за угол и нырнул в спасительную железнодорожную траншею.
Он улепетывал по шпалам, низко пригнувшись и скорчив беззаботно-добродушную улыбку на случай неожиданной встречи с кем-нибудь из однополчан, а когда увидел, что кто-то идет ему навстречу, поспешно вылез из траншеи и, вломившись в дремучие заросли мелколесья, пугливо побежал с горящими от стыда щеками напрямую к своему жилью, будто за ним гнались кровожадные преследователи. Ему слышались бешеные раскаты издевательского хохота и мерещились омерзительно самодовольные хари, глумливо глядящие на него отовсюду сквозь листву. Внезапно легкие у него в груди сжала невыносимая боль, и ему пришлось тащиться дальше мелкими, неверными шажками. Он заставлял себя плестись вперед, пока совсем не обессилел, и тогда попытался привалиться к корявой яблоне-дичку, но не удержался на ногах и, падая, искросыпительно треснулся об ствол головой, хотя и успел крепко уцепиться за него обеими руками. Собственное прерывистое дыхание отдавалось у него в черепе громоподобным грохотом. Прошло несколько бесконечных, как часы, минут, прежде чем он сообразил, что оглушительный гром, который слышался ему со всех сторон, грохочет в его собственной голове. Боль в груди немного утихла. Ему удалось распрямиться, и он чутко прислушался. Вокруг было тихо, омерзительные хари исчезли, никто не гнался за ним по пятам и не оглушал его сатанинским смехом. Однако он чувствовал себя таким чумазым, усталым и удрученным, что даже не обрадовался внезапному спасению. Приводя в порядок одежду, он заметил, что пальцы у него онемели и трясутся. Оставшийся до палатки путь он проделал нарочито неспешно, тщательно контролируя свои ощущения. Последнее время ему часто приходило в голову, что его может хватить инфаркт.
Джип капрала Уиткума по-прежнему стоял на опушке леса. Капеллан пугливо прокрался краем поляны, чтобы не попасться капралу Уиткуму на глаза и уберечься от неминуемых оскорблений. Пробравшись незамеченным, он облегченно вздохнул, вошел в свою палатку и обнаружил, что капрал Уиткум лежит на его койке с поджатыми ногами и торчащими вверх коленями. Грязные башмаки капрала Уиткума нагло попирали подошвами одеяло, а сам он жевал капелланов шоколад и с ухмылкой листал, слюнявя палец, одну из его библий.
— Где это вас носит? — грубо, но равнодушно осведомился капрал Уиткум, не глядя на капеллана.
— Да так, прошелся немного по лесу, — покраснев и отводя взгляд, ответил капеллан.
— Правильно, не доверяйте мне, — проворчал капрал Уиткум. — И понаблюдайте потом, как это отразится на моей нравственности. — Он впился зубами в плитку шоколада, откусил большой кусок и прошамкал с набитым ртом: — А к вам тут приходил посетитель. Майор Майор.
— Майор Майор? — крутанувшись на месте, будто волчок, изумленно вскричал капеллан. — Майор Майор был здесь?
— А про кого же я, по-вашему, толкую-то, как не про него?
— И куда он пошел?
— Он спрыгнул в траншею и удрал вроде испуганного зайца, — насмешливо хмыкнув, отозвался капрал Уиткум. — Ох и артист!
— Он сказал вам, зачем приходил?
— Да ему, видите ли, понадобилась ваша помощь в каком-то очень важном деле.
— Он так и сказал? — ошеломленно спросил капеллан.
— Не сказал, — с презрением поправил капеллана капрал Уиткум, — а написал. И оставил свою писульку в запечатанном конверте на вашем столе.
Капеллан поспешно повернул голову к своему складному столику, но увидел на нем только омерзительный оранжево-красный и удлиненный, будто слива, помидор, который он получил утром в кабинете полковника Кошкарта, а потом забыл на своем столе как неизбывный символ собственной неполноценности.
— Так где же письмо? — спросил он.
— Я вскрыл его, прочитал и выбросил, — ответил капрал Уиткум. Он шумно захлопнул Библию и резко соскочил с койки. — А в чем, собственно, дело? Вам что — мало моего доклада? — С этими словами капрал Уиткум ушел. Он сразу же вошел опять и почти столкнулся с капелланом, который бросился за ним следом, чтобы снова бежать к майору Майору. — Вы не умеете распределять обязанности, — угрюмо сообщил капеллану капрал Уиткум. — Вот в чем ваша беда.
Капеллан покаянно кивнул и бросился мимо капрала Уиткума к выходу из палатки, не в силах заставить себя остановиться, чтобы обстоятельно попросить у него прощения. Он понял, что уже дважды за сегодняшний день не послушался указаний мудрого провидения. Два раза встречался ему в траншее майор Майор, и оба раза он глупо оттягивал предопределенную судьбой встречу, поспешно удирая в лес. И вот, проклиная себя на чем свет стоит, он снова торопливо шагал по растрескавшимся от времени, разъехавшимся под рельсами шпалам, почти сбиваясь на бег. Песок и гравий, попавшие в носки, до крови обдирали ему пальцы и пятки. Его бледное, измученное лицо кривилось неосознанной гримасой страдания. Августовский полдень наливался знойной духотой. От жилища капеллана до эскадрильи Йоссариана было около мили пути. Его светло-коричневая рубаха насквозь промокла от пота, когда он добрался во второй раз до палатки КП и был повелительно остановлен тем же самым коварно почтительным сержантом в круглых очках и со впалыми щеками, который первый раз пустил его к майору Майору, а теперь сказал, что не может этого сделать, поскольку майор Майор находится у себя, и капеллану придется ждать, когда он уйдет, чтобы войти к нему снова. Капеллан обескураженно уставился на сержанта, мучительно пытаясь понять, из-за чего тот проникся к нему ненавистью. Его землисто-бледные губы дрожали, и ему очень хотелось пить. Что творилось с людьми? Мало им было мировой трагедии? Сержант вытянул руку и дружелюбно поддержал неожиданно пошатнувшегося капеллана.
