Он прильнул губами к одной груди, и все смущение Изабель прошло, сменившись удовольствием. Он забрал нежную вершинку в рот, потягивая, лаская языком, пока девушка не вскрикнула и не выгнулась навстречу ему, желая большего. Он обхватил ладонями ее бедра и прижал к себе. Изабель обвила ногами его талию, и он приподнял ее, притянув ближе, продолжая сосать ее грудь.
Она извивалась в его руках, стараясь прижаться теснее, — ощущение его твердой плоти посылало волны наслаждения в самый центр ее естества. Он зарычал от удовольствия, и она вскинула бедра один раз, второй, пока он не оторвался со стоном от ее груди. Встретившись с ней взглядом, он увидел в ее глазах всю силу женственности и впился в губы страстным поцелуем. Затем, пробежавшись губами по щеке, он нежно куснул зубами мочку ее уха.
— Плутовка.
Изабель прошептала его имя — полумольба, полупротест, — и этот звук подстегнул его к действию. Она почувствовала в нем перемену: превращение мужчины в первобытного дикаря, — и когда он снова поднял ее, она точно знала, куда они направляются.
Ник отнес ее на кровать, еще раз властно завладев ртом в жадном обжигающем поцелуе — щедрой ласке, только разжигающей страсть.
Его ладони блуждали по разгоряченному телу, гладили спину, бока, пока не добрались до пояса ее брюк. Одна ладонь задержалась на округлости живота, вызывая жар и дрожь удовольствия, и все ее чувства сосредоточились там.
Ник поднял голову, ожидая, пока она откроет глаза. Когда Изабель это сделала и встретилась с ним взглядом, то обнаружила, что он пристально наблюдает за ней с лукавым блеском в глазах.
— Я никогда не имел удовольствия снимать с любовницы брюки.
Любовница… Это слово повисло между ними греховным обещанием, и Изабель с необычайной четкостью осознала, что после сегодняшней ночи она именно ею и станет. Его любовницей.
Он медлил, ожидая ее согласия.
— Думаю, пришло время, — прошептала она, робкая и отважная одновременно, и это было все, что ему требовалось. В считанные секунды она оказалась под ним. Полностью обнаженная. Смущенная, взволнованная, с закрытыми глазами.
— Изабель, открой глаза.
Она покачала головой:
— Я не могу.
— Можешь, дорогая, посмотри на меня.
Девушка судорожно вздохнула и искоса посмотрела на него, остро осознавая свое положение — полностью открытая его взглядам, его прикосновениям. Она прикрыла ладонью островок густых завитков между ног, не в силах оставаться перед ним совсем обнаженной.
Его голубые глаза ярко вспыхнули.
— Нет, любимая, не прячься от меня.
— Я… я должна.
Он слабо улыбнулся:
— Ты так прекрасна… и даже не знаешь об этом.
Щеки ее покрылись густым румянцем.
— Ничего подобного.
— Да, милая, ты прекрасна. — Он приложил палец к ее губам. — Здесь… — Палец его скользнул по ее шее к вершинке одной из грудей. — И здесь… — Палец проследовал дальше по округлости ее живота к тыльной стороне ладони, прикрывавшей средоточие ее женственности. — И здесь, Изабель… здесь ты заставляешь меня сгорать от желания.
Его слова доставляли ей неизъяснимое удовольствие.
Никто никогда не называл ее прекрасной. А теперь, здесь, в уютном убежище ее спальни, где она спала всю свою жизнь, этот мужчина воочию показывал ей, как она прекрасна.
— Я хочу увидеть тебя, — тихо сказала Изабель. — Думаю, ты и сам очень красив.
Улыбка его стала шире:
— Не думаю, любовь моя, что это подходящее слово. Но если ты хочешь увидеть… я не в состоянии тебе отказать.
Она захихикала при этих словах, и он коснулся ее губ быстрым поцелуем.
— Мне нравится твой смех. Я так редко его слышал. — Он перекатился на спину и подложил руки под голову. — Ну хорошо, красавица. Я в твоем распоряжении.
Она ошеломленно раскрыла глаза при этих словах, в растерянности глядя на него, лежавшего рядом без движения и с озорным блеском в глазах ожидавшего ее действий.
— Я… я не могу.
Ник рассмеялся низким раскатистым смехом, и кровать под ней затряслась.
— Уверяю тебя, Изабель, можешь.
Она повернулась на бок и протянула к нему руку, но остановилась, так и не коснувшись.
— Я… я не знаю, где можно тебя трогать.
Смех его превратился в стон:
— Где угодно, любимая, где угодно. Эго значительно лучше, чем нигде.
Она положила ладонь ему на грудь. Широкая крепкая груда мускулов ошеломила ее. Видимо, он почувствовал это и, накрыв ее ладонь своей, передвинул по груди вниз, к плоскому животу, и дальше, к тому месту, где рубашка была заправлена в брюки. Изабель смотрела на его ремень, гадая, что ей дальше делать.
— Мы будем делать только то, что тебе нравится, Изабель. Что кажется правильным. — Тон его голоса успокоил ее, и ей захотелось продолжать. — Чего ты хочешь?
Она посмотрела ему в глаза, невыносимо голубые и серьезные.
— Ты всегда спрашиваешь меня об этом.
— Я хочу это знать, — просто ответил он. — Хочу давать тебе только то, чего ты хочешь.
«Я хочу тебя». Она сдержала слова, рвавшиеся с языка.
— Я хочу видеть тебя без рубашки.
Он молча сел, стянул рубашку через голову и отшвырнул в сторону.
Изабель судорожно сглотнула.
Он был само совершенство. Как одна из ее статуй.
Она тоже села, снова разволновавшись.
— Я… я не думала…
Он обнял ее и усадил верхом к себе на колени.
— Может, тебе лучше совсем не думать, красавица. — А потом он поцеловал ее, и они снова опрокинулись на кровать, и он предоставил действовать ей. На этот раз это она, ее губы, язык и зубы задавали тон, пока они оба рассматривали и изучали друг друга. Когда она слегка отстранилась, чтобы отдышаться, он посадил ее на себя и попросил тоном скорее умоляющим, чем требовательным:
— Распусти волосы.
Она подняла руки, чтобы вытащить шпильки, и он застонал, пожирая ее глазами и блуждая ладонями по ее телу.
— Ты моя сирена.
Изабель улыбнулась, радуясь тому, как он очарован ею.
— В самом деле?
Он взглянул ей в глаза:
— Я порождаю чудовище.
— Возможно, — согласилась Изабель наклоняясь, и они оба оказались окутаны ее темно-рыжими локонами. Тогда она неспешно поцеловала его, проведя языком по его полной нижней губе, а затем проложила дорожку из поцелуев вдоль его шеи и дальше по широкой груди. Добравшись до плоского соска, она остановилась и посмотрела Нику в глаза. Он наблюдал за ней из-под тяжелых век, и она почувствовала, что он затаил дыхание.
— Тебе это будет так же приятно, как мне?
Он не пошевелился.
— Почему бы нам не проверить?
