ший их стоянке. Эта кучка людей, бросивших
вызов морским волнам, напомнила мне, с каким
неистовым упоением мы в детстве, на том же бе
регу, под тем же серым небом, держались до по
следнего в наших песчаных крепостях, которые
коварно заливала вода, мы размахивали нашими
дешевенькими флагами, тотемами разных нацио
нальностей, которые через несколько недель в
Великой войне покрыли себя кровавой славой.
Школьные учебники твердили нам, что велико
душные галлы ничего не боялись, разве только то
го, что небо упадет на землю. Более
мужественные или более отчаявшиеся, чем они,
после 1 9 4 5 года мы свыклись с мыслью о том, что
небо того и гляди рухнет вниз.
История всегда пишется с позиций настоящего
времени. Книги по истории Франции в начале
XX века неизбежно начинались с картинки, изо
бражавшей усатых воинов в сопровождении дру
ида в белых одеждах. Они казались нам шайкой
туземцев, конечно ж е , величественных, но зара
нее обреченных на поражение, против воли под
талкиваемых по пути прогресса тяжеловатой
рукой великой державы, осуществлявшей свою
44
цивилизаторскую миссию. Задушенный Верцинге-
ториг и казненная при выходе из подземелья Эпо-
нина были не в счет. Школьник, с трудом
одолевавший «Комментарии», немного удивлялся,
что победа над этими милыми дикарями добавила
столько лавров в венок, прикрывший лысину Це
заря. Пятьдесят тысяч человек, собранных мори-
нами из Теруана, двадцать тысяч, мобилизованных
менапиями из Касселя *, показывают, однако, что
значило, даже в этом глухом уголке Галлии, стол
кновение между военной машиной, сравнимой с
современной, и миром, более уязвимым, но и бо
лее гибким, также обладавшим тысячелетними
традициями, но остановившимся примерно на той
же стадии развития, что Греция и Рим времен Ге
ракла и Эвандра *. Эти места с их бездорожьем,
где увязали легионы, служили прибежищем не
для каких-нибудь убогих дикарей, а для плодови
той расы, которая в течение предыдущих веков не
раз прорывалась к Риму и на средиземноморский
Восток. МЫ чувствуем, что за четыре века римско
го господства под прекрасными каменными арками
утечет немало воды и средние века доисторическо
го периода незаметно сомкнутся с нашим средне
вековьем: мы узнаем башни с балками и сваями,
стоящие в лесу, и саманные деревенские дома под
соломенными крышами. В нестроевых частях гал-
ло-римской армии, расквартированных в дальних
пограничных гарнизонах, служат сыновья галль
ских наемников, искавших удачи в Египте времен
Птолемеев *, и галатов, хлынувших в Малую Азию;
они также станут отцами будущих крестоносцев.
45
Отшельники заменят под дубами друидов, готовя
щихся к вечным скитаниям. В древности с бабуш
киных уст стекали легенды о красавицах, за
которыми гнались по лесу и которых вместе с их
младенцами вскормила лань; потихоньку расска
зывали о детишках, съеденных людоедом или ук
раденных русалками, о ткачихах Смерти и
загробных кавалькадах.
Но здесь есть у ж е все: при отблеске пожаров,
уничтожающих деревни, подожженные Цезарем
(хороший тактик, он скоро откажется от подо
бных фейерверков, ибо огонь и дым указывают
врагу на местоположение его войск), вырисовыва
ются далекие лица предков Бисвалей, Дюфренов,
Бартов де Невиль, Кленверков или Креанкуров,
чьим потомком я являюсь. Я смутно вижу тех, кто
сказал «да»: хитрецов, знающих, что завоевания
многократно умножат экспорт в Римскую импе
рию; там любят копченые окорока и гусей, их по
сылают туда залитых жиром или живьем, и тогда
они переваливаются с боку на бок под надзором
маленького пастуха, которому некуда спешить.
Там любят красивые шерстяные ткани, вытканные
в мастерских атребатов *; там ценят хорошо выде
ланную кожу для ремней и седел. Я слышу также
«да», сказанное просвещенными умами, они пред
почли римские школы риторики премудрости дру
идов и стараются изо всех сил заучить латинский
алфавит. Я слышу «да» крупных собственников,
горящих желанием сменить свое кельтское имя на
тройное, принятое у римских граждан, и мечтаю
щих, если не для себя, то для своих детей, о се-
46
наторской тоге; и «да» тонких политиков, у ж е
взвешивающих преимущества римского мира, ко
торый действительно даст три века безопасного
существования стране, где ужасы войны почти по
стоянно жили в памяти человеческой.
Но и тех, кто сказал «нет», было не меньше:
они предвосхитили судьбу своих единоверцев, ис
требленных в средние века французскими солда
тами, изгнанников и казненных во времена
Реформы, подобно Мартину Кленверку, который
не то был, не то не был одним из моих родных,
ему отрубили голову близ Байёля, на Вороньей го
ре; они заставляют вспомнить об эмигрантах
1 7 9 3 года *, сохранивших верность Бурбонам по
добно тому, как их предки на 100 лет раньше бы
ли верны Габсбургам; о робких буржуа-либералах
XIX века, которые, как брат моей бабушки, скры
вали, словно порок, свои республиканские симпа
тии; о неуживчивых упрямцах, как мой предок
Бисваль, который в XVII веке воспротивился то
му, чтобы герб его был занесен в «Гербовник»
Д'Озье, ибо регистр этот казался ему еще одной
уловкой короля Франции, придуманной для того,
чтобы выудить у подданных несколько золотых
монет. Лица вольных стрелков, охотников, обор
ванцев, строптивых парламентариев и вечных из
гнанников... Во времена Цезаря они укроются в
Бретани вместе с Коммом, атребатским вождем,
начав или, быть может, продолжив вечные скита
ния между бельгийским побережьем и Англией,
П о з ж е они примкнут к восстанию батава Клавдия
Цивилиса *, докатившемуся до этих мест. Мы ви-
47
дим их такими, как изобразил их Рембрандт, — в
какой-нибудь подземной зале, освещенной невер
ным светом фонаря; слегка подвыпив, они провоз
глашают гибель Риму или, что было сделать
проще, собственную смерть, высоко поднимают
красивые стеклянные кубки, сделанные в алек
сандрийском вкусе и привезенные с Рейна; уве
шанные варварскими украшениями, они вкушают
одновременно грубую роскошь и опасность.
Мы у ж е можем отметить некоторые особенно
сти этой расы, и рассудительной, и неуступчивой:
неумение объединиться, разве что в самом край
нем случае, — это подарок злых кельтских фей,
отказ подчиняться всякой власти, что в какой-то
мере объясняет историю Фландрии, правда, эти
их черты частенько побеждала прочная привязан
ность к деньгам и жизненным благам, заставляв
шая принимать любой status quo 1, любовь к
красивым словам и сальным шуткам, ненасытная
чувственность, основательный вкус к жизни, пе
редававшийся из поколения в поколение и состав
лявший единственное неотчуждаемое наследство.
Марк Антоний, обосновавшийся здесь во главе
легионов в невыносимо дождливую зиму, в то
время как хозяин вернулся в Италию *, чтобы за
няться политикой, должно быть, попользовался,
как и все остальные, красивыми и пышными деви
цами, у которых английские офицеры в 1914 го
ду с удивлением, смешанным с легкой тревогой,
1 Существующий порядок ( лат) .
48
отмечали темперамент неистовых вакханок. В
этом краю пиршества плоти прибегать к насилию,
как говаривал один из них, не было нужды.
* * *
Узнать как следует народ можно, только изу
чив его богов. Кельтские божества едва видны
из своего далека. Мы смутно различаем Тевтата,
Беленоса *, галльских или германских богинь,
этаких добрых Парок, Бога-Луну, водителя душ,
приравненного к Меркурию, Нагалению, мать-
благодетельницу, к ней взывали при отплытии и
благодарили при возвращении в зеландские пор
ты, особенно ее, должно быть, почитали на ю ж
ном побережье, вспомним, наконец, Эпону,
царицу лошадей и пони, которые зовутся ее
именем, смирно сидящую в женском седле и
упирающуюся ногами в узкую дощечку. Но до
шедшие до нас изображения — греко-римского
происхождения, в других случаях они сработаны
довольно грубо. Изображения весьма дурного
вкуса, найденные в Баве, перед которыми на
верняка молились мои предки, ничем не отлича
ются от тех, что находят при раскопках почти
повсюду на территории бывшей империи: галль
ского ремесленника выдает то здесь, то там
прежде всего его неумелость. Когда думаешь о
