Но ничего, жили. Не хуже других. И не лучше. Спорили, молчали, улыбались, радовались обновам, ходили в гости, жаждали получить новую квартиру. Как все. И когда Воронцов стал кандидатом, радовались вместе, до полуночи строили воздушные замки.
Как раз в это время он стал на изнурительную и радостную стезю изобретательства. Может быть, если бы знал, к чему это приведет, не начинал. Толчком, как часто бывает, послужил случай.
Вечером на дежурстве «скорая» привезла человека, попавшего под автобус. Рентгеновский снимок показал — сложный многооскольчатый перелом голени, крупные осколки лежали вдоль и поперек. Сцепить и удержать их не было никакой возможности — ни гипсом, ни вытяжением с помощью груза.
— Сюда бы Авиценну, — вздохнул второй дежурный, разглядывая снимок. — Он бы слепил.
— Разве что, — неопределенно ответил Воронцов. — Как в легенде.
А легенда гласит следующее. Однажды неторопливая беседа с учениками великого врачевателя Абу Ибн Сины, которого впоследствии европейцы переименовали в Авиценну, была прервана гонцом от падишаха. Требовалась срочная помощь: охотясь за джейранами, сын падишаха упал с коня и сломал ногу. Приехав во дворец, Абу Ибн Сина застал юношу стонущим от боли, с неестественно вывернутой ногой, сквозь кожу выпирали осколки костей. Прочитав молитву, великий врачеватель напоил больного сонным зельем, а затем, мягко ощупывая чуткими пальцами каждый осколок, осторожно вправил их на место. Затем он уложил вдоль ноги гладко выструганные дощечки, туго обмотал ногу полосой хлопчатобумажной ткани и пропитал повязку клейким бальзамом. Прошло две луны, и шахзаде вновь стоял на ногах. Ученики недоумевали: кости не могли срастись, шахзаде был обречен стать калекой. Быть может, учитель знает особую молитву?
— Молитва, конечно, есть, — лукаво ответил Ибн Сина. — Но не мешает еще иметь голову. И руки. Смотрите, как это делается. — И он попросил принести мешок и глиняный горшок.
Когда принесли требуемое, он положил сосуд в мешок, размахнулся и ударил о дувал. Конечно, горшок раскололся на множество осколков. Ибн Сина положил мешок перед собой и, не открывая его, через грубую ткань стал ощупывать глиняные осколки. Не прошло и часа, как все они были уложены один к другому и в мешке обозначились контуры горшка.
— Вот так, дети мои, — сказал Ибн Сина. — Повторяйте это упражнение ежедневно, и тогда лечение любого перелома будет для вас не сложнее, чем свершение утреннего намаза.
Хотя со времен великого врачевателя прошли сотни лет, можно не сомневаться, что и теперь у него не было бы отбоя от пациентов.
Сделав все, что было в его силах, Воронцов ушел в ординаторскую, выключил свет и, не раздеваясь, плюхнулся на диван. Заснуть он не мог, лежал с закрытыми глазами, думал.
Очень неприятно сознавать бессилие в деле, которым занимаешься. Особенно врачу. Как объяснить больному, обреченному уйти из больницы калекой, что наука еще не способна ему помочь? В его понимании виноват врач, который принимал, оперировал, оказывал первую помощь.
Эх, если бы все эти осколки соединить, сцементировать, сжать… Сцепить, пожалуй, можно — нанизать их, как шашлык на шампур, на какую-нибудь проволоку… Да, можно, но они будут болтаться вместе с проволокой… А что если через каждый осколок провести поперек проволоку или спицу с утолщением и притянуть их друг к другу. Так… Спицы в свою очередь прикрепить к аппарату… К какому? А черт его знает, к какому! К такому, чтобы и кости удерживал, и в то же время находился снаружи. Но таких аппаратов нет. По крайней мере, читать о них не приходилось… Ну, раз сегодня так хорошо думается, попробуем сообразить сами… Значит, начали со спиц, стягивающих отломки… А что если такие же спицы провести параллельно одна к другой и перпендикулярно к кости штуки по две, нет, лучше по три выше и ниже перелома?.. Провели. Ну и что? Получится не нога, а забор, садовая решетка… Правильно! Садовая решетка! Ограда Летнего сада! Можно скрепить каждую тройку спиц двумя планками, а планки связать дугами, чтобы натянуть спицы — иначе они будут прогибаться. Ну а дальше просто. Планки соединить направляющими, чем-то вроде рельсиков, чтобы они могли передвигаться. Если их сближать, отломки кости будут сдавливаться, скрепляться, если удалять — расходиться. Двигай куда надо, в любую сторону.
Воронцов вскочил, зажег свет и начал набрасывать чертеж аппарата. Многое еще было неясно, но, как всякому начинающему изобретателю, ему казалось, что через неделю, максимум через месяц, он сможет опробовать свое изобретение. Господи! Ведь ничего сложного: пять деталей, десяток болтов — и все…
Если бы не помощь профессора, он бы и через пять лет не увидел свое детище. Красовский помог достать легированную сталь, нашел токаря, способного выточить подкову для блохи, и к концу года Воронцов смог приступить к опытам на собаках. Они шли успешно, скоро можно было бы переходить в клинику, но неожиданно умер профессор. Умер в операционной, как солдат на посту. Почувствовал себя плохо, но от стола не ушел, только попросил анестезиолога сделать ему укол сердечных — сзади, под лопатку, чтобы не расстерилизоваться. Постоял немного, вроде бы отдышался, закончил операцию, но, вопреки обыкновению, зашивать кожу не стал, попросил ассистентов. Вышел в предоперационную, присел на стул и больше не поднялся.
Появился новый заведующий кафедрой — Шевчук, профессорский диплом в его кармане еще пах свежим клеем. Шевчук твердо знал, что он — человек талантливый, может быть, даже гениальный, но потеряно столько времени, столько лет, пока он был ассистентом, доцентом, вторым профессором, выполнял чужие замыслы, подчинялся чужой воле. Лишь теперь наступила пора развернуться в полную силу, а для этого в первую очередь надо было навести порядок в клинике. Свой порядок. Это не так-то просто в коллективе, который славится традициями. Традиции — это хорошо. Традиции — это модно. Стоило, пожалуй, смирив гордость, поучиться кое-чему у старых, опытных сотрудников. Так он и делал вначале.
Но, увы, они были немолоды, их ум не отличался гибкостью, необходимой для научной деятельности, строго согласованной с замыслами заведующего кафедрой. Им будет спокойнее в поликлинике и других больницах попроще. Стали появляться врачи с институтской скамьи, для которых место в подобной клинике было недостижимой мечтой, а слепое подчинение профессору казалось естественным и неизбежным. Да и могли ли они сравняться с ним в эрудиции, в широте знаний!
Эрудиция Шевчука поражала. Когда он успевал прочесть уйму новых журналов, книг, сборников, было непонятно. Почти каждое утро он приходил со свежей, только что вычитанной, идеей — на свои просто не хватало времени. Надо бы остановиться, подумать, дать голове отдохнуть, но некогда, некогда. В его подвижном воображении уже виделся цикл работ, доклады, диссертации. Слава была близко, рядом. Надо только подтолкнуть этих погрязших в повседневном быту людишек, заставить их двигаться вперед и думать… нет, не думать, а делать, думать будет он, этого достаточно. И сотрудники, со студенческой скамьи привыкшие уважать профессорский авторитет, забросив домашние дела, сидели вечерами в библиотеке, заполняли сотни карточек, подбирали оборудование, бегали за реактивами — срабатывал многолетний стиль клиники: качество и солидность. Но Шевчук не мог ждать, ему нужен был результат — разумеется, положительный — сейчас, сегодня, скорее. Он относился к категории людей, которые умеют оценить значимость идеи и сразу видят ее воплощение. Время, необходимое для этого, средства, скучный ежедневный труд как бы не принимаются во внимание. Им кажется, что подчиненные не хотят, нарочно тормозят, сопротивляются…
Аппарат, созданный Воронцовым, как, впрочем, и его автор, не вызывали у Шевчука положительных эмоций. Аппарат — темная лошадка. Что он может дать — не совсем понятно. А если даже и выйдет что-то стоящее, то он-то, Шевчук, здесь почти ни при чем. В лучшем случае — консультант. Кроме того, Воронцова как выученика Красовского лучше было бы держать подальше. Поэтому для начала он перевел его в поликлинику, на прием, рядовым ординатором.
А между тем последняя модель аппарата была готова. Но без положительного заключения Шевчука ни одна клиника не возьмет ее на испытание, а Шевчук об аппарате и слышать не хочет. Не отказывает в заключении и в то же время не дает. Замкнутый круг!
Однажды, не вытерпев, Воронцов зашел к нему в кабинет и повернул в дверях ключ. Увильнуть от решительного разговора было невозможно.
— Любопытно… любопытно, — протянул Шевчук, поворачивая в руках аппарат так, что хромированные детали отражали на стену солнечные зайчики. Казалось, именно это интересовало его больше всего. — Значит, все-таки закончили? Молодец… Странная штука, странная, — продолжал он, по-прежнему следя за игрой зайчиков. — Ведь вы — хирург, ну и занимались бы своим делом, оперировали или придумали бы новую операцию… Какую-нибудь… — Он презрительно оттопырил губу. — А вам, видимо, лавры Дагирова не дают покоя?
