Все, что говорил Егоров, оказалось правдой.
В результате нездорового интереса к доказательству теоремы Ферма — так было там написано,— проявленного любителями легкой наживы,— так было там написано — премию отменили в 1911 году...
Изумрудный остров Ява, обагренный кровью, в дыму и огне, возник на секунду перед глазами Клима — и потом его накрыло громадной волной...
— Где ты взял это? — побледнел Клим.
— В библиотеке, а то где же! — засмеялся Егоров, обнажая мелкие кривые зубы.
— Свинья ты,— с безнадежным отчаянием сказал Клим.— Я бы такую свинью не стал пускать в библиотеку!..
И это было все, что он мог сказать.
А Егоров уже балаганил, объясняя ребятам, как Бугров и Гольцман решили бежать на Яву, прихватив с собой десятка два самолетов и танков... И все смеялись.
...Над чем?..
Прозвенел звонок.
Верзила Мамыкин, всхлипывая, вытирал с узеньких заплывших глазок слезы.
— Ну, Бугров, спасибо,— сказал он,— насмешил, как в цирке!
Но смешки еще долго вспыхивали то в одном, то в другом конце класса. Клим старался их не слышать. И не думать о Егорове, о Мамыкине — ни о ком. Что делать дальше? Катастрофа наступила в одну минуту. Они были разгромлены и уничтожены. Мишка пасмурно молчал, виноватый и подавленный. У Клима не подымалась рука задать ему хорошую головомойку.
Что делать дальше?
После уроков они остались в классе. Михеев был дежурным. Он собрал чернильницы, отнес их в учительскую и вернулся, чтобы захватить портфель. Он складывал в него учебники — все один к одному, каждый обернут в газету, на каждом аккуратно выведено заглавие и — сверху, над волнистой чертой — имя владельца. Когда Михеев хотел выйти, ему преградили дорогу.
— Кто ты? — спросил Клим коротко.
Михеев удивился.
— Я?..
— Да, ты,— повторил Клим.— Ты комсорг или оппортунист?
— Я комсорг,— сказал Михеев.— Пусти, мне домой надо.
— Ничего,— сказал Мишка,— Еще успеешь.
— Я есть хочу.
— Семьдесят миллионов малайцев тоже хотят есть,— сказал Клим.
— А я тут при чем?
— С этого надо было и начинать! — сказал Клим.— Какой ты, к черту, комсорг? Ты оппортунист и предатель! Ты думаешь, ты над нами смеялся сегодня? Ты над яванской революцией смеялся! Над людьми, которые умирают за свою свободу!..
Михеев растерянно провел рукой по и без того прилизанным волосам.
— Не выдумывай,— сказал он.— Я над ними не смеялся.
— Хорошо,— сказал Клим холодно,— Допустим. А теперь — садись.
Михеев сел.
— Двигайся,— сказал Клим.
Он сел около Михеева, и рядом с Климом опустился Мишка. Михеева притиснули к стенке.
— Думай,— сказал Клим.
— О чем? — сказал Михеев.
Клим враждебно уставился на Михеева. Неужели в его набитой параграфами головенке не осталось живого места?
— Хорошо,— сказал Клим.— Сегодня вы смеялись над нами. Хотя, между прочим, мы совсем не собирались формировать дивизию, как натрепался Егоров. Не такие уж мы остолопы. Но почему обязательно должны думать про то, как помочь Яве, только мы с Гольцманом? Думай тоже!
Михеев заерзал.
— Так сразу не придумаешь,— сказал он через минуту.
— А когда ты придумаешь? Когда Яву снова захватят империалисты?— без усмешки сказал Клим.
Они сидели и думали. Потом Михеев сказал:
— Надо спросить у классного руководителя.
— Ты гений,— сказал Клим.— Думай дальше.
Они снова сидели и думали. Мишка угнетенно колупал ногтем парту и сопел. После неудачи с теоремой Ферма у него наступил шок.
Михеев сказал:
— Надо спросить в райкоме.
— А что... Ведь это идея...— задумчиво произнес Клим, и ему вдруг представилась заколоченная досками крест-накрест дверь, и на ней мелом: «Все ушли на фронт».— Идея! — закричал он, просияв, и вскочил.
— Конечно,— солидно подтвердил Михеев,— Там должны все знать.
— Давно бы так,— проворчал Мишка.— Как это мы раньше не догадались?..
Правда, им пришлось по дороге преодолеть настойчивое сопротивление Михеева, который считал, что на сегодня хватит заниматься мировыми проблемами, но его просто подхватили под руки, и через полчаса все трое уже были у райкома.
Их встретила молоденькая бледненькая девушка с утиным носиком и строгими глазами.
— Вы из седьмой школы? На семинар пионервожатых?..
— Нам к секретарю,— сурово заявил Клим.
— К первому,— добавил Мишка.
— А что у вас такое? Я — зав школьным отделом.
— Нет,— возразил Клим уклончиво.— У нас дело политическое.
— Международное,— уточнил Мишка.
Куцые бровки взметнулись кверху, но девушка тотчас опомнилась.
— Ну что ж,— с подчеркнутым безразличием сказала она.— Тогда ждите. Секретарь занят...
Деловито пошуршав бумагами, она сорвала с рычажка телефонную трубку.
Ребята уселись на стулья перед секретарским кабинетом. Из-за двери слышались неразборчивые голоса. Над шкафом с унылыми серыми папками тикали ходики. Было пятнадцать минут четвертого.
В комнату шумно влетел долговязый парень с веселыми, озорными глазами.
— Амба, Шурочка! Вчера, понимаешь, пошел к девчатам с кирзавода в общежитие, беседу проводить,— ну, баян, то-се... Только начал... Мать честная! Басы-то сдали!..— Он обескураженно захлопал светлыми ресницами.
Шурочка сказала:
— Нечего, Карпухин, ходить с баяном, когда серьезное мероприятие...— и неожиданно пронзительным голосом закричала в трубку:
— Пятая? Пятая? Мне директора... Ди-рек-то-ра...
— Эх, раздуй его горой,— сказал Карпухин. — Как же я теперь без баяна?..— он махнул рукой и повернулся к ребятам:
— А вы чего сидите, хлопцы?
— Нам первого секретаря,— сказал Мишка.
— Нет и нет, хоть ты тресни! — Шурочка бросила трубку.— Да у них международные дела,— недовольно сказала она, кивнув на ребят.
— Ишь ты!..— Карпухин скорчил изумленную рожу.— Так, может, вам сразу в министерство иностранных дел?
Его шутливая серьезность задела Клима.
— Нет,— сказал он сухо,— пока с нас и секретаря достаточно.
— А-а-а, ну тогда желаю успеха...— Карпухин подмигнул, сочно рассмеялся, сдернул с гвоздя пальто и, шлепая плохо надетыми калошами, умчался так же шумно, как и появился.
Он не понравился Климу — слишком уж легкомыслен для работника райкома. Другое дело — секретарь... Наверное, умный, волевой, с колодкой орденов на груди... Вот он слушает их, не перебивая, и сквозь дым папиросы улыбается от удовольствия. Потом выходит из-за стола и каждому жмет руку. Жмет молча, как товарищ товарищу. Зачем слова?.. Потом они все вместе подходят к большой карте, и между Индокитаем и Австралией — россыпь островов... «Ява,— говорит секретарь и щелкает пальцем по длинному желтому пятну.— Что ж, подумаем, братцы, что в наших с вами силах...»
Стрелки часов спрямились — без двенадцати четыре. Из кабинета, оживленно переговариваясь, вышло несколько человек.
— Вперед! — сказал Клим, и голос у него сорвался. Он открыл дверь...
Большая стрелка еще не успела доползти до цифры двенадцать, как они уже спускались по скрипучему райкомовскому крыльцу. Впереди шагал Михеев. Он тщательно обходил все лужи и скакал с камешка на камешек. Мишка и Клим брели напрямик.
Так они миновали двор и очутились на улице.
— Вот видите,— сказал Михеев с оттенком превосходства в голосе,— я же говорил — ни к чему ваши выдумки... Надо учиться — и все...— он снисходительно усмехнулся, глядя на Клима.— Или ты, может, и секретаря райкома в оппортунисты запишешь?
— Знаешь, что? — сказал Клим устало, не поднимая отяжелевшей головы.— Катись ты отсюда... Понял?
Вскоре Михеев свернул за угол. Дальше Клим и Мишка тащились вдвоем. «Советское правительство поддерживает индонезийский народ... Оно предложило установить дипломатические и торговые отношения с республикой...» Как будто они сами этого не знали! Как будто для того, чтобы услышать об этом, стоило идти в райком!
Чирикали воробьи. Быстро подсыхали тротуары, и под заборами уже зеленели свежие побеги травы. И кювете бурлил ручей, похожий на косматую гриву лошади. По нему беспечно, вперевалочку, скользил спичечный кораблик с бумажным парусом. Он задел на повороте за щепку, кувыркнулся и ушел на дно.
Жить не хотелось.
8
Помощь пришла неожиданно.
Это случилось в тот день, когда Мишка мастерил самокат.
Дело в том, что Мишка Гольцман был изобретателем. И как всем настоящим изобретателям, ему не везло. Начав с приемников, он построил замечательный аппарат, который почему-то принимал только одну станцию! И эта станция лопотала на каком-то тарабарском языке. Клим и Мишка изучали в школе немецкий, а из английского знали только «гут монинг» и «ай эм вери сорэ». Турецкий язык им был незнаком. Отчасти поэтому они решили, что Мишке удалось поймать Стамбул. Но Стамбул им был ни к чему. Приемник забросили.
