Под пристальными, неприветливыми взглядами сопровождающих ее полицейских девушка входит в покосившиеся двери. Она оказывается в зале, где неровные ряды скамеек заняты людьми, которые при ее появлении начинают перешептываться. Ее ведут на место для подсудимых. С обеих сторон Кассандру крепко держат два здоровяка, они словно опасаются, что она попытается убежать.
На скамьях присяжных сидят младенцы в одежде для взрослых. В кресле напротив девушка видит судью, пожилого человека в сером одеянии и в белом парике, на манер английских членов парламента. За спинкой его кресла стоит статуя Правосудия с весами в руках и выколотыми глазами. Справа от судьи сидят адвокат и прокурор, тоже в париках.
Публика шумно проявляет нетерпение.
— Очень хорошо, все в сборе. Заседание можно начинать. Я объявляю процесс открытым. Вы должны отчитаться перед нами, мадемуазель Катценберг, — говорит судья, изучая листы дела, лежащего перед ним. — Отчитаться перед поколениями настоящими и будущими, которые представлены этими детьми.
— Я невиновна. Я ничего не сделала, — протестует она.
— В этом и состоит проблема — вы ничего не сделали. Судить будут грядущие поколения, — говорит судья, оборачиваясь к присяжным, которым раздают соски и бутылочки.
Никто из них не плачет, они внимательно слушают.
— Для начала дебатов я даю слово прокурору.
Человек в черной мантии встает:
— Спасибо, ваша честь. Я хотел бы привлечь внимание присяжных к важности данного процесса. В лице этой девушки, пришедшей из прошлого, мы судим сегодня все ее поколение. Поколение двухтысячных годов, то, которое впоследствии назовут поколением эгоистов. Они истратили все богатства Земли на сиюминутные удовольствия, не думая о последствиях своих поступков, не заботясь о состоянии планеты, которую они оставят детям.
В зале поднимается неодобрительный гул. Судья стучит молоточком, призывая к тишине. Несколько младенцев из числа присяжных начинают плакать, остальные шумно сосут соски, выказывая крайнюю озабоченность.
— Я этого не знала, — бормочет Кассандра.
— Отличное извинение! Нет, конечно, вы знали. Более того, вы прекрасно знали. Радио, телевидение, журналы, продающиеся в супермаркетах, постоянно сообщали вам о том, что происходит в мире, и о том, что вы можете сделать. Я обвиняю мадемуазель Катценберг в том, что она могла изменить мир, в том, что она понимала, что его нужно изменить, и в том, что она ничего сделала в тот период, пока все еще было возможно.
— Я не могла.
— Нет! Вы могли. Один человек может изменить ход Истории. Нужно, чтобы он этого захотел. Или, по крайней мере, попытался. Я обвиняю вас в «неоказании помощи человечеству, пребывавшему в опасности»!
— Но…
— Господа присяжные, вы являетесь поколением будущего, я призываю вас судить эту девушку по всей строгости закона. Я предлагаю самую суровую меру наказания. Я прошу приговорить ее к крионизации, с тем чтобы она проснулась в еще худшем будущем. Тогда она осознает наконец все разрушительные и всеобъемлющие последствия своего… бездействия!
На этот раз публика издает одобрительные крики. Судья снова стучит молоточком:
— Слово предоставляется защите.
Женщина-адвокат встает:
— Я прошу снисхождения к моей подзащитной. Она не может отвечать за ошибки, допущенные руководителями ее времени. Она просто жила среди таких же, как она, ничего не осознающих людей. Они не понимали, что убивают планету.
— И почему же это, госпожа адвокат? — подает реплику прокурор.
— Не знаю. Может быть, потому, что они были поглощены поиском кратковременных удовольствий.
— Протестую, ваша честь. То, что защита называет кратковременными удовольствиями, являлось удовлетворением эгоистических потребностей, которые оказались, как мы знаем, с течением времени разрушительными. Я вам назову эти кратковременные удовольствия: отравлять воздух выхлопными газами, приобретать ненужные предметы, а затем бросать их где попало, отравляя тем самым грунтовые воды, заводить детей, не ограничивая рождаемость, что вызвало перенаселение, эпидемии и голод. Они не пресекли распространение интегристской идеологии тогда, когда еще могли это сделать, что вызвало большие разрушительные войны со всеми сопровождающими их зверствами. Они без малейшей жалости истребили диких животных. Они загрязняли все, к чему прикасались, называя это туризмом, обществом потребления, экономическим ростом. Б-р-р… эти слова мне отвратительны. Меня от них тошнит!
Из зала слышатся агрессивные выкрики.
— Ни разу ни один из тогдашних политиков не предложил контролировать рождаемость. Самое большее, на что оказались способны экологи вашей эпохи, мадемуазель, это сортировка бытового мусора.
В зале раздается смех.
— И закрытие атомных электростанций.
Новые смешки в зале.
— …и запрет ГМО! Что говорить о ГМО и об атомных электростанциях, когда население Земли каждые пятьдесят лет увеличивается вдвое! Это словно уменьшить нагрев батареи, когда вокруг пылает пожар.
— Смерть эгоистке, смерть расточительнице! — слышатся выкрики из зала.
Генеральный прокурор немедленно подхватывает эту тему:
— Да, именно эгоисты! Трусы! Люди совершенно близорукие и лишенные какого бы то ни было чувства ответственности! Они словно не отдавали себе отчета в том, что, размножившись до десяти миллиардов, они придут к полной катастрофе. Все животные умеют регулировать уровень рождаемости. Даже кролики, мыши и пауки производят на свет столько детенышей, сколько могут прокормить. Люди поколения Кассандры заводили детей, не размышляя. Или руководствуясь такими «важными» причинами, как гарантия пенсии, праздность или… самое смешное, вслушайтесь: получение пособия на ребенка. «А почему правительства хотели увеличить рождаемость?» — спрашиваю я, ваша честь. Чтобы увеличить число потребителей! Они считали, что чем больше в государстве потребителей, тем сильнее его экономика.
В зале опять раздается смех.
— Священники запрещали использовать презервативы во имя любви к Богу! Интегристы призывали рожать детей, надеясь получить новых солдат к будущей священной войне. Большинство людей, родив детей, их дальнейшей судьбой не интересовались.
Свист в зале.
— Детей не воспитывали. Они проводили время на улице, употребляя наркотики, нападая на стариков и объединяясь в мафиозные банды.
Свист становится громче.
— Люди не любили своих детей. Младенцы появлялись на свет для увеличения уровня рождаемости и для обеспечения своих родителей пособиями. Те, в конце концов, даже получали возможность не работать.
Часть публики вскакивает на ноги, потрясая кулаками.
— Все происходило именно так. Детей заводили так же, как… ходили в туалет!
Возмущение зала достигает своего пика. Судья изо всех сил стучит молоточком, пытаясь восстановить порядок. В зале снова раздаются яростные крики: «Казнить женщину из двухтысячного года!»
— Прошу вас, господин прокурор, проявлять сдержанность и выбирать выражения.
— Я закончу, напомнив вам поговорку: «ЗЕМЛЯ НЕ ДОСТАЛАСЬ НАМ В НАСЛЕДСТВО ОТ РОДИТЕЛЕЙ, ЗЕМЛЮ НАМ ОДОЛЖИЛИ НА ВРЕМЯ НАШИ ДЕТИ!»
Бурные аплодисменты. Судья стучит молоточком.
Слово вновь предоставляется защите.
— Моя подзащитная не заводила ни десятерых, ни пятерых, ни даже двоих детей. Она не родила ни одного. Следовательно, она не отвечает за глупость своих собратьев. Что она могла поделать? Урезонивать своих соседей, убеждая их не заниматься любовью? Я напоминаю вам о том, что дети рождаются, когда их родители постоянно спят друг с другом. Вы считаете, что она должна была заходить в комнату соседей в тот момент, когда они держали друг друга в объятиях, и заявлять: «Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?»
На этот раз слова адвоката вызывают одобрительный смех в зале.
— Ваша подзащитная — все-таки не совсем обычный человек, — говорит прокурор. — Она все знала.
Он указывает на Кассандру пальцем.
— Остальные ее собратья не понимали, что происходит. Они не осознавали, в каком мире живут, но Кассандра Катценберг видела будущее. И ничего не сделала.
Судья обращается к обвиняемой:
— Мадемуазель Катценберг, обвинение серьезное. Действительно ли вы видели будущее и ничего не сделали?
Младенцы, играющие роль присяжных, прекращают плакать и сосать соски. Они пристально смотрят на девушку, ожидая ее ответа.
— Отвечайте! Посмотрите в глаза грядущим поколениям, если не боитесь, и скажите им правду. Вы видели будущее?
— Я видела его иногда, как будто вспышками. И я видела только теракты.
— Что?
— Людей, которые подкладывали бомбы, чтобы убить других людей. По религиозным или политическим мотивам в основном.
