всю семью под родной крышей. Только теперь я понял, почему Рита так легко согласилась делить крышу с моей семьей: из-за красавчика Виталика, который таким образом становился ей более доступен. С этого момента я начал постепенно исчезать. По чуть-чуть, понемногу. Постепенно и незаметно таяли мои собственные планы, вкусы, стремления. Растворялись в нуждах большой семьи, в которой всегда находился тот, кому сейчас что-то нужнее, чем мне самому.
Добро наказуемо – вот неприятный вывод, который предстал передо мной во всей своей очевидности. И еще один: искренне относятся к тебе только те люди, которым от тебя ничего не надо. Додумывая эту мысль, я добрался до Борькиного офиса, но не успел дойти до охранника, как мой друг выбежал мне навстречу.
– Я уже полчаса тут сижу у окна. Тебя выпасаю, – объяснил он, – я сегодня спал в общей сложности часа два, глаза как песком засыпало.
– А ты чего не спал? Тебя тоже убивали?
– Не смешно, – покачал головой мой друг, – я всю ночь с ума сходил, боялся, вдруг они что-нибудь не успеют.
– Успели, слава богу. Ты уже все знаешь? Или без подробностей?
– Без подробностей, – сказал Борька, – сыщики сказали, что Виталика арестовали, больше ничего не знаю.
– Я расскажу. Обещаю. Только передохну чуть-чуть, тяжело, сам понимаешь.
Борька вздохнул.
– Как ты теперь? – спросил он.
– Пока не знаю, но туда я больше не вернусь.
И тут меня посетила некая мысль. Неожиданная, но, как мне показалось, очень интересная.
– Слушай, Борь, это не вашу рекламу я видел недавно? – И я замялся, пытаясь вспомнить название, которое вылетело из головы.
– У нас много разной рекламы, – пожал плечами Борька, – что рекламирует реклама-то?
– Ну якобы последние пентхаусы в новом доме… Что-то такое…
– Есть у нас такое дело. Два пентхауса у нас в продаже, это наша реклама. Один без отделки, второй с ней.
– Отделка хорошая?
– Люкс.
– Покажешь?
– А тебе зачем? – спросил Борька и тут же осекся. – Конечно, покажу. Когда хочешь?
– Сейчас хочу, если у тебя нет никаких совещаний.
– Нет такого совещания, – протянул Борька, – которое нельзя было бы перенести на завтра.
– Может, не надо на завтра? Неудобно как-то. Может, просто на попозже?
– На попозже не пойдет, – серьезно ответил Борис, – а вдруг мы пива захотим? Мало ли что…
Мы не стали брать машину, пошли пешком. Ветер нагнал облаков, и солнечные лучи то свободно проливались на землю, то встречали препятствие, отчего свет и тень стали сменять друг друга все быстрее, как в каком-то необыкновенном калейдоскопе.
– Что будешь делать? – нарушил молчание Борька.
– Куплю пентхаус, – ответил я, – только ты его пока на себя оформишь, хорошо? Завезу мебель, пока все будут устанавливать и монтировать, съезжу в Испанию.
– Хочешь немного отдохнуть?
– Нет, хочу сказать спасибо дедушке, ведь они воспитали Алекса как родного.
Борька снова неловко замолчал.
– А потом куплю себе хамелеона, – заявил я.
– Кого? Почему хамелеона-то?
– Давно хотел, – у меня хватило сил на улыбку, – а еще я всегда хотел английского бульдога. Девочку. Назову ее Анфисой.
– Английского бульдога Анфисой? Ты с ума сошел?
– Нет, просто мне так хочется. Когда-нибудь я могу начать делать то, что я хочу? Или ты думаешь, она будет против?
– Кто она?
– Ну как кто? Анфиса.
Борьки заржал, и я заметил, что у него развязался шнурок на крутом итальянском ботинке. Он оперся на мою руку.
– Э, дружище, да ты лысеешь, – сказал я, разглядывая его макушку.
– Ну так мне уже 46. Как и тебе, между прочим. И большую часть жизни мы с тобой уже прожили. А ты, видать, и не заметил.
– А я и не заметил…
