Перед глазами встали картины прошлого. Разрушенные стены старого монастыря. Мертвые тела монахов. Разрубленное едва ли не пополам тело отца Константина. Роман закрыл лицо руками. Он много раз пытался навсегда забыть об этом. Тщетно… Да и как такое забыть? Ведь их смерти и разрушение монастыря были на его совести. Бог никогда не простит ему этого.
— С тобой все в порядке? — сочувственно спросила Шанна.
Роман заставил себя открыть глаза и судорожно вздохнул.
— Так на чем я остановился?
— Что ты стал странствующим лекарем.
— В своих странствиях я забирался в самые удаленные уголки страны — те самые, которые сейчас называют Венгрией и Трансильванией. И со временем перестал обращать внимание на всякие «монашеские штучки». Перестал брить тонзуру. Отрастил волосы. Однако я по-прежнему соблюдал когда-то данные обеты — оставался бедным странствующим монахом и искренне считал, что творю добро, а потому Бог на моей стороне. В каждой деревне я был почетным и желанным гостем. Меня стали считать кем-то вроде национального героя.
— Но ведь это же хорошо!
Роман покачал головой:
— Нет. Я поклялся бороться со злом — а в результате впал в один из смертных грехов. В гордыню.
Шанна презрительно фыркнула.
— Что дурного, если человек гордится своей, работой? Никогда этого не понимала! Ты ведь спасал человеческие жизни?
— Нет. Это Господь Бог спасал их — моими руками. Я забыл свое предназначение. Увы, я вспомнил о нем, но слишком поздно — и теперь проклят навеки.
Удивленно глянув на него, Шанна пожала плечами.
— Мне было около тридцати, когда до меня дошли слухи об одной деревушке в Венгрии. Люди там умирали один за другим, и никто не мог понять почему. Я решил, что смогу им помочь.
— И ты отправился в ту деревню?
— Да. Но, приехав, я не обнаружил никаких признаков чумы. Как выяснилось, крестьян косила не болезнь — бедняги стали жертвами жутких, омерзительных существ.
— Вампиров? — замирая от ужаса, прошептала Шанна.
— Да. Они обосновались в соседнем замке, а по ночам сосали кровь из местных жителей. Я должен был прибегнуть к помощи церкви, но в своей гордыне решил, что смогу спасти их сам. В конце концов, я ведь был служителем Божьим. — Роман потер ладонью лоб. Стыд и ужас до сих пор жгли ему душу. — Но, я ошибся. Причем дважды.
— Вампиры напали на тебя?
— Да, но почему-то не прикончили, как остальных. Вместо этого, они превратили меня в себе подобного.
— Но почему?
— А почему бы и нет? — с горечью усмехнулся Роман. — Я стал их любимым «детищем». Превратить монаха в исчадие ада… думаю, это тешило их гордость.
Шанна зябко передернула плечами.
— Все уже в прошлом, — махнул рукой Роман. — Грустная история, верно? Священник, настолько закосневший в своей гордыне, что сам Господь Бог отказался от него.
Шанна вскочила на ноги. Лицо ее исказилось от боли.
— Так ты думаешь, что Господь Бог отверг тебя?
— Конечно. Ты ведь сама так сказала, вспомни. Я всего лишь проклятый кровосос… исчадие ада.
— Я всегда все драматизирую. Но теперь я знаю правду. Ты ведь пытался помочь людям, когда эти твари напали на тебя, верно? Ты виноват в этом не больше, чем я в том, что едва не стала жертвой тех бандитов, которые убили Карен! — Она шагнула к нему, и Роман вдруг увидел, как в ее глазах блеснули слезы. — Карен тоже не хотела умирать. И я не хотела прятаться всю жизнь, чтобы остаться в живых! А ты наверняка не хотел становиться вампиром.
— Я получил то, чего заслуживал. Не в твоих силах это изменить, Шанна. Ты даже представить себе не можешь, какие ужасы на моей совести…
— Я… я уверена, у тебя были на это веские причины, — дрожащим голосом прошептала она.
Роман посмотрел на нее, с интересом.
— Мне кажется, или ты пытаешься меня оправдать?
Теперь она стояла так близко, что ему достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться ее.
— Ты тот, кто создал искусственную кровь. И благодаря тебе вампирам теперь нет нужды пить человеческую кровь. Разве не так?
— Так.
— Ну как же ты не понимаешь? — Шанна опустилась на колени возле стула, на котором сидел Роман, чтобы видеть его лицо. — Ты по-прежнему спасаешь людям жизнь!
— Вряд ли это утешит тех, кому я ее сломал, — с горечью прошептал Роман.
— Нет… я верю, что в тебе живет добро! Даже если ты сам уже в это не веришь!
Роман с трудом проглотил вставший в горле комок. Глаза предательски защипало. Теперь он понимал, почему его сердце сразу потянулось к Шанне. Понимал, почему так отчаянно нуждается в ней. После пяти веков отчаяния и угрызений совести в его душе вновь робко шевельнулась надежда.
Прижав Шанну к себе, он замер, понимая, что ни за какие сокровища мира не согласится расстаться с ней. Он докажет, что она не зря поверила в него. Он будет достоин ее любви.
Иван ухмылялся, краем глаза поглядывая на Ангуса Маккея. Огромный шотландец расхаживал перед ним, то и дело кидая испепеляющие взгляды словно надеялся, что этим может его запугать. Не успели Иван и свита переступить порог бального зала, как их окружили горцы. Ивана, Алека, Катю и Галину моментально оттеснили в угол. Невозмутимо опустившись в кресло, Иван с любопытством наблюдал за происходящим. Судя по хмурым лицам, шотландцы ждали только сигнала, чтобы пустить оружие в ход.
Это уже была недвусмысленная угроза. Один удар кинжала прямо в сердце — и долгому существованию Ивана придет конец. Впрочем, Петровский не очень испугался — глупо бояться, зная, что можешь в любую минуту исчезнуть из здания и телепортироваться куда твоей душе угодно. Поэтому он искренне забавлялся, играя со своими врагами как кошка с мышью.
— Объясни мне, Петровский, что тебе здесь понадобилось? — спросил Ангус.
— Меня пригласили на бал. — Рука Ивана незаметно скользнула под широкий кушак.
Шотландцы, не сговариваясь, угрожающе шагнул и к нему.
Иван обезоруживающе улыбнулся.
— Я хотел показать приглашение.
Ангус, смерив его хмурым взглядом, скрестил руки на груди.
— Продолжай.
— Вы, парни, какие-то слишком нервные, — ехидно процедил Иван. — Небось оттого, что мерзнете в этих своих юбчонках.
Оскорбленные горцы угрожающе зарычали.
— Да я тебя на куски порежу, ублюдок! — возмутился один.
Ангус предупреждающе вскинул руку:
— Всему свое время, ребята! Потерпите чуть-чуть. А пока мы немного поболтаем.
Иван, вытащив из-за кушака сложенный вчетверо лист бумаги, молча протянул его Ангусу. Блеснула узкая полоска скотча, которой был склеен разорванный надвое листок.
