прекрасная планета на небесном своде. Солнце
нагревает тоненькую живую корочку, заставляет
лопаться почки и бродить гниль, вытягивает из
земли, а затем разгоняет поднимающийся от нее
пар. Густые слои облаков смягчают краски, при
глушают звуки, покрывают равнины и морскую
гладь одним плотным серым покрывалом. Забара
банив по листьям, начинается дождь, его влагу
38
пьет земля, всасывают корни. Ветер гнет молодые
деревья, ломает старые стволы, разметает все со
страшным шумом. Наконец вновь устанавливается
тишина, на неподвижном снежном пространст
ве — никаких отметин, кроме отпечатков копыт,
лап, или когтей, или звездчатых следов, оставлен
ных птицами. Лунные ночи, играют блики света, и
нет нужды, чтобы поэт или художник любовались
ими, чтобы какой-нибудь пророк предсказал, что
однажды подобия насекомых, облачившись в гру
бые доспехи, рискнут забраться туда, наверх, в
пыль этого мертвого шара. Когда их не затмевает
сияние луны, мерцают звезды, они расположены
почти так ж е , как сегодня, но еще не соединены
нами в воображаемые квадраты, многоугольники,
треугольники, еще не получили имен богов и чу
довищ, к которым не имеют никакого отношения.
* * *
Но у ж е почти повсюду — человек. Племя че
ловеческое пока немногочисленно, живет скрыва
ясь, отступая под последним натиском совсем
близких ледников, оно почти не оставило следов
на земле, где нет еще пещер и скал. Царь-граби
тель, вырубщик животных и убийца деревьев,
охотник, прилаживающий силки, в которых зады
хаются птицы, и устраивающий западни, где на
кол напарывается пушное зверье; загонщик, под
стерегающий животных во время сезонных мигра
ций, чтобы обеспечить себя на зиму сушеным
мясом; строитель убежищ из веток и бревен, че-
39
ловек-волк, человек-лиса, человек-бобер, соеди
нивший в себе хитроумие и ловкость животных.
Это о нем в преданиях раввинов говорится, что
при сотворении его земля отказала Богу в горсти
грязи, а арабские сказки уверяют *, что животные
содрогнулись, увидев сего голого червя. Человек,
имеющий силу и власть, которые, как их ни оце
нивай, представляют собой аномалию в устройст
ве мира, человек, наделенный опасным даром
заходить в добре и зле много дальше, чем все из
вестные нам живые существа, обладающий чудо
вищной и высокой возможностью выбора.
В комиксах и научно-популярной литературе
этот Адам, не снискавший себе славы, предстает
перед нами как волосатая зверюга, потрясающая
палицей: образ, весьма далекий от иудейско-хри-
стианской легенды, согласно которой первобыт
ный человек мирно бродит в тенистых кущах, еще
дальше он от микеланджеловского Адама *, про
буждающегося в своем совершенстве при сопри
косновении с перстом Божьим. Разумеется, он был
зверем, человек, разбивавший камни и умевший
обрабатывать их, потому что та же звериная сущ
ность сидит и в нас, но эти свирепые Прометеи изо
брели огонь, стали варить пищу, догадались
окунуть в смолу палку, чтобы рассеять ночной
мрак. Они лучше нас умели отличать питательные
растения от ядовитых, от тех, что не кормят, а вы
зывают странные сновидения. Они заметили, что
летнее солнце при заходе смещается к северу, что
некоторые звезды вращаются вокруг зенита или
точно перемещаются вдоль Зодиака, тогда как дру-
40
гие, напротив, капризны в своем движении и пови
нуются смене лунных месяцев или времен года;
они использовали эти знания в ночных и дневных
путешествиях. Эти звери, без сомнения, придума
ли пение, сопровождавшее работу, развлечения и
горе вплоть до нашего времени, когда человек поч
ти разучился петь. Рассматривая их фрески, чувст
вуешь заключенный в них ритм, и кажется, можно
угадать монотонность их молитв или заклинаний.
Анализ почвы в погребениях указывает на то, что
они хоронили мертвых, положив их на ковер из
цветов, разложенных в сложном порядке, и, быть
может, так же поступали старухи во времена
моего детства, раскладывая цветы на пути религи
озных процессий. Эти первобытные Пизанелло и
Дега испытали странную, непреодолимую потреб
ность художника отобразить реальный, копоша
щийся мир в образных формах, родившихся в их
воображении, зрении, под их рукой.
Наши этнологи работают всего в течение века,
но нам у ж е известно, что существовали первобыт
ные мистика и мудрость и что шаманы отважива
лись пускаться в ночной путь по тем же дорогам,
что и гомеровский Одиссей или Данте. С высоко
мерием мы отказываем людям прошлого в воспри
ятии, подобном нашему, с пренебрежением видим
в пещерных фресках лишь продукт магии, имею
щий сугубо утилитарный характер: взаимоотноше
ния между человеком и животным, с одной
стороны, между человеком и искусством — с дру
гой, на самом деле гораздо сложнее и глубже. С
той же надменностью мы склонны относиться и к
41
постройке соборов, умаляя их истинную цен
ность, воспринимая их либо как результат чудо
вищного торга с Господом Богом, либо как
тяжкую повинность перед алчными попами-тира
нами. Оставим подобные упрощения для Омэ *.
Ничто не мешает предположить, что колдун в до
исторические времена перед изображением би
зона, пронзенного стрелами, испытывал в
определенные моменты то же волнение и то же
рвение, что и христианин перед принесенным в
жертву агнцем.
Их, искусников, умельцев неолита, отделяют
от нас всего каких-нибудь три сотни поколений,
за ними по пятам пойдут технократы эпохи меди
и железа, они были мастерами, ловко производя
жесты, бесчисленное количество раз повторяв
шиеся человеком вплоть до предшествовавшего
нам поколения; они строили хижины на сваях и
складывали каменные стены; выдалбливали ство
лы деревьев, превращая их в лодки или гробы; де
лали горшки и корзины; жили в деревнях, где на
задних дворах бегали собаки, стояли ульи и мель
ничные жернова; они пасли стада, заключив с жи
вотными, ставшими домашними, договор, который
всякий раз расторгала смерть; для них лошадь и
колесо появились вчера вечером или появятся за
втра утром. Голод, поражения, страсть к приклю
чениям, ветры, которые будут дуть с востока на
запад и через пятьдесят столетий, во времена на
шествий варваров, занесли их сюда, как это было
или будет с их предшественниками и преемника
ми. Тонкая веревочка то и дело свивается из ос-
42
татков рас вдоль этого побережья подобно тому,
как после бури на дюнах остается бахрома водо
рослей, ракушек и обломков деревьев, выброшен
ных морем. Эти люди похожи на нас: встав с ними
лицом к лицу, мы узнали бы присущие нам чер
ты — глупость и гениальность, уродство и красо
ту. У мумифицированного человека из Толлунда *,
жившего на территории Дании в железном веке и
найденного с веревкой на шее в болоте, куда, по
всей видимости, благонамеренные граждане той
эпохи бросали предателей, истинных или мнимых,
дезертиров, вырожденцев, принося их в жертву
неведомому божеству, — одно из самых умных
лиц, какое только можно представить: этот каз
ненный, должно быть, свысока судил о тех, кто
осудил его.
Потом вдруг слышатся голоса, говорящие на
языке, от которого остались кое-где отдельные
слова, звуки, корни; почти как мы, они выговари
вали слово «дюна», слово «отруби», слово «рос
ток», слово «жернов». Горлопаны, хвастуны,
искатели ссор и удачи, головорезы и вояки: кель
ты в шерстяных капюшонах, в блузах, похожих на
те, что когда-то носили наши крестьяне, в спор
тивных шортах и просторных штанах, которые
войдут в моду у санкюлотов во времена Револю
ции. Кельты, иначе называемые галлами (античные
писатели не делали различия между двумя этими
названиями), которых шовинисты-эрудиты тянули
всяк в свою сторону, братья — недруги герман
цев, кельты, чьи семейные распри не прекраща
лись на протяжении двадцати пяти веков.
43
Здоровые парни, любители роскоши и оборванцы,
помешанные на красивых браслетах, красивых ло
шадях, красивых женщинах и красивых пажах,
они обменивали пленных на кувшины с итальян
ским или греческим вином. Согласно древней ле
генде, во время одного из своих первых
появлений на берегах Северного моря эти безум
цы, вооружившись, напали на прилив, угрожав
ший их стоянке. Эта кучка людей, бросивших
