Я подошла к вашей комнате, чтобы попрощаться, но ваш дружный заливистый смех заслонил вас от меня подобно каменной стене. Несколько метров по коридору я прошагала задом наперед на высоких каблуках, рискуя рухнуть навзничь, после чего выскочила вон, будто спасаясь от пожара, захлопнув входную дверь за спиной. Какое-то время неподвижно стояла на лестничной площадке, дожидаясь, когда что-то внутри меня сработает и заставит меня спуститься по лестнице, сесть в машину и поехать на встречу с незнакомцем, пока мои муж и дочь дописывают доклад по истории.
Прости меня, Луче – я знаю, что это неправильно, знаю, что должно быть по-другому.
Я спустилась вниз по лестнице, дошла до входной двери и улыбнулась соседям, мирно ждавшим лифта.
В машине я немного помедлила, прежде чем завести мотор. Сжимая ключи в руках, я окинула взглядом окно комнаты Луче, третье справа на шестом этаже, и представила себе, как они следят за мной, спрятавшись за занавесками, хотя точно знала, что ни тот ни другая даже не заметили моего отсутствия.
Какие раны больше болят: кровоточащие и пульсирующие, заставляющие вас скрипеть зубами, или же старые, давно затянувшиеся, которые обычно расчесывают, впадая в задумчивость? Должны ли старые раны учить нас чему-то, напоминать о давно пережитом, о том, чего нам стоит избегать в будущем?
Ресторан находился на выезде из города – достаточно уединенно, чтобы не встретить знакомых, но не слишком далеко, чтобы не казаться любовниками, скрывающимися от супругов.
Он уже сидел на месте: то ли ему действительно хотелось меня увидеть, то ли нечего было делать дома. Когда официант повел меня к столику, я, спрятавшись за его спиной, заулыбалась. Уже за столиком я поняла, что волнуюсь: моя дочь назвала бы такие переживания «бабочками в животе». Впрочем, я едва была знакома с этим мужчиной – меня возбуждала сама ситуация.
В голове туман – от запаха его туалетной воды. Он сжимает мою руку в своей, и все, что было прежде, теряет смысл.
Он привлекает меня к себе. Я льну к его телу, будто пластилин. Его большие руки опускаются по моей спине все ниже – я покрываюсь мурашками, пытаюсь отпрянуть, но уже поздно. Тогда я пускаю все на самотек, как девочка, летящая на санках вниз с ледяной горки. Наши губы и руки переплетаются. Кое-что остается неизменным – как в двадцать лет, так и гораздо позже.
Моя юбка куда-то испаряется, и я вдруг оказываюсь обнаженной. Мне немного стыдно, но приятно. Я пересиливаю себя и поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. Мне надо на него посмотреть. Мое тело повинуется его желанию, я стою спиной к стене, обняв его руками за плечи, и едва могу пошевелиться. Так, стоя на цыпочках, запустив пальцы в волосы другого мужчины, я опять бросила вас, Луче и Карло.
Я его захотела: его запаха – алкоголя, табака и только что съеденного ужина, его красных губ, его идеально выбритых щек, его широкого торса, его мягкого живота, его ног между моих, его члена. Секса с ним. Захотела того, чем стала в тот момент, и особенно того, что выпустила на волю.
Я принялась его кусать, ощупывая каждый сантиметр, каждый миллиметр его тела.
Я была мокрой от возбуждения, он – сильным и уверенным.
Мы с ним станцевали что-то вроде танго: сбивчивые движения каблуков и щиколоток мало-помалу превратились в племенные пляски вокруг костра, в противоборство рук, губ, языков…
Той ночью, 4: 00
– Синьора, пойдемте со мной, у нас мало времени.
Доктор Лонгани потряс меня за плечо и знаком показал мне, чтобы я следовала за ним по коридору налево.
Глядя на мою одежду, обувь и растрепанные волосы, любой человек вообразил бы только один вариант развития событий минувшей ночи.
Почему еще мать девочки, доставленной ночью по «скорой», заявилась в больницу в подобном виде?
Мне было не по себе.
Может, именно поэтому врач, как мне показалось, был со мной резок и неприветлив?
Я помотала головой, оглянулась, поискала глазами Карло и все-таки последовала за доктором.
– Но что же все-таки произошло? Что вы сказали моему мужу? Где моя дочь?
От страха у меня спазмом скрутило желудок, и я остановилась.
– Если вы сейчас же не скажете, что случилось, я закричу! – почти прокричала я, чтобы обострить ситуацию.
Врач остановился, сокрушенно взглянул на меня и объяснил:
– Я всего лишь хочу, чтобы вы прошли в мой кабинет, синьора, вот и все. Закон запрещает мне рассказывать о вашей личной жизни посреди больничного коридора.
Из окна этого скучного длинного помещения виднелись холмы, стол был завален рецептами, больничными карточками, и только ярко-красная лампа придавала кабинету некую индивидуальность.
Доктор усадил меня на кожаный диван и присел напротив.
– Луче привезли сюда несколько часов назад в бессознательном состоянии. У нее острый гепатит, причины которого мы пока не знаем. Возможно, он врожденный… Но, синьора, я понимаю, как это нелегко, – я тоже отец… В общем, друзья вашей дочери рассказали, что приобретали синтетические наркотики и что Луче принимала их вместе с алкоголем.
Меня как будто выпотрошили. Да, Луче, ты похожа на меня гораздо больше, чем я думала.
– Боже мой… И где она сейчас? Я бы хотела… – пробормотала я еле слышно и замолчала. Меня стерли с лица земли. В голове образовался вакуум.
– Синьора, вам нехорошо? Извините меня за прямолинейность, но у нас очень мало времени.
– Да-да, я слушаю, – сказала я, хотя и не знала, способна ли что-то понять.
– У Луче серьезная печеночная недостаточность, и долго в таком состоянии она не проживет. Необходима пересадка.
Я впилась в доктора взглядом. Я была готова ко всему, но не к тому, что придется жить без Луче.
Он тем временем продолжал:
– Существует возможность пересадки части печени от родственников – родителей, братьев, сестер – с их согласия.
Мой рот приоткрылся, я буквально окаменела.
– Мы еще не знаем степени тяжести состояния Луче, но ваш муж уже предложил себя в качестве донора.
– И что же? – выдавила я, ожидая услышать в ответ приговор всей своей жизни.
– Анализы показывают, что ваш муж не является биологическим отцом Луче.
Лучше бы он вонзил мне нож в спину.
Я безвольно обмякла на стуле, и слова Карло зазвучали в моей голове: «Как ты могла так со мной поступить?! Как ты могла?!. Как?..»
Мне хотелось свернуться в клубок, чтобы защититься от удара.
Тот человек снова подошел ко мне:
– Синьора, я попрошу вас сдать кровь. Медсестра проводит вас.
Я оставалась неподвижной, как будто ждала, что кто-то понесет меня на руках.
– Синьора, вам нужно сделать ряд анализов. Как только клиническая картина болезни Луче прояснится, нужно будет срочно принимать решение, и мне необходимо точно знать, на что я могу рассчитывать.
Я посмотрела на него снизу вверх, но не нашла, что сказать.
– Синьора, я понимаю всю сложность ситуации, но сейчас вам нужно подумать о дочери. Пожалуйста, следуйте за медсестрой, она объяснит вам порядок процедуры.
Подумать о Луче? Незнакомый мужчина только что попросил меня подумать о моей дочери. Я действительно сейчас настолько неадекватна?
Моя голова начала болезненно пульсировать, как будто налилась кипятком. Я попыталась глубоко дышать, взять ситуацию под контроль, но ничего не выходило – ни одна картинка не складывалась перед глазами. В голове мелькали кадры из прошлого и наталкивались друг на друга, как автомобили в цепной аварии.
Где же Карло? Сейчас он был нужен мне как никогда. Ни говорить, ни думать я не могла, потому что моя голова набилась ватой.
Доктор пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь вывести меня из оцепенения, и спросил:
– Вы можете связаться с биологическим отцом Луче?
Помолчав немного, чтобы я поняла, что речь идет не об оскорбительном любопытстве, а о надежде на спасение, он добавил:
– Было бы неплохо проверить и его.
– Не знаю… – пробормотала я и снова погрузилась во мрак.
В моем случае воспоминания о прошлом вызывали такое же ощущение, как если бы я распахнула окно небоскреба на высоте восьмисот метров от земли и посмотрела вниз. Ощущение падения в без дн у.
Я умела хранить секреты, но оказалась совершенно безоружной перед лицом правды. Я была готова лгать, но не признаваться.
Вот где слабое место моей тайны: я могла скрывать ее ото всех, но не от науки. Спасти меня могли лишь особые отношения между пациентом и его врачом, но и тут я опоздала.
В моей голове зазвучал голос медсестры:
– Синьора, снимите, пожалуйста, жакет. Мне нужно взять кровь.
Я автоматически подчинилась и попыталась повесить жакет на спинку стула, но он упал на пол, впрочем, мне было все равно.
Медсестра подняла его и повесила на вешалку у дверей кабинета.
Я посмотрела на свою помятую блузку и стала одергивать ее, пытаясь разгладить, но так, чтобы не выставлять напоказ лифчик пуш-ап. Медсестра недружелюбно наблюдала за мной, держа в руках жгут, и я оставила блузку в покое. Улеглась и отвернулась к окну с открытыми ставнями, положив правую руку на кушетку и страстно желая, чтобы все это закончилось как можно быстрее.
