украсть? — спросил Джимми вместо приветствия.
— Поговорим об этом за столиком в углу, — сказал Луи.
Они перебрались за стол.
— Значит, так. Есть один профессор из Эльзас-Лотарингии. Тебе нужно пробраться к нему в дом и сфотографировать все его математические бумаги, какие сможешь найти. Но нужно это сделать незаметно, чтобы он ничего не заподозрил. Всё оставишь на своих местах, как было. А найдёшь деньги — не вздумай брать.
— Эльзасская шваль. Я в деле. Но мне нужен хороший фотоаппарат — «Лейка»…
— Да знаю я, знаю. Вот тебе деньги на твою чёртову «Лейку». А это адрес профессора и расписание его лекций в университете.
Джимми забрал деньги, потом взглянул на записки с адресом и расписанием и отодвинул их от себя.
— Предпочитаю хранить информацию у себя в голове.
— Так как всё-таки звали твою сегодняшнюю подружку? — поинтересовался Луи.
— Откуда мне знать, — пожал плечами Джимми. — Пришла, сделала, что от нее требовалось, и ушла. На кой чёрт мне ее имя? Лучше подкинь мне ещё деньжат, на расходы.
— Какие ещё расходы? Я уже дал тебе денег на фотоаппарат.
— Вот именно. Это деньги на фотоаппарат.
— Ладно, сегодня я добрый. Держи на расходы. Увидимся через пару дней, здесь же.
Через два дня Луи, как и обещал, снова пришёл в бар «Синий волк», чтобы встретиться с Виртуозом Джимми.
— Ну так что, нашёл что-нибудь? — спросил Луи.
Джимми достал из кармана объёмный конверт и открыл его нарочито неторопливо.
— Вот те самые математические записи, про которые ты говорил. Странное дело: часть из них на немецком, часть — на польском. Есть даже на венгерском. А вот самое интересное: обрати внимание, здесь какие-то математические уравнения с комментариями на немецком и те же самые уравнения с комментариями уже на французском. Перепечатано очень старательно, даже шрифт пишущей машинки такой же.
— Да ты просто гений, — заметил Луи, разглядывая снимки. — Такой наблюдательный, не пропускаешь ни одной детали.
— Это профессиональное, дружище, — самодовольно сказал Джимми.
— Я возьму снимки, чтобы показать людям, которые во всём этом разбираются, — произнёс Луи.
— Слушай, я ведь не дурак, — сказал Джимми. — Я чую, дело серьёзное. Не знаю точно, насколько серьёзное, но думаю, что весьма. И эти твои люди… у них точно водятся деньги. Я, чёрт возьми, хочу заполучить свою долю.
— Я заплатил тебе причитающееся.
— Ладно, как знаешь. Я придержу свои козыри. Уверен, мои услуги ещё понадобятся. И в следующий раз цена будет выше…
Джимми ушёл. Луи позвонил в квартиру Фриды и Гитты; телефонный звонок заставил их прервать забавы в ванне. Они вышли из воды, как две Афродиты, — нагие, мокрые, в клочьях пены.
— Я добыл фотографии математических записок Друлингена, — сообщил Луи.
— Ты испортил нам всё веселье с мыльными пузырями, — сказала Гитта. — Впрочем, ладно. Знаешь, где находится «Артистическое кафе»? Встретимся там в два часа.
— Хорошо. Буду там в два.
В два часа дня в «Артистическом кафе» было многолюдно: в основном туда захаживали студенты, но попадались и профессора, и даже политические активисты… Фрида и Гитта сидели за столиком в глубине зала в компании декана математического факультета Алена Ру. Декану не терпелось узнать новости в отношении сомнительного профессора Друлингена.
Появился Луи Хорёк с пухлым бумажным конвертом в руках. Фрида помахала, привлекая его внимание. Луи подошёл, но садиться за стол не спешил.
— Кто это с вами?
— Профессор математики, — сказала Фрида. — Не волнуйся ты так.
— Может, он стукач. Откуда мне знать?
— Да у него даже ботинки испачканы мелом, — сказала Гитта. — Сам посмотри.
— И верно. — Луи опустился на стул.
— Давай посмотрим, что ты добыл, — сказала Фрида.
Луи вынул из конверта пачку фотографий и разложил их на столе. Профессор достал из своего портфеля большое увеличительное стекло и углубился в изучение снимков.
— Хм, любопытно, — проговорил он спустя некоторое время. — Вот записи на немецком языке: теория чисел. И обратите внимание на подпись — некий Карл Франк. А здесь, насколько я могу судить, записи на румынском и польском языках. Но большинство бумаг всё же на немецком. Особенно примечательны те страницы на немецком, рядом с которыми находятся те же уравнения с комментариями на французском.
— Знаете, профессор, — вежливо начал Луи, — мой знакомый, который сделал эти снимки, сказал, что расположение уравнений и комментариев сходно и даже шрифт пишущей машинки похож.
— Ваш друг весьма наблюдателен, — сказал Ален Ру.
— Ему бы польстил ваш комплимент, — ухмыльнулся Луи.
— Что же, — сказал Ален Ру, задумчиво крутя в руках увеличительное стекло, — профессор Ганс Друлинген, — декан произнёс имя с нескрываемым отвращением, — похоже, он каким-то образом заполучил чужие математические работы, а теперь переводит их на французский язык и выдаёт за свои собственные.
Он помолчал, затем деликатно поинтересовался:
— Полагаю, это не все бумаги.
— Верно сечёшь, — сказал Хорёк Луи на деланном уличном говоре. — Это лишь малая часть из той нычки.
— Так-так. Неплохо бы нам получить остальное.
— Нам? То есть мы с моим другом делаем всю грязную работу, а вы получаете готовенькое?
В разговор вмешалась Фрида:
— Профессор, боюсь, вы не очень хорошо представляете себе, как устроен этот мир.
— Может быть, — сказал Ален Ру. — Но я способен оценить предоставленные результаты. И я впечатлён, браво. — С этими словами декан математического факультета протянул руку Хорьку Луи, тот ответил неуверенным рукопожатием и смущённо улыбнулся.
— Небольшая премия для тебя и твоего друга, — сказала Гитта, передавая деньги Луи. — Будем на связи.
— Приятно иметь с вами дело, — ответил тот, прощаясь.
Вернувшись в университет, Ален Ру принялся беспокойно расхаживать по своему кабинету. Его угнетало то, что он узнал о Гансе Друлингене. «Некрасивая история, скандальная история, — думал Ален Ру. — Этот негодяй Друлинген присвоил себе чужие труды и легитимизировал плагиат в стенах нашего университета. Надеюсь, Бертран и его люди сумеют что-нибудь сделать…»
Не только у декана математического факультета зародились сомнения в отношении Ганса Друлингена. В то же самое время двое других преподавателей, посетивших лекцию коллеги, обсуждали эту тему в «Артистическом кафе».
— Ну так что, Эмиль, что скажете о последней лекции Друлингена?
— Минутку, сперва я должен промочить горло после столь сухого изложения. Этот Друлинген снова в своём репертуаре: писал формулы на доске, постоянно сверяясь с бумагами, кое-как ответил всего на пару вопросов и спешно ушёл.
— Знаете, его записи по символической логике напомнили мне работы Давида Гильберта. Или, возможно, это был кто-то из его учеников. Хотя, может, я ошибаюсь…
— А в следующем месяце, кажется, Друлинген будет читать лекцию по теории чисел. Впрочем, кто знает. Каждый раз у него что-то совершенно новое, причем из совершенно другой области. Но
