лето дачу и отвезла туда своего Тему. Однако ни свежий воздух, ни красота природы не лечат шизофрению и алкоголизм. Артем пил ежедневно, в любой детали окружающего видел прямые доказательства измены жены: пошла выносить мусор — значит, ушла к любовнику, не спит ночами во время его запоев — значит, думает о других мужчинах и так далее — до абсурдной бесконечности. Теперь он, не стесняясь соседей, слышавших его пьяные вопли, избивал жену, обвиняя во всех смертных грехах. Настя терпела и… чувствовала себя героем-подвижником.
Душа ее болела больше, чем синяки от побоев. Отказав себе в материнстве (нельзя же рожать и воспитывать ребенка в таких условиях), она стала подбирать бездомных животных — кого-то пристраивала в добрые руки, кого-то оставляла себе, и теперь вместе с ней на даче оказался громадный рыжий пес Яшка, явно имевший в предках бельгийскую овчарку, и несколько больных котят, брошенных кем-то в мешке в речушку, протекавшую возле их дома. Настя, выкроившая время посидеть на берегу, пока муж спал пьяный, услышала их отчаянный писк, вбежала в воду, но пес оказался проворнее — он первым доплыл до тонущего мешка, принес его в зубах хозяйке, а потом облизывал слепых котят, бешено виляя лохматым хвостом и словно улыбаясь зубастой разинутой пастью.
Муж наутро кричал на нее, утверждал, что котенка и пса ей подарил «любовник», пытался бить Яшку и гнать его из дома тяжелой кочергой и требовал убрать котят с его глаз долой. Настя в своей нескончаемой жертвенности оправдывала его жестокость болезнью, заслоняла собой Яшку и спрятала котят в сарае.
Бред имеет свойство развиваться. Где-то в середине лета Артему прочно вошла в голову идея, что он «должен покарать неверную жену». Однажды, когда Настя, измученная бессонными ночами, задремала на лавке возле растопленной печки, он закрыл заслонку, пустив в дом угарный газ, и, крайне довольный собой, отправился в магазин за новой бутылкой.
Мирозданье вздрогнуло от отчаянного Яшкиного воя и лая и обратило взор на деревянный домик, быстро заполняющийся смертельным угаром. Потом указующим перстом обратило взгляд Яшки к окну, пес вышиб стекло одним ударом мощного тела, схватил зубами Настю за одежду и, не обращая внимания на свои порезы, поволок обмякшую хозяйку к окну. От потока свежего воздуха она очнулась, сжав зубы, подтолкнула пса за окно и навалилась на подоконник, стараясь отдышаться.
Она вновь стояла перед лицом Мирозданья с гудящей, раскалывающейся головой, гладя Яшку, преданно жмущегося к ее ногам. Мирозданье сердито хмурилось.
— Да что у тебя за характер такой? — вопросило оно сурово. — То гробишь себя наркотиками, то бросаешься в другую крайность — и убиваешь себя излишней жертвенностью.
— Это лучше развратных тусовок наркоманов, — упрямо сжав зубы, заявила Настя. — Самоотверженность — высший уровень духа.
— Что за теория? — Мирозданье с удивлением подняло бровь.
— Я начинала писать книгу о гуманизме, — пояснила его собеседница, нежно поглаживая Яшкину голову. — Мыслители разных времен восхищались альтруизмом и самопожертвованием.
— Написала? Опубликовала?
— Нет, — Настя понурила голову. — Теме нужна была моя забота — и я все бросила. Да и работы много, я ведь работаю в интернате, больным детям нужна моя помощь. Но зарплата маленькая, а мне платить ипотеку. Устроилась там же уборщицей, а еще подрабатываю частными занятиями.
— Хм, подвижник! И что ты оставишь в Вечности? Умственно отсталые дети, безумный муж-убийца…
Мирозданье опустило взгляд на бренную землю, Настя посмотрела туда же: Артем, прикладываясь на ходу к очередной бутылке, дико хохотал, радуясь своей жуткой мести «изменнице»-жене, при этом двигался вброд через ту самую речушку, где Настя спасла котят. Шаги его были неверными, он потерял направление — и пошел не поперек речки, а вдоль, натыкаясь на склоненные над водой стволы ив и путаясь в осоке. Упал на четвереньки, поднялся, потом снова упал лицом вниз и больше не встал.
У Насти зашлось сердце.
— Спаси его! — закричала она Мирозданью и сама рванулась туда, вниз, к реке. Сжав зубы от непосильной тяжести, она выволокла безжизненное тело на берег, но было уже поздно — Артем захлебнулся насмерть.
— За что ты покарало его? — гневно крикнула она, понимая голову и глядя заплаканными глазами прямо в лицо Мирозданью.
То пожало плечами:
Я никого не караю, — просто сказало оно. — Я не Бог, которого люди придумали от страха перед жизнью и смертью. Люди сами корежат СТРУКТУРУ МИРА, глупо прут против ЗАКОНОВ МИРОЗДАНЬЯ. Этот человек просто получило своё.
Настя плакала, стоя на коленях возле тела, Яшка скулил и лизал ей лицо. Мирозданье положило руку на плечо молодой женщины:
— Твоя странная миссия закончена. Постарайся выбрать другой путь, без саморазрушения. У тебя есть ясный ум, доброта и воля, так постарайся найти им лучшее применение.
— Знаю! Я создам семейный детский дом для больных детей. В интернате относятся к ним плохо, а я дам им свою любовь.
— Ну вот, опять и снова! Когда-то ваш классик, Чернышевский — читала, конечно? — придумал теорию РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА. Но это явно не для тебя. Ты способна хотя бы на РАЗУМНЫЙ АЛЬТРУИЗМ?! Миру не нужно жертвенное добро, убивающее добрых людей — мне не доставляет удовольствия видеть ваши страдания. Поищи другой ПУТЬ МИССИОНЕРА — путь радостного служения, приносящего счастье! Я прошу, я требую, я умоляю тебя! — Мирозданье, поймав себя на излишней экспрессии, остановилось, подумало. — Знаешь что, прежде, чем браться за очередное доброе дело, сходи к хорошему психологу. Только не говори, что тебя послало Мирозданье — иначе от психолога быстро попадешь к психиатру.
Похоронив мужа, Настя забрала стареющую мать жить к себе и поделилась с ней своими планами создать семейный детский дом. Разговор с Мирозданьем она сочла галлюцинацией от угарного газа. Написала заявление — и отправилась в опеку.
Зав. опекой — пожилой человек в сильных очках с толстыми стеклами — подозрительно посмотрел на нее. Это был разведенный мужчина, с весьма несчастливой судьбой. В молодости он пережил личную драму: у них с женой долго не было детей, а когда она, наконец, каким-то чудом, забеременела, то поступила очень странно: сделала аборт, бросила ошарашенного мужа и отправилась искать счастья на стороне. Николай Семенович (так звали зав. опекой) с тех пор проникся недоверием и ненавистью ко всем женщинам на свете и… вымещал свои чувства на тех, кто приходил к нему с намерением стать приемным родителем.
— Небось нагрешили по молодости, наделали абортов, а теперь надумали грехи замолить, — злился он про себя, отказывая очередной претендентке на усыновление или приемное родительство. Те в слезах уходили, распрощавшись с мечтой. Если же кто-то
