Тли
Припав к моему изголовью,ворчит, будто выстрелы, тишина;запекшейся черною кровьюночная дыра полна.
Мысли капают, капают скупо,нет никаких людей…Но не страшно… И только скука,что кругом — все рыла тлей.
Тли по мартовским алым зорямпрошли в гвоздевых сапогах.Душа на ключе, на тяжком запоре,отврат… тошнота… но не страх.
28–29 октября 17. Ночью.Веселье
Блевотина войны — октябрьское веселье!От этого зловонного винаКак было омерзительно твое похмелье,О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,Каким кошмарным обуянный сном,Народ, безумствуя, убил свою свободу,И даже не убил — засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,Смеются пушки, разевая рты…И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,Народ, не уважающий святынь!
29 октября 17.Сейчас
Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь!Как в эти дни невероятные Позорно жить!
Лежим, заплеваны и связаны По всем углам.Плевки матросские размазаны У нас по лбам.
Столпы, радетели, водители Давно в бегах.И только вьются согласители В своих Це-ках.
Мы стали псами подзаборными, Не уползти!Уж разобрал руками черными Викжель — пути…
9 ноября 17.У. С
Наших дедов мечта невозможная,Наших героев жертва острожная,Наша молитва устами несмелыми,Наша надежда и воздыхание,— Учредительное Собрание,— Что мы с ним сделали..?
12 ноября 17.14 декабря. 17 года
Д. Мережковскому
Простят ли чистые герои?Мы их завет не сберегли.Мы потеряли все святое:И стыд души, и честь земли.
Мы были с ними, были вместе,Когда надвинулась гроза.Пришла Невеста. И невестеСолдатский штык проткнул глаза.
Мы утопили, с визгом споря,Ее в чану Дворца, на дне,В незабываемом позореИ в наворованном вине.
Ночная стая свищет, рыщет,Лед по Неве кровав и пьян…О, петля Николая чище,Чем пальцы серых обезьян!
Рылеев, Трубецкой, Голицын!Вы далеко, в стране иной…Как вспыхнули бы ваши лицаПеред оплеванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,Где по дну вьется рабий дым,Дрожа протягиваем рукиМы к вашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,Уста сухие приложить,Чтоб умереть — или проснуться,Но так не жить! Но так не жить!
Боятся
Щетинятся сталью, трясясь от страха,Залезли за пушки, примкнули штык,Но бегает глаз под серой папахой,Из черного рта — истошный рык…Присел, но взгудел, отпрянул кошкой.А любо! Густа темь на дворе!Скользнули пальцы, ища застежку,По смуглым пятнам на кобуре…Револьвер, пушка, ручная граната ль, —Добру своему ты господин.Иди, выходи же, заячья падаль!Ведь я безоружен! Я один!Да крепче винти, завинчивай гайки.Нацелься… Жутко? Дрожит рука?Мне пуля — на миг… А тебе нагайки,Тебе хлысты мои — на века!
12 января 18.Нет
Она не погибнет, — знайте!Она не погибнет, Россия.Они всколосятся, — верьте!Поля ее золотые.И мы не погибнем, — верьте!Но что нам наше спасенье:Россия спасется, — знайте!И близко ее воскресенье.
Февр. 18.Дон Аминадо
1888–1957
1917
Какой звезды сиял нам свет?На утре дней, в истоках лет,Больших дорог минуя стык,Куда нас мчал лихой ямщик?
Одним черед. Другим черед.За взводом взвод. И — взвод, вперед!Теплушек смрад, махорки дым.Черед одним. Черед другим.
Один курган. Другой курган.А в мире ночь. Седой туман.Протяжный вой. Курганов цепь.Метель. Пурга. Татары. Степь.
Эпилог
В сердце тоска. Сомнение. Тревога.Худые призраки толпятся у порога.Проходят дни без смысла и следа.Во тьме ночей, в пространствах и туманахНа всех наречиях, гудящих и гортанных,Перекликаются большие города.Сигналы бедствия пылают на утесах.И ворон каркает. И жен простоволосыхПротяжный вой нам сердце леденит.Над морем гаснут звезды Водолея,И где-то горько плачет ЛорелеяИ головою бьется о гранит.
Города и годы
Старый Лондон пахнет ромом,Жестью, дымом и туманом.Но и этот запах можетСтать единственно желанным.
Ослепительный Неаполь,Весь пронизанный закатом,Пахнет мулями и слизью,Тухлой рыбой и канатом.
Город Гамбург пахнет снедью,Лесом, бочками, и жиром,И гнетущим, вездесущим,Знаменитым добрым сыром.
А Севилья пахнет кожей,Кипарисом и вербеной,И прекрасной чайной розой,Несравнимой, несравненной.
Вечных запахов ПарижаТолько два. Они все те же:Запах жареных каштановИ фиалок запах свежий.
Есть чем вспомнить в поздний вечер,Когда мало жить осталось,То, чем в жизни этой бреннойСердце жадно надышалось!..
Но один есть в мире запах,И одна есть в мире нега:Это русский зимний полдень,Это русский запах снега.
Лишь его не может вспомнитьСердце, помнящее много.И уже толпятся тениУ последнего порога.
Люблю декабрь…
Люблю декабрь за призраки былого,За все, что было в жизни дорогогоИ милого, бессмысленного вновь.За этот снег, что падал и кружился,За вещий сон, который сладко снился,Как снится нам последняя любовь.
Не все ль равно? Под всеми небесамиКакой-то мир мы выдумали самиИ жили в нем, в видениях, в мечтах,Играя чувствами, которых не бывает,Взыскуя нежности, которой мир не знает,Стремясь к бессмертию и падая во прах.
Придет декабрь… Озябшие, чужие,Поймем ли мы, почувствуем впервые,Что нас к себе никто не позовет?Что будет елка, ангел со звездоюИ Дед Мороз с седою бородою,Волшебный принц и коврик-самолет.
И только нас на празднике не будет.Холодный ветр безрадостно остудитУсталую и медленную кровь,И будет снег над городом кружиться,И, может быть, нам… наша жизнь приснится,Как снится нам последняя любовь.
Послесловие
Жили. Были. Ели. Пили.Воду в ступе толокли.Вкруг да около ходили.Мимо главного прошли.
Исповедь
Милостивые государи,Блеск и цвет поколения!Признаемся честноВ порыве откровения:
Зажглась наша молодостьСвечой ярого воска,А погибла наша молодость,Пропала, как папироска.
В Европе и АмерикеТанцевали и пели —Так, что стены дрожали,Так, что стекла звенели;
А мы спорили о боге,Надрывали глотки,Попадали в итогеЗа железные решетки,
От всех семи повешенныхБерегли веревки,Радовались, что ШаляпинХодит в поддевке,
Девушек не любили —Находили, что развратно, —До изнеможения ходилиВ народ и обратно;
Потом… То, чего не было,Стало тем, что бывает.Кто любит воспоминания,Пусть вспоминает.
Развеялся во все стороныНаш прах неизбывно.Не клюют его даже вороны,Потому что им противно.
Искания
