— Не знаю. Никто не говорит всего, что думает.
Ноэль улыбнулась. Он поймал ее на собственной лжи.
— Не хочешь куда-нибудь сходить после репетиции? — сказала она и позвала его в «Кедр» — кафе с сэндвичами у подножия холма.
Джи не мог понять, чего она хочет, почему она выбрала его.
— Разве у тебя нет парня? Ты же с этим готом?
— И что? — спросила она.
— За мной бабушка приедет.
— Ничего. Мы ее тоже позовем.
Линетт отвезла их в «Кедр» на своем обшарпанном золотистом седане. Было ясно, дул легкий ветерок, и они сели за столик на улице. Они с Линетт скинули куртки и вцепились в газировку, пока Ноэль стояла в очереди за едой. Линетт ничего не говорила, но так смотрела на Джи, что ему становилось не по себе, как будто он делает что-нибудь нехорошее, а она рада быть его сообщницей.
— Перестань, Линетт, — сказал он наконец.
— Что перестань? Я ничего не делаю.
— Мы просто друзья.
— Ага.
— Раз ты тут, что это за свидание?
— Тут ты прав. — Она подмигнула. — Что же это за свидание?
Ноэль рассыпалась в благодарностях, когда Линетт оплатила еду. Она это так сделала, как будто ей это ничего не стоило, хотя Джи знал, что у нее много лет нет никакого дохода. Но Линетт казалась такой бодрой, такой живой, какой он не видел ее много лет, — она была рада выйти из дома, пусть Ноэль и заказала не то, что выбрала бы она: чили хот-доги, картофельные шарики, крылышки, жареную маринованную бамию.
— Знаете, я ведь держала пекарню совсем недалеко отсюда. Задолго до всяких «Кедров» и всех этих новых заведений. Она называлась «Суперфайн» — не слышала?
Ноэль покачала головой.
— Отец Джи работал у меня пекарем. Знаешь, он был очень талантливый. Как раз перед его смертью про нас должны были написать в газете. Его не успели сфотографировать для репортажа, но зато напечатали все, что он приготовил в свое последнее утро — булочки, печенья, дьявольский пирог. Или пончики? Я забыла.
— Пончики, — сказал Джи.
Что-что, а еду, которую Рэй ему готовил, он помнил: ростбиф с плавленым сыром и луком, овсяное печенье с горячим какао, суп из красных перцев, каша с бананом и горкой коричневого сахара в центре.
— Твой отец умер? — спросила Ноэль.
— Он и похож на него. Смотришь на Джи и видишь Рэя.
Брови Джи поползли наверх от удивления.
— Я серьезно, — сказала Линетт. — А ты не знал, что, когда любишь кого-то, это меняет мозг? Его форму. Значит, и лицо может поменять, почему нет.
— Меняет форму мозга? — Ноэль передернуло.
— Поэтому надо осторожнее выбирать, кого любить.
Джи почувствовал, как заливается краской; он стал кусать губу. Сначала Рэй, теперь разговоры про любовь. Он бросил на Линетт злобный взгляд.
Она, кажется, поняла, пробормотала что-то про корицу и встала, чтобы дать им поговорить вдвоем. Как только она ушла, Ноэль насела на него со своими соображениями.
— Не могу поверить, что у тебя умер папа. Ты кажешься таким нормальным.
— Спасибо.
— Я в том смысле, что с тобой произошла настоящая трагедия, а с тобой все в порядке. Ты такой спокойный. У меня в семье таких нет. Папа суперлузер, а мама еще хуже, потому что она всегда его прощает. Притом что вышла за другого. Честное слово, сплошная драма. И все жалкие слабаки.
— Ты не кажешься слабачкой.
— Это все моя черная одежда. — Ноэль подняла воротник плаща, и они рассмеялись. — У меня даже нет такого хорошего повода, как у тебя, а все равно все через одно место.
Джи нравилось, как она говорит о себе, так честно, неприкрыто. Он чувствовал то же — у него не было причины быть таким, учитывая все, что сделала Джейд, учитывая, кем она стала, сколько времени прошло и как мало он помнит.
— Может, я такой же, просто хорошо это скрываю.
— Значит, круто скрываешь, — сказала Ноэль.
Ее глаза казались золотыми в солнечном свете. Его вдруг что-то пронзило. Она не заметила.
— Знаешь, какое мое любимое место в пьесе?
— Нравится же тебе этот Шекспир.
— А тебе нет? Зачем ты тогда этим занимаешься?
Потому что ты меня попросила, хотелось ему ответить. Такая целеустремленная, прямолинейная, но Джи не казалось, что она его использует. Рядом с ней он чувствовал себя естественно, даже тогда, когда они стояли у автомата, она вбила цифры и дала ему шоколадку.
— Ладно, какое твое любимое место?
Ноэль описала ту сцену, которую мистер Райли вырезал, и Джи поразился — она прочитала все целиком. В пьесе была сцена, где пьяный узник Бернардин отказывается идти на казнь. Герцогу нужна его голова, чтобы провести Анджело. Но Бернардин просто отказывается. «Зря уговариваешь. Будь я проклят, если соглашусь сегодня помереть»[15]. И как ни странно, все его слушаются. Его оставляют сидеть в тюрьме, пьеса продолжается.
— Он просто говорит: «Нет, я не такой. Меня вы в это не втянете», и это его спасает. Спасает, понимаешь?
— Прикольно, — сказал Джи. — Но не похоже на настоящую жизнь.
— Для Бернардина она вполне настоящая.
— Но это же все выдумки.
— У тебя все слишком серьезно.
— Тогда рассмеши меня, — сказал Джи, сам не понимая, что флиртует. Он не готовил эту строчку, ни за кем не повторял. Она просто сорвалась с языка. Просто ему захотелось так сказать.
Ноэль улыбнулась ему.
— Много хочешь. И потом, кажется, теперь твоя очередь.
Линетт вернулась, и Джи был рад ее видеть. При взгляде на нее жар, разошедшийся по всему его телу, вполне вероятно ощутимый Ноэль на расстоянии, стал утихать. В нем все играло, гудело. Он хотел, чтобы она осталась, но Ноэль сказала, что ей пора возвращаться. Линетт предложила подвезти ее, но она сказала, что сама доберется. Она обняла Линетт, как будто они старые друзья, и помахала Джи. Она пошла вверх
