стороне. Она ходит в церковь родителей Дьюка.
— Что они повесили?
— Листовки. Бред какой-нибудь. Не знаю. Я его чуть прямо там не бросила.
— А почему не бросила?
Ноэль пожала плечами, и Джи понял ее. Если бы у него кто-то был, ему тоже было бы сложно представить, как бросить человека.
— Он так говорит про переведенных новеньких, как будто мы их не знаем лично. Как будто речь не об Адире, не о тебе, не о моих друзьях.
— Может, он и знает, про кого говорит.
Ноэль задумалась на минуту.
— Пойдешь со мной посмотреть, что они наклеили? С тобой как будто не так страшно.
— Ладно, — согласился Джи, но не потому, что ему хотелось посмотреть, а потому что он хотел быть с Ноэль.
У входа несколько человек стояли на ступеньках, смеялись, пихали друг друга в плечо, бегали вокруг перил. Родителей, заклеивших стенд, как и Дьюка, уже не было.
В коридорах было пусто. Кроме драмкружка до такой поздноты в школе оставались только качки, да и те еще не вернулись с поля. Школьный охранник просто равнодушно кивнул, когда они вошли, — ему было все равно, что они задумали. Интересно, подумал Джи, он так же отреагировал, когда родители прокрались мимо с рулонами бумаги и скотчем.
Когда они зашли в коридор, ведущий к администрации, они увидели, что все стены покрыты огромными листами белой бумаги, длинными, почти с Джи высотой. Они покрывали все, от цоколя до потолка. Их наклеили кривыми рядами, беспорядочно, и листы налезали друг на друга, как будто вырвались из стены.
Джи с Ноэль прошли дальше по коридору, и Джи увидел, что это не листовки: это были вырезки из газет, которые родители увеличили и распечатали. Он не сразу понял, по какому принципу их отбирали, но заголовки все разъясняли.
«Первая смертельная перестрелка года» — гласил один. «Бывший школьный учитель обвинен в нападении». «Одиннадцатилетний ребенок в тяжелом состоянии». «Развод с проколотой шиной среди ночи: чего опасаться».
Статьи за много лет. Взломы, похищения, конфискация наркотиков, все на восточной стороне. Джи видел, что некоторые статьи распечатали и наклеили не один раз; дублировали самые жуткие истории.
Ноэль ахнула и прикрыла рот ладонью, а другой рукой потянулась к Джи, но он уже отошел от нее дальше. В ушах гудело, тело как будто оторвалось от пола, зрение стало орлиным. Он просматривал каждый кусочек стены.
Все вырезки были наклеены без логики, не по хронологии, не по роду преступления. Тут были и неважные новости про столкнувшиеся в пробке на бульваре машины, и такие ужасы, как дети, случайно попавшие под огонь в перестрелке на автомобилях. Огромные выцветшие листы, расплывчатый шрифт, искаженные фотографии.
Может, Джи и сам нашел эту статью, но казалось, будто она нашла его. Огромный шрифт заголовка манил его, как маяк: «Местный житель убит на Ивинг-стрит». Джи не знал названия улицы. Он никогда не видел новостей того дня.
«Рэймонд Джилберт, — гласила статья, — двадцати четырех лет». Ни «Суперфайн», ни другой репортаж, который скоро напечатают в той же газете, не упоминались ни разу, как будто это были два разных человека, пекарь и жертва убийства, Рэй и Рэй.
Имя Уилсона не называлось, как и имя «нападавшего». Ни слова про кровь, про мебель на газоне перед домом. У Джи перед глазами вдруг всплыл образ: массивное розовое кресло, дубовый комод. Он бегал между ними как по лабиринту. В статье говорилось что-то про ссору, про долг. Нападавший уже один раз отсидел за нападение, рукоприкладство и незаконное владение смертельным оружием. Он не платил алименты. В стычке больше никто не пострадал.
Между двумя узкими колонками статьи зависла фотография Рэя. Слишком темная, слишком зернистая, чтобы дать реальное представление о его лице, но он казался таким молодым, каким Джи его не помнил. Неужели он был так молод, когда умер, когда был его отцом? Выглядел он так, будто не успел подготовиться к снимку: рот слегка приоткрыт в полуулыбке. Неловкая, постановочная фотография, как для выпускного альбома.
Сколько Джи видел таких статей и таких портретов, и как легко всегда было поверить, что этих людей давно нет, потому что для Джи они никогда и не существовали. Но с лицом Рэя было иначе: при взгляде на него будто какой-то далекий факт, какое-то знание, которого он сам в себе не осознавал, вновь всплыло на поверхность со всем ужасом реальности.
У Рэймонда Джилберта осталась девушка и ее сын. Там не говорилось, что Рэй был ему отцом, и не упоминалось его имя, только фамилия Джилберт, но этого было мало, чтобы кто-то догадался.
Вот о чем он думал: догадается ли кто-нибудь. Джи чувствовал, как дрожит. Он осел на пол. Как бы он хотел, чтобы Рэй никогда не умирал, а лучше, чтобы у него никогда не было отца, который умер. Он предатель, думает только о себе. Он опустил голову к полу и прижался к холодной плитке. Зубы сжались, челюсти запечатались. Ребра вздымались и сокращались с каждой попыткой вдохнуть.
Он слышал, как издалека, все дальше, его зовет Ноэль, хотя и знал, что она, наоборот, приближается. Вот она смотрит на него. Тянется к нему. Положила руки ему на плечи. Надо быть осторожнее, чтобы она не увидела. Джи нашел в себе силы как-то успокоиться. Оттолкнулся руками. Встал на ноги.
13. Октябрь 2018 года
Пидмонт, Северная Каролина
Часовней в больнице служила одна аскетичная зала. Золотое распятие на сосновом алтаре, а перед ним — складные стулья узкими рядами. Робби сидел в заднем ряду под рисованным витражом. Воздух в церкви был душный, затхлый.
Он решил помолиться. В этой полузаброшенной комнате он сказал Богу все, что не решался сказать Лэйси-Мэй, когда видел ее.
Все это время после развода он не переставал верить, что они найдут дорогу обратно. Когда он представлял смерть, они были вместе. Кто-то уйдет первым, а за ним и второй. Но только в старости. Не такая уж безумная мечта.
Он не сомневался, что она научилась любить Хэнка, как любят
