Это мой молодой доктор. Очень молодой и очень красивый. У него черные волосы, и челка падает на лоб. Я улыбаюсь ему, но он не отвечает на мою улыбку.
– Со мной все в порядке, – говорю я. – Что за переполох?
Он громко сипит, выдыхая через нос, как будто куда-то торопится. Или как корова на лугу.
– Вы вызвали хирурга, миссис Стенли. Сказали, что вам необходим его визит на дом. – Доктор смотрит на Хелен, затем садится, берет мое запястье, нажимает на него и смотрит на часы. – Вы помните, в чем была проблема? – спрашивает он. – В последнее время вы довольно часто звонили. Люди редко вызывают врача на дом, когда они здоровы, когда с ними все в порядке.
Стоящая позади него Хелен качает головой.
– Я звонила нечасто, – отвечаю я, глядя на нее.
– Это не совсем так, верно? – говорит врач, записывая что-то в блокнот. – За последние две недели вы звонили нам двенадцать раз.
Двенадцать раз? Наверное, он меня с кем-то спутал, или это провода переплелись как-то не так, или телефонистка соединяла его с другим человеком.
– Я вовсе не утверждаю, что вы все придумываете. Отнюдь. Но мне хотелось бы знать, не кроется ли за этим что-то еще. – Он берет маленький медицинский фонарик. – Что-то не вполне медицинское.
– Извините, – говорю я, отворачиваясь от луча фонарика. Луч этот неприятный, назойливый, словно жужжащая перед лицом муха. – Но я действительно считаю, что это не я вам звонила все это время. Обычно у меня очень хорошее состояние здоровья и…
– Я знаю, – отвечает доктор и кладет мне руку на лоб. Теперь я не могу отодвинуться от него, он же светит фонариком мне в глаз. – Потому что очень неприятно, когда звонят по пустякам, когда мне нужно навестить тех, кто действительно болен.
Даже не знаю, что и думать. Не могу сосредоточиться. Луч света скользит по моему лицу, но доктор велит мне не закрывать глаза.
– Я не понимаю, – наконец выдавливаю я. – Я не такая, как моя подруга Элизабет. Она почти не выходит из дома. У нее плохое зрение, и ноги почти не ходят. Тогда как я, в отличие от нее…
– Тогда как вы в прекрасной форме для своих лет. Я знаю.
Он убирает фонарик, и я, нахмурившись, смотрю на него. Примерно с минуту я не могу понять, зачем он пришел.
– Но я вам хотела сказать, доктор, совсем о другом. Моя подруга Элизабет. Она исчезла.
– Мам, прошу тебя, не начинай все снова, – вступает в разговор Хелен. – Простите ее, она сейчас стала слегка одержимой. Я пообещала ей выяснить, что случилось.
– Это не одержимость. Я не знаю, когда она исчезла…
– Мне кажется, что ваша подруга даст о себе знать. Она непременно найдется. Вам же нужно успокоиться. Уверяю вас, ее родные позаботятся о ней. Хорошо? Самое главное – спокойствие. Спокойствие. Знаете, мне действительно нужно к другим пациентам, – Доктор берет свой саквояж и поворачивается к Хелен. – Я посмотрю анализ крови, который она сдавала на прошлой неделе, – он бросает на меня короткий взгляд. – Возможно, вам захочется узнать оценку состояния вашего здоровья. В какой-то момент.
Продолжая разговаривать с Хелен, он снова вставляет в уши какие-то затычки, от которых тянутся провода. Интересно, что у него там? Я прижимаю руки к собственным ушам и пытаюсь услышать ток крови. Он похож на шум моря или на пение. Увы, ладони не могут заменить раковины, они не создают правильное эхо.
Хелен возвращается – она проводила доктора – и садится на подлокотник моего кресла.
– Не нужно закрывать уши, мама, – говорит она. – Он ведь не кричал. Пообещаешь мне сейчас, что больше не будешь звонить хирургу? И перестанешь нести вздор про Элизабет, обещаешь?
Я не отвечаю.
– Мам! – Хелен хватает меня за руку, и я вскрикиваю от боли.
– В чем дело? – спрашивает она и оттягивает мой рукав. Моя кожа сплошь в синяках. Они теснятся вокруг локтя и напоминают крылышки. – О господи! Почему ты ничего мне не сказала? Я позову его и попрошу вернуться.
– Не надо, – прошу я. – Я не выношу, когда мне светят в глаза. Не хочу, чтобы он снова пришел.
– Прости, – говорит Хелен и, сев передо мной на корточки, берет меня за руку. – Прости, что не поверила тебе. Прости, что не сказала доктору, чтобы он тебя как следует осмотрел. Откуда у тебя эти синяки, мам?
– От зонтика, – отвечаю я, но на самом деле не могу вспомнить.
Хелен садится, гладит несколько минут мою руку, и я, словно морщинистый младенец, сплетаю свои пальцы с ее пальцами. Я щупаю кожицу возле лунок ее ногтей – она там розовая и чуть ободранная, потому что Хелен отскабливала с нее грязь. Мы давно уже не были с ней так близки.
– Я сидела и держала маму за руку, когда она умирала, – признаюсь я, хотя мне и не хотелось делиться этой мыслью.
– Ты не умираешь.
– Я знаю. Мне просто вспомнилось, только и всего. Она умерла, так ничего и не узнав. Я не хочу умереть так, как она.
Хелен выпрямляется, но не встает.
– Не узнав чего, мама?
– О Сьюки, – я сжимаю ее пальцы. – Вот поэтому я и хочу найти Элизабет.
Хелен вздыхает и опускает мою руку.
– Мне пора. Принести тебе что-нибудь?
Я говорю, что мне ничего не нужно, но затем меняю решение.
– Мне нужен новый джемпер.
В последние несколько раз, когда Элизабет ходила за покупками – до того, как ее зрение сильно ухудшилось и она перестала выходить из дома, – она купила мне шелковый футляр для очков. Всякий раз, когда я достаю деньги или нащупываю проездной на автобус, светлый шелк ловит свет, а его прохладная текстура напоминает мне, что он со мной. В этом футляре я храню запасные очки. По правде говоря, мне нужны очки лишь для чтения. Но когда достигаешь определенного возраста, их приходится носить постоянно. Это что-то вроде униформы. Иначе как люди догадаются, что вы уже старая развалина? Им хочется, чтобы у вас был соответствующий реквизит, чтобы вас можно было сразу отличить от людей, имеющих приличие смотреться моложе семидесяти лет. Трость, вставные зубы, слуховой аппарат, очки… У меня весь этот реквизит есть.
Хелен всегда проверяет, что я все это взяла, прежде чем выйти из дома. Ей непременно нужно проверить, вставила ли я зубной протез, но больше всего внимания моя дочь уделяет очкам. Похоже, она считает, что я буду натыкаться на все и вся, если забуду надеть их. Так что у меня всегда с собой одна пара очков. Она висит на цепочке на шее, и поэтому я постоянно готова к чтению. В данный момент пользы от них для меня нет никакой. Я ищу джемпер. Неяркой приятной расцветки джемпер из тонкой шерсти. Такой, какой я носила раньше. Если я смогу сохранить в памяти его образ, то вряд ли забуду, чтоименно мне нужно, чтоя ищу. Но я его пока так и не нашла и готова прекратить поиски.
Я копаюсь в квадратной корзине, полной носков. Наклонилась над ее краем, а мои руки глубоко погружены в кучу скомканного трикотажа. В моей голове мелькает и тут же исчезает образ моей матери: она копается в ворохе одежды, откидывая то одну, то другую вещь к стенкам чемодана. В корзине прячется что-то блестящее и прозрачное, как стекло. Я пытаюсь ухватить этот предмет, однако он выскальзывает из моих пальцев.
– Не понимаю, почему так трудно найти нормальный джемпер.
Хелен и Кэти вздыхают. Я же задумываюсь о том, сколько времени мы тут находимся и давно ли занимаемся поисками. Начинаю сожалеть, что пришла сюда. Жаль, ведь когда-то я обожала делать покупки. Однако магазины нынче уже не те, что раньше. В них все теперь свалено без разбору в разноцветные кучи тряпья. В них стало так много вещей странных расцветок, что называется, вырви глаз – все до одной. Разве человек в своем уме наденет на себя эту ярко-оранжевую куртку? Да он будет в ней как дорожный рабочий. Увы, похоже, молодежь нынче готова носить все, что угодно.
Вы только посмотрите на Кэти. Казалось бы, забавно иметь внучку с пирсингом в разных местах, хотя я думаю, что она особенно ничем не отличается от других подростков. Будь я молода, может быть, тоже проколола бы себе что-нибудь. Кэти облокотилась на стойку-вешалку с цветастыми юбками, пародируя мою позу. Лишь Хелен стоит абсолютно прямо, прямо посредине дорожки из линолеума, вынуждая других покупателей ее обходить.
– Мама, мы показали тебе сотню джемперов, – говорит она. – Они все тебе не понравились. Больше тут смотреть нечего.
– Какая сотня? О чем ты? – возражаю я, недовольная явным преувеличением. – А вон там? Разве там мы смотрели? – указываю я на другой конец отдела женской одежды.
– Бабушка, мы только что оттуда пришли.
Конечно, пришли. Неужели?
Кэти отходит от гирлянды юбок и снимает с вешалки светло-желтый джемпер.
– Посмотри, какой он красивый. Расцветка что надо.
– Он в полоску. Не пойдет, – качаю я головой. – Не понимаю я это. Мне всего лишь нужен джемпер с круглым горлом. Не поло, не с треугольным вырезом. Просто теплый джемпер, но не слишком толстый.
