«Охотник веселый прицелился…»
Охотник веселый прицелился,И падает птица к ногам,И дым исчезающий стелетсяПо выцветшим низким лугам.
Заря розовеет болотная,И в синем дыму, не спеша,Уносится в небо бесплотная,Бездомная птичья душа.
А что в человеческой участиПрекраснее участи птиц,Помимо холодной певучестиНемногих заветных страниц?
«Это качается сосна…»
Это качается соснаИ убаюкивает слух.Это последняя веснаРассеивает первый пух.
Я жил, и стало грустно мнеВдруг, неизвестно отчего.Мне стало страшно в тишинеБиенья сердца моего.
«С пышно развевающимся флагом…»
С пышно развевающимся флагом,Точно броненосец по волнам,Точно робот, отвлеченным шагомМузыка пошла навстречу нам.
Неохотно, не спеша, не сразу,Прозревая, но еще слепа, —Повинуется ее приказуЧинно разодетая толпа.
Все спокойно. Декольте и фраки,Сдержанно, как на большом балу,Слушают в прозрачном полумракеСмерти ли бессмертную хвалу.
Только в ложе молодая дамаВздрогнула — и что-то поняла.Поздно… Мертвые не имут срамаИ не знают ни добра, ни зла!
Поздно… Слейся с мировою болью.Страшно жить, страшнее умереть…Холодно. И шубкою собольейЗябнувшего сердца не согреть.
«Паспорт мой сгорел когда-то…»
Паспорт мой сгорел когда-тоВ буреломе русских бед.Он теперь дымок заката,Шорох леса, лунный свет.
Он давно в помойной ямеМирового горя сгнилИ теперь скользит с ручьямиВ полноводный, вечный Нил.
Для непомнящих Иванов,Не имеющих родства,Все равно, какой Иванов,Безразлично — трын-трава.……………………………
Красный флаг или трехцветный?Божья воля или рок?Не ответит безответныйПредрассветный ветерок.
«Здесь в лесах даже розы цветут…»
Здесь в лесах даже розы цветут,Даже пальмы растут — вот умора!Но как странно — во Франции, тут,Я нигде не встречал мухомора.
Может быть, просто климат не тот —Мало сосен, березок, болотца…Ну, а может быть, он не растет,Потому что ему не растется.
С той поры, с той далекой поры —…Чахлый ельник. Балтийское море,Тишина, пустота, комары,Чья-то кровь на кривом мухоморе…
«Я научился понемногу…»
Я научился понемногуШагать со всеми — рядом, в ногу.По пустякам не волноватьсяИ правилам повиноваться.
Встают — встаю. Садятся — сяду.Стозначный помню номер свой.Лояльно благодарен АдуЗа звездный кров над головой…
«Рассказать обо всех мировых дураках…»
Рассказать обо всех мировых дураках,Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,Что уходят в историю в светлых венцах?Для чего? Тишина под парижским мостом.И какое мне дело, что будет потом.
«А люди? Ну на что мне люди?..»
А люди? Ну на что мне люди?Идет мужик, ведет быка.Сидит торговка: ноги, груди,Платочек, круглые бока.
Природа? Вот она природа —То дождь и холод, то жара.Тоска в любое время года,Как дребезжанье комара.
Конечно, есть и развлеченья:Страх бедности, любви мученья,Искусства сладкий леденец,Самоубийство, наконец.
«Если бы жить… Только бы жить…»
Если бы жить… Только бы жить…Хоть на литейном заводе служить.
Хоть углекопом с тяжелой киркой,Хоть бурлаком над Великой Рекой.
«Ухнем, дубинушка…» Все это сны.Руки твои ни на что не нужны.
Этим плечам ничего не поднять.Нечего, значит, на Бога пенять.
Трубочка есть. Водочка есть,Всем в кабаке одинакова честь!
«Все чаще эти объявленья…»
Все чаще эти объявленья:Однополчане и семьяВновь выражают сожаленья…«Сегодня ты, а завтра я!»
Мы вымираем по порядку —Кто поутру, кто вечеркомИ на кладбищенскую грядкуЛожимся, ровненько, рядком.
Невероятно до смешного:Был целый мир — и нет его…
Вдруг — ни похода ледяного,Ни капитана Иванова,Ну, абсолютно ничего!
«Черная кровь из открытых жил…»
Черная кровь из открытых жил,И ангел, как птица, крылья сложил.
Это было на слабом, весеннем льдуВ девятьсот двадцатом году.
Дай мне руку, иначе я упаду —Так скользко на этом льду.
Над широкой Невой догорал закат,Цепенели дворцы, чернели мосты —
Это было тысячу лет назад,Так давно, что забыла ты.
«Я люблю эти снежные горы…»
Я люблю эти снежные горыНа краю мировой пустоты.Я люблю эти синие взоры,Где, как свет, отражаешься ты.Но в бессмысленной этой отчизнеЯ понять ничего не могу.Только призраки молят о жизни,Только розы цветут на снегу,Только линия вьется кривая,Торжествуя над снежно-прямой,И шумит чепуха мировая,Ударяясь в гранит мировой.
«Мелодия становится цветком…»
Мелодия становится цветком,Он распускается и осыпается,Он делается ветром и песком,Летящим на огонь весенним мотыльком,Ветвями ивы в воду опускается…
Проходит тысяча мгновенных лет,И перевоплощается мелодияВ тяжелый взгляд, в сиянье эполет,В рейтузы, в ментик, в «Ваше благородие»,В корнета гвардии — о, почему бы нет?..
Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.— Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,Серебряными шпорами звеня.
«Нет в России даже дорогих могил…»
Роману Гулю
Нет в России даже дорогих могил,Может быть, и были — только я забыл.Нету Петербурга, Киева, Москвы —Может быть, и были, да забыл, увы.
Ни границ не знаю, ни морей, ни рек.Знаю — там остался русский человек.Русский он по сердцу, русский по уму,Если я с ним встречусь, я его пойму.
Сразу, с полуслова… И тогда начнуРазличать в тумане и его страну.
«Иду — и думаю о разном…»
Иду — и думаю о разном,Плету на гроб себе венок,И в этом мире безобразномБлагообразно одинок.
Но слышу вдруг: война, идея,Последний бой, двадцатый век.И вспоминаю, холодея,Что я уже не человек,
А судорога идиота,Природой созданная зря —«Урра!» из пасти патриота,«Долой!» из глотки бунтаря.
«Свободен путь под Фермопилами…»
