- Мои руки, - сказала Элли, скользя вверх и вниз по длине рук Кайри.
- Твои руки.
- Моя спина, - сказала Элли, массируя спину Кайри. Особое удовольствие ей доставляли поясница, тонкая талия и бедра.
- Твоя спина.
Она клеймила каждый дюйм, каждое отверстие, каждый пальчик на руках и ногах, глаз и нос. И губы. Конечно же, губы.
- Моя Кайри, - сказала Элли с последним поцелуем. - Моя голубка.
- Твоя Кайри, - прошептала Кайри в рот Элли. - Твоя голубка.
Когда Элли закончила заявлять права на каждую частичку тела Кайри, она помогла ей одеться и подняться на ноги. Она заставила ее кончить три раза, и теперь у Кайри кружилась голова, она была слаба от удовольствия, как Элли была слаба от счастья. В ее сердце было то, чего не было, когда она приехала сюда несколько месяцев назад, - надежда. Настоящий агент хотел получить ее книгу. Кайри хотела ее. Они планировали уйти, вернуться в мир. Элли могла бы работать и заниматься писательской карьерой. Это она могла. Этого она хотела. Она видела, как все это сбывается: домино падает перед ней, тумблеры поворачивались. Они могли бы жить вместе, она и Кайри. Она как-нибудь справится с этим, и сделает это сама, без Сорена.
Взявшись за руки, они пошли между деревьями обратно в аббатство. Молча они проскользнули внутрь, и Элли проводила Кайри до самой двери ее кельи. Где-то в другом коридоре раздались шаги. Кайри затащила ее в крошечную комнату и тихо закрыла за ними дверь.
Элли схватила ее и целовала снова и снова, страх быть пойманными заставлял ее сердце колотиться, а кровь кипеть. Она вспомнила эти ощущения, восторг от наслаждения запретным. Иногда она задавалась вопросом, хотела ли она Сорена несмотря на тот факт, что он был священником, или из-за него.
- Спасибо, что рассказала правду, - сказала Кайри самым тихим голосом. Если их застукают... ну, какое это имело значение? Они все равно уходили. - Мне нужно было знать.
- Ты это заслужила.
- С тобой все будет хорошо? - спросила Кайри. - Когда ты вернешься туда, во внешний мир?
- О чем ты?
- Я имею в виду, ты ведь не вернешься к нему, правда?
- Нет, - ответила Элли.
Вдалеке она услышала какой-то звук. Просто мотоцикл вдали, его двигатель урчал и гудел, задержавшись у знака «Стоп». Сорена? Может быть. Она подошла к окну, чтобы лучше слышать, подошла к нему, как будто ее тянула к этому звуку невидимая нить, обернутая вокруг ее сердца.
Кайри потянулась и взяла руку Элли в свою, остановив ее на полпути.
- Пошли в постель, - сказала Кайри. - Пожалуйста? Будь со мной. Еще один раз сегодня.
Элли подтолкнула ее к кровати и уложила на спину. Завтра они будут уставшими, но кого это волнует?
Она слышала, как мотоцикл за воротами уезжал.
Она была в безопасности. Кто бы это ни был, он уехал.
Она сказала Кайри правду. Она не вернется к нему.
Не сейчас.
Не потом.
Пока нет.
Глава 31
Нью-Йорк
Каллиопа отправила «Роллс-Ройс» за Кингсли в аэропорт. Но когда его водитель повернул на Риверсайд-Драйв, Кингсли окликнул спереди.
- Сначала Уэйкфилд, - сказал он.
Его водитель, юный полубезработный актер по имени Роланд, сделал, как велел Кингсли.
Глубокое, до костей, изнеможение охватило все тело Кингсли. Он снова чувствовал себя солдатом, вернувшимся с боя, раненым, уставшим и онемевшим. Водитель заметил, что он сбросил лишний вес и процитировал ему Шекспира. По словам Роланда, Кингсли был тощ, в глазах холодный блеск, и Кингсли посчитал отсылку к Юлию Цезарю уместной. Сегодня в его дерьмовом списке были люди, обладающие слишком большой властью. Пришло время немного поговорить с одним из них.
- Мне оставить вас и вернуться позже? - спросил Роланд, когда открыл дверь «Роллса» для Кингсли.
- Жди меня, - ответил он парню. - Это не займет много времени.
Сегодня была суббота, и Сорен всегда служил мессу по субботним вечерам. К этому времени служба уже закончилась, но, зная привычки Сорена, он все еще был либо в церкви, либо в доме священника. Он не мог уйти далеко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Кингсли был рад увидеть, что в церкви нет верующих, когда он вошел в нее. В данный момент он едва ли годился для человеческого общества. Последний раз он принимал ванну вчера в океане, и он не спал и не брился два дня. На нем была вчерашняя одежда - темные брюки, черная футболка. Он оставил черный жакет в «Роллсе», а Джульетту оставил на Гаити.
Он знал, что больше никогда ее не увидит. Единственная женщина, с которой он мог бы провести свою жизнь, а она приказала ему уйти от нее и из ее жизни.
Он потерял все. Снова. Он уже должен был привыкнуть к этому, подумал он, потерять все и всех, кого любил. У него определенно было достаточно практики, чтобы быть экспертом в этом. Если бы только можно было получить деньги за потерю людей, которых ты любил, Кингсли мог бы стать профессионалом.
Внутри святилища Кингсли увидел знакомую белокурую голову, обращенную к фасаду церкви. Голова была слегка наклонена. Он молился. Хорошо. Кингсли надеялся, что Бог сейчас слушает его, поскольку он тоже хотел Ему кое-что сказать.
Кингсли сделал один шаг вперед по деревянному полу, и этого было достаточно чтобы известить Сорена о своем присутствии. Белокурая голова повернулся, и священник поднялся со скамьи. Возможно, ему потребовалось на секунду больше обычного, чтобы узнать Кингсли. Карибское солнце превратило его оливковую кожу в бронзовую. Его волосы стали длиннее и нуждались в стрижке, и он не переоделся в свою обычную униформу из дорогих костюмов на заказ, ботинок и всего прочего. Сорен направился к Кингсли длинными целеустремленными, почти нетерпеливыми шагами.
Сорен тоже выглядел изможденным, словно все это время тайно скорбел.
Его шаги ускорялись по мере приближения к Кингсли, и ему потребовались все силы, чтобы не ускорить неизбежное и не пойти ему навстречу.
- Кингсли, - выдохнул Сорен его имя, скорее прошептал. Вздох облегчения, удивления. И Кингсли почувствовал облегчение, увидев его живым, облегчение, увидев, что он стоит, облегчение, просто увидев его, этого человека, которого он любил всю свою жизнь.
Сорен начал было говорить что-то еще, но Кингсли остановил его быстрым резким ударом в лицо.
Голова Сорена дернулась влево. Кингсли должен был отдать этому человеку должное. Он хорошо принял удар. Он уложил бы других мужчин на спину, ударив их так же сильно, как ударил Сорена. Для пущей убедительности и потому, что он этого заслуживал, Кингсли ударил его кулаком в грудь. Он целился под грудную клетку и был совершенно уверен, что почувствовал, как что-то треснуло.
- К слову, это не БДСМ, - сказал Кингсли. Сорен вцепился в плечо Кингсли, чтобы удержаться. Он не согнулся пополам, но был близок к этому. - Считай это уроком сочувствия.
- Я тоже скучал по тебе, Кингсли, - ответил Сорен, ровным голосом, но с ноткой дискомфорта. Он смотрел вниз и увидел, как Сорен сжимает руку. И медленно, очень медленно, Сорен разжал кулак.
- Подставишь другую щеку? - спросил Кингсли. - Может в семинарии, ты все-таки чему-то научился.
Наконец Сорен выпрямился и поднес руку к носу. Из него сочилась кровь. Он дотронулся до нее и посмотрел на кровь, словно был удивлен увидеть ее.
- Чем я обязан такому приветствию? - спросил Сорен спокойным, но твердым, как гранит, голосом.
Кингсли сунул руку в карман брюк и протянул рукоятку стека, который он подарил Элли, рукоятку стека, которую она оставила ему в качестве сообщения, рукоятку стека, которую сломал Сорен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он бросил его на пол церкви перед ногами Сорена. Кингсли смотрел в глаза Сорена.
- Никогда больше не ломай мои игрушки.
Кингсли развернулся, чтобы уйти, но Сорен остановил его вопросом.
- Почему тебя не было с ней?
Кингсли застыл. И медленно развернулся.
- Достаточно чтобы подставить вторую щеку, - ответил Кингсли. Он улыбался. - Действительно впечатляет. Тебе даже не нужно бить меня, чтобы ударить. И в самом деле, ты величайший садист в мире. Поздравляю. Надеюсь, ты горд собой.
