«Свободен путь под Фермопилами…»
Свободен путь под ФермопиламиНа все четыре стороны.И Греция цветет могилами,Как будто не было войны.
А мы — Леонтьева и ТютчеваСумбурные ученики —Мы никогда не знали лучшего,Чем праздной жизни пустяки.
Мы тешимся самообманами,И нам потворствует весна,Пройдя меж трезвыми и пьяными,Она садится у окна.
«Дыша духами и туманами,Она садится у окна».Ей за морями-океанамиВидна блаженная страна:
Стоят рождественские елочки,Скрывая снежную тюрьму.И голубые комсомолочки,Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,С одной — стихи, с другой — жених.…И Леонид под Фермопилами,Конечно, умер и за них.
«Мне весна ничего не сказала…»
Мне весна ничего не сказала —Не могла. Может быть, — не нашлась.Только в мутном пролете вокзалаМимолетная люстра зажглась.
Только кто-то кому-то с перронаПоклонился в ночной синеве,Только слабо блеснула коронаНа несчастной моей голове.
«Было все — и тюрьма, и сума…»
Было все — и тюрьма, и сума.В обладании полном ума,В обладании полном таланта,С распроклятой судьбой эмигрантаУмираю…
«Распыленный мильоном мельчайших частиц…»
И. Одоевцевой
Распыленный мильоном мельчайших частиц,В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире,Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц,Я вернусь — отраженьем — в потерянном мире.
И опять, в романтическом Летнем Саду,В голубой белизне петербургского мая,По пустынным аллеям неслышно пройду,Драгоценные плечи твои обнимая.
«Как обидно — чудным даром…»
Как обидно — чудным даром,Божьим даром обладать,Зная, что растратишь даромЗолотую благодать.
И не только зря растратишь,Жемчуг свиньям раздаря,Но еще к нему доплатишьЖизнь, погубленную зря.
«Портной обновочку утюжит…»
Портной обновочку утюжит,Сопит портной, шипит утюг,И брюки выглядят не хужеЛюбых обыкновенных брюк.
А между тем они из воска,Из музыки, из лебеды,На синем белая полоска —Граница счастья и беды.
Из бездны протянулись руки:В одной цветы, в другой кинжал.Вскочил портной, спасая брюки,Но никуда не убежал.
Торчит кинжал в боку портного,Белеют розы на груди.В сияньи брюки ИвановаЛетят и — вечность впереди.
«Зима идет своим порядком…»
Зима идет своим порядком —Опять снежок. Еще должок.И гадко в этом мире гадкомЖевать вчерашний пирожок.
И в этом мире слишком узком,Где все потеря и урон,Считать себя, с чего-то, русским,Читать стихи, считать ворон.
Разнежась, радоваться маю,Когда растаяла зима…О, Господи, не понимаю,Как все мы, не сойдя с ума,
Встаем-ложимся, щеки бреем,Гуляем или пьем-едим,О прошлом-будущем жалеем,А душу все не продадим.
Вот эту вянущую душку —За гривенник, копейку, грош.Дороговато? — За полушку.Бери бесплатно! — Не берешь?
«Эмалевый крестик в петлице…»
Эмалевый крестик в петлицеИ серой тужурки сукно…Какие печальные лицаИ как это было давно.
Какие прекрасные лицаИ как безнадежно бледны —Наследник, императрица,Четыре великих княжны…
«Повторяются дождик и снег…»
Повторяются дождик и снег,Повторяются нежность и грусть,То, что знает любой человек,Что известно ему наизусть.
И, сквозь призраки русских берез,Левитановски-ясный покойПовторяет все тот же вопрос:«Как дошел ты до жизни такой?»
«Прозрачная ущербная луна…»
Прозрачная ущербная лунаСияет неизбежностью разлуки.Взлетает к небу музыки волна,Тоской звенящей рассыпая звуки.
— Прощай… И скрипка падает из рук.Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает.Жизнь размыкает на мгновенье кругИ наново, навеки замыкает.
И снова музыка летит звеня.Но нет! Не так как прежде — без меня.
Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева
1891–1945
«Мы не выбирали нашей колыбели…»
Мы не выбирали нашей колыбели,Над постелью снежной пьяный ветер выл.Очи матери такой тоской горели,Первый час — страданье, вздох наш криком был.
Господи, когда же выбирают муку?Выбрала б, быть может, озеро в горах,А не вьюгу, голод, смертную разлуку,Вечный труд кровавый и кровавый страх.
Только Ты дал муку, — мы ей не изменим,Верные на смерть терзающей мечте,Мы такое море нашей грудью вспеним,Отдадим себя жестокой красоте.
Господи, Ты знаешь, — хорошо на плахеГоловой за вечную отчизну лечь.Господи, я чую, как в предсмертном страхеКрылья шумные расправлены у плеч.
«Там было молоко, и мед…»
Там было молоко, и мед,И соки винные в точилах.А здесь — паденье и полет,Снег на полях и пламень в жилах.
И мне блаженный жребий дан —В изодранном бреду наряде.О Русь, о нищий Ханаан,Земли не уступлю ни пяди.
Я лягу в прах и об земь лбом,Врасту в твою сухую глину.И щебня горсть, и пыли комСлились со мною в плоть едину.
«Братья, братья, разбойники, пьяницы…»
Братья, братья, разбойники, пьяницы,Что же будет с надеждою нашею?Что же с нашими душами станетсяПред священной Господнею Чашею?
Как придем мы к Нему неумытые?Как приступим с душой вороватою?С раной гнойной и язвой открытою,Все блудницы, разбойники, мытариЗа последней и вечной расплатою?
Будет час, — и воскреснут покойники,Те — одетые в белые саваны,Эти — в вечности будут разбойники,Встанут в рубищах окровавленных.
Только сердце влечется и тянетсяБыть, где души людей не устроены.Братья, братья, разбойники, пьяницы,Вместе встретим Господнего Воина.
«Убери меня с Твоей земли…»
Убери меня с Твоей земли,С этой пьяной, нищей и бездарной,Боже силы, больше не дремли,Бей, и бей, и бей в набат пожарный.
Господи, зачем же нас в уделДьяволу оставить на расправу?В тысячи людских тщедушных телВлить необоримую отраву?
И не знаю, кто уж виноват,Кто невинно терпит немощь плоти, —Только мир Твой богозданный — ад,В язвах, в пьянстве, в нищете, в заботе.
Шар земной грехами раскален,Только гной и струпья — плоть людская.Не запомнишь списка всех имен,Всех, лишенных радости и рая.
От любви и горя говорю —Иль пошли мне ангельские рати,Или двери сердца затворюДля отмеренной так скупо благодати.
«Не то, что мир во зле лежит, не так…»
