— Что-о? — Мамонтов обернулся к сопровождавшему его Попову. — Это какие — такие еще?
— Совершенно точно, — подтвердил Попов. — Дорога до самой Верхней Тишанки, все восемь верст, забита телегами. Тот треклятый обоз, что ушел от нас в Таловой.
— И чего же мы ждем?
— Ждем не мы, ждет начальник вашего штаба, — с тихим смехом ответил Попов.
Он всегда так называл Калиновского, когда был им недоволен.
Мамонтов вернулся в село, разыскал избу, в которой разместился штаб. Вошел. На стенах уже были развешены карты. Писаря, делопроизводители, дежурные офицеры гнулись над схемами.
Жестом он вызвал Калиновского в соседнюю комнату.
— И что же? — спросил он.
— Разведка доложила, — как и всегда, с полной невозмутимостью ответил Калиновский, — дорога на Верхнюю Тишанку и в самом деле забита обозом красных. Это не героизм. И не сознательное усилие. Просто не могут больше идти. Замерли, обессилев. У многих возов кони так, не распряжены, и повалились. Сдохшую лошадь ни страх, ни кнут, ни стрельба не поднимут. Ну а обозники… Что им делать? Стреляют из-за телег. Знают: пощады не будет.
— И что же? — Мамонтов повысил голос. — Артогонь, картечь! За каждого убитого казака сотня повешенных!
— Восемь верст такого месива не прорубить ни пушкой, ни шашкой. Захватить — это пожалуйста. Но пока разберем, растащим, дорога все равно будет по меньшей мере сутки закрыта.
— Вдоль дороги, обходом.
— Верховые пройдут, обозная колонна — нет. Леса, болота. Увязнем, словно в смоле. Промах в чем? Обоз красных следовало захватить еще в Таловой, на худой конец — здесь, в Новой Чигле. Это, замечу, в оперативном приказе особо предусматривалось. Тогда, как и предполагалось, путь на север был бы открыт. Теперь, естественно, красные начнут перебрасывать к Верхней Тишанке свежие части. И целые сутки у них для этого есть, с чем никак нельзя не считаться. Всего правильней: ни шага в ту сторону. От красных мы тоже сейчас отгорожены этим обозом. И надежней любого боевого прикрытия.
Мамонтов задумался. Что же выходит? Внезапность утрачена. С первых часов рейда изматывающие бои. Но это значит еще и то, что от массы российского населения, которое корпус должен привлечь на свою сторону, он все время будет теперь отделен рубежом красных войск! Получится то, что и прежде бывало на всех фронтах. А ему, Мамонтову, как воздух необходимо чудесно, неожиданно возникнуть в непотревоженном тылу большевистского государства. Вместо того — полоса боев, громом, стрельбой, пожарищами отторгающая от себя даже малейший намек на возможную мирную жизнь; стрельбой, когда любой обыватель только и думает: «Бежать отсюда!»- молит господа: «Пусть остается кто бы там ни был: белые, красные, — но убереги, пронеси!»
— Утром от Александровского поселка прорыв на восток. Подготовьте приказ.
Бросив эти слова, он ушел.
• • •
Бой под Александровским поселком, который произошел утром 7 августа, в официальных документах тех дней расценивается как неудача красных войск.
Политкому 357-го стрелкового полка 40-й дивизии Розанову пришлось оправдываться в докладе политкому бригады: «…красноармейцы дрались как львы, этим они доказали, что несмотря на то, что они разуты и раздеты, но все-таки преданы революции и действительно защищали свою позицию как свои пролетарские семьи».
Бой этот был встречным. Три полка красных — 352-й, 357-й, 358-й — с востока на запад, от деревень Синявка и Абрамовка двигались походными колоннами к Александровскому поселку. Оттуда навстречу им ринулись всадники.
Никто из красных командиров не знал тогда, что Мамонтов в эти дни всякий раз бросает в атаку весь корпус. И при этом избирает такую тактику, чтобы противник полагал, будто сталкивается с меньшими силами.
Так получилось и теперь. Командиры красных полков были уверены, что имеют дело лишь с двумя тысячами белых кавалеристов. На самом же деле лоб в лоб сошлись три пехотных полка красных, всего примерно полторы тысячи бойцов, и три конных дивизии белых — шесть тысяч сабель! — плюс их трехтысячный пеший отряд.
Красноармейцы успели развернуться в цепи, залечь. Но при таком-то неравенстве сил! Конники частью изрубили их; где удалось, обошли с флангов, оставляя в своем тылу. Задачей кавалерии, как и прежде, было — безостановочно рваться вперед.
Потом из Александровского поселка вышла колонна обоза. Кораблями плыли повозки, которые тянули быки. Пеший отряд в этот раз прикрывал корпус сзади.
Командир 2-йбатареи 1-го легкого артиллерийского дивизиона красных Бородин из-за изрядного расстояния не разобрал, что перед ним: повозки или густые колонны кавалеристов. Нечто большое, плотное двигалось на его батарею, не замеченную мамонтовцами при конной атаке. Он приказал зарядить орудия картечью.
Трижды шла на него эта колонна. Трижды картечь крушила ее.
Позицию батареи потом яростно атаковали конные. Бородин был тяжело ранен, но продолжал отдавать приказания. В конце боя еле-еле удалось взять орудия на передки и утянуть в ближайший лес.
Однако и в направлении на восток колонна обоза больше в тот день не выходила из Александровского поселка.
• • •
А вечером в Александровский поселок вступили красные. Противника там не было. Ушел. Среди оставленного им имущества оказалось три пулемета, шесть тысяч патронов, полевая кухня, двадцать семь фургонов, сорок семь повозных быков, сто двадцать пудов ржаной муки. По словам жителей, казаки отступили на юг. Это было неверно. На самом деле мамонтовцы еще целые сутки таились в недальних от Александровского поселка лесах.
На следующий день, уже в темноте, они объявились верстах в двадцати северо-восточней этого поселка на правом берегу Елани, напротив деревни Знаменская, начали переправу, но с противоположной стороны реки ударили пулеметы 274-го полка 31-й дивизии.
• • •
Теперь известно: тогда, под Знаменской, когда через Елань в лоб казакам ударили пулеметы, первым побуждением Мамонтова было переломить, любой ценой вырваться на оперативный простор, а там — огромная страна, где его ждут.
Рассудок удержал. Не случится ли то, что столько раз в эти дни происходило: боевые части пройдут, обоз же застрянет. Повиснет камнем на шее.
И он принял решение, которое зрело у него начиная с той самой минуты, когда еще там, у Терехово, он увидел вдоль всей линии скованных неподвижностью фур и телег мирно горящие костры… Решение идти в красный тыл, включив повозки в боевые порядки полков, но, конечно, взяв с собой лишь минимальное. Только боеприпасы. «Боевой обоз», как именуется в росписи. Все остальное: провиант, обоз хозяйственный, санитарный, радиовзвод — безжалостно бросить. Он уверен, что благодарная страна потом предоставит ему всевозможного этого добра в тысячи раз больше.
В его решении самым мучительным было раздумье над тем, какой впоследствии поднимется шум. Не здесь, не у красных! Злорадный крик в Новочеркасске, Ростове-на-Дону, Екатеринодаре: «Обоз Мамонтова в руках у противника! Уже поражение… Авантюра! Авантюра!..»
Ну а если все эти фуры, фургоны, телеги под охраной корпуса прежде вывести за пределы территории красных, отослать в распоряжение штаба Донской армии и потом заново прорывать фронт? Что помешает?
Первым, кого Мамонтов поставил в известность о своем решении, естественно, был Калиновский. Тот стал возражать:
— Есть регламент… Он основан на проверенных опытом рекомендациях… Во всяком случае, не посчитаете ли вы целесообразным собрать по такому поводу военный совет корпуса?
— Время слов кончилось… Да. Поверьте мне.
Теперь Мамонтов говорил, глядя поверх коротко стриженой головы Калиновского, и будто обращался не к нему, а к какому-то далекому и задушевному другу, и Калиновский знал: в таких случаях перечить бессмысленно. Ничего не даст. Принятое решение окончательно.
— Что такое Тамбов? Тысячи бывших губернских чиновников, которые сейчас не у дел. Отставные военные. Всех возрастов, в том числе самых деятельных. Их там тоже тысячи. И не меньше бывших помещиков, фабрикантов, купцов, зажатых большевиками в горсти и мечтающих возродить свое дело. Все эти люди активно за нас. Что особенно важно: у каждого из них есть опыт управления своим имением, губернией, волостью, есть стремление возвратить себе былой почет. Потому-то, только вступи в этот город наш корпус, белая власть там фазу сама собой сформируется. Заполыхает освободительный огонь. Его подхватит деревня. В нем сгорят и Козлов, и штаб Южного фронта, вообще все войска и штабы красных в Тамбовской, Рязанской, Тульской, Московской губерниях.
Калиновский нетерпеливо двинул плечами. В случайной крестьянской избе, где они находились все эти часы своего пребывания на хуторе подле Знаменской, было темновато, но Мамонтов заметил это движение, резко спросил:
