- Эдж, - ответил он в трубку.
- Ты сломал ребро, - ответили ему.
Кингсли усмехнулся, его первый настоящий смех за неделю.
- Думал, ты будешь рад этому факту.
- Как лицо?
- У меня синяк. Должно быть интересно объяснить это моей церкви.
- Добро пожаловать в компанию тех, кто должен лгать о своих синяках. Твоя Малышка одна из основателей.
- Я никогда не оставлял синяков на ее лице.
- Тогда, я полагаю, ты заслуживаешь медали, - сказал Кингсли с большей злобой, чем намеревался.
- Я звоню не для того, чтобы начинать второй раунд.
- Нет, - ответил Кингсли. - Знаю. Я закончил. C’est fini
- Хорошо. Потому что, если ты попробуешь это еще раз, я нанесу ответный удар.
- Меня не били уже несколько месяцев. Твои угрозы не оказывают желаемого эффекта.
- Впрочем, как и всегда.
Кингсли сделал паузу и приготовился к признанию.
- Я встретил кое-кого на Гаити.
- Вот где ты был?
- Недолго.
- Кто она? Он?
- Ее зовут Джульетта. Но это не имеет значения, - ответил Кингсли. – У нас с ней ничего не получилось. Из-за этого я мог сорваться на тебя.
Это были самые откровенные слова, которыми Кингсли мог выразить свое сожаление. По большей части, потому что он не сожалел.
- Должно быть, она зацепила тебя, раз ты напал на священника в церкви.
- Она... была очень особенной для меня, - сказал Кингсли, ненавидя прошедшее время. - Я бы не рассказал тебе о ней, если бы не одна причина...
- Какая? - спросил Сорен, с легкой ноткой сострадания в голосе.
- Если то, что ты чувствуешь к Элли, похоже на то, что я чувствую к Джульетте...
- Если ты испытываешь что-то похожее на мои чувства к Элли, и испытывал с тех пор, как она ушла... тогда выражаю свои глубочайшие соболезнования. Я бы не пожелал этого своему злейшему врагу.
- Я хочу спросить тебя, как ты, но я не хочу знать ответ, - сказал Кингсли.
- Ты знаешь мою жизнь. Знаешь мое прошлое.
- Знаю, - ответил Кингсли.
- Тогда ты знаешь, что это значит, когда я говорю, что это худшее, через что я когда-либо проходил.
Кингсли поморщился.
- Прости за это.
- Это не твоя вина. Клянусь, если бы я мог обвинить тебя, я бы это сделал.
- Как ты думаешь, она вернется? - спросил Кингсли.
- Да, - ответил Сорен.
- Ты уверен?
- Я знаю свою Элеонор. Я знаю свою Малышку. Она вернется ко мне.
- А если нет?
Сорен не ответил на это, и Кингсли был рад. Он тоже не хотел знать ответа на этот вопрос.
- Она рассказала тебе, что я просил ее причинить мне боль? - спросил Кингсли. - Она рассказала, что причинила мне боль?
- Да.
- Тебе это не понравилось.
- Да. И до сих пор не нравится.
- Я давно сказал тебе, кто она. Эта девушка не сабмиссив. Она...
- Она моя, - ответил Сорен. - Остальное не имеет значения. Она моя. Точка.
- Она твоя? - Кингсли откинул с лица мокрую прядь волос. - Жаль, что кто-то забыл сказать ей об этом.
- Ты закончил?
- Закончил с чем?
- Закончил пытаться причинить мне боль?
- Думаю, да, - ответил Кингсли. - Но я еще не готов простить тебя.
- Это потому, что ты не простил себя за то, что позволил ей пройти через все это в одиночку?
- Ты самодовольный ублюдок, нужно было отправить тебя в больницу.
- Как думаешь, где я провел последний час? Хорошо, что в моем приходе есть врач.
- Как удобно. - Они с Сореном долго молчали, достаточно долго, чтобы Кингсли снова разозлился. - Десять лет назад мы втроем стояли в зале твоей церкви и первый раз разговаривали. Там была свадьба, а она убирала после нее. Ты ушел, и я следовал за тобой, и там увидел ее. И я спросил тебя, могу ли я заполучить ее. Ты помнишь, что ты сказал?
- Напомни, - сказал Сорен, хотя Кингсли был абсолютно уверен, что Сорен помнил каждое слово того вечера.
- Ты сказал: «Жди своей очереди».
- Так и сказал. И?
- И ты должен знать, - ответил Кингсли, - если Элли когда-нибудь вернется, настанет моя очередь.
Глава 32
Тот самый день настал.
Пора уходить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Такой была первая мысль Дафны, когда она в последний раз проснулась в постели Джона . Часы на прикроватной тумбочке показывали 5:17 утра. Она оделась в темноте, пока солнце не взошло, а если бы и взошло, шторы были плотно задернуты, чтобы не пропускать свет. Она жила за закрытыми шторами с первой ночи с Джоном. Она приходила в его дом в темноте, и уходила до рассвета. В книге или фильме, возможно, она была бы вампиром, который проснулся на закате своей жизни и погрузился в сон, подобный смерти на рассвете . Такой была ее жизнь последние шесть месяцев. От рассвета до заката она жила как в тумане, часы, лишенные цели и смысла . На закате она оживала, как только переступала порог его дома.
Этим утром она переступит его снова, в последний раз.
Она натянула вчерашнюю одежду, которая оказалась разбросанной по всем полу. Прошлой ночью Джон был игрив и швырнул ее трусики в одну сторону, носки в другую . Догадывался ли он о том, что она задумала ? Была ли это тактика затягивания ? Нет, конечно, нет. Она знала Джона. Если бы он вообще догадывался, что она уходит от него сегодня, она бы проснулась привязанной к кровати за запястья и лодыжки, ключи от машины спрятаны, а деньги пропали . И она была разочарована, когда проснулась и обнаружила, что ее руки и лодыжки свободны, ключи там, где она их оставила, все ее деньги в сумочке .
Одевшись, она встала у кровати и посмотрела на Джона, спящего на животе, положив руки по обе стороны головы . У него было красивое тело, и она провела под ним каждую ночь последних шести месяцев . Ей до боли хотелось прикоснуться к нему, но он всегда спал чутко, в чем винил свою военную подготовку . И говорить она тоже не могла, чтобы не разбудить его . Поэтому в храме своего разума она произнесла ему одну безмолвную молитву .
- Джон, я больше так не могу. Я получила письмо, и меня приняли в Калифорнийский университет. Сегодня я отправляюсь туда. Ты не знал. Никто не знал. Я хотела сказать тебе, но знаю, что ты найдешь способ уговорить меня остаться . Ты бы нашел способ удержать меня здесь . Это было бы нетрудно . Тебе нужно всего лишь сказать: «Останься», и я останусь. Поэтому я не могла рассказать тебе. Я не могла дать тебе шанс отговорить меня, потому что ты бы это сделал . Я не знаю, помогает это или делает хуже, но ты единственный мужчина, который когда-либо защищал меня. Тебе нужно оставаться полицейским, чтобы ты мог защищать других людей . И в конце концов кто-нибудь узнал бы о нас, и ты бы никогда больше не стал полицейским . Я не смогу жить, зная, что я забрала у тебя жизнь, которую ты любишь. Так что это единственный выход . Я однажды пообещала тебе, что никогда больше не убегу от тебя. Есть две вещи, которые тебе следует знать. Я люблю тебя. Но я солгала .
Дафна развернулась, взяла ключи от машины, вышла через заднюю дверь и села в свою машину.
Она завела ее, выехала задним ходом с подъездной дорожки и уехала.
Она ехала до конца улицы и остановилась на светофоре.
На дороге больше никого не было. Она была одна, совсем одна.
Загорелся зеленый свет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но Дафна не тронулась.
Она должна ехать.
Свет снова стал красным.
Дафна ждала. Если она вернется, то сможет проскользнуть в его постель, и он никогда не узнает, что она уходила .
Или она могла бы уехать и начать новую жизнь без него .
