на спор с другом. И сыграл на мандолине белогвардейский романс «На сопках Маньчжурии». Не «Вихри же враждебные» им петь.
– Понравилась девушка, – признался он, – образованная, красивая, умная.
Артур задал провокационный вопрос:
– А ты ей?
Савелий засмеялся:
– А куда им было деться, я же им жилье предложил, еду стал приносить.
– А бабушка как к тебе относилась?
– Уважала. Однажды услышал, когда уже вместе жили, как она на кухне хозяйкам говорила: «Савелий Карпович человек порядочный, как Иисус Христос».
Артур захохотал. Отец неожиданно обиделся:
– Ну а что тут такого, я искренне любил Таточку, снабжал продуктами, помогал ее матери с деньгами. Пенсия-то у нее иждивенческая, вообще не деньги.
Артур почувствовал укол совести. Он так и не отдал Бабе Яге давний долг, а уж как она надеялась, как сокрушалась. А он просто не мог нигде подработать.
– А почему вы ее зовете Баба Яга? – спросил отец.
Артур смутился:
– Это Нюта. Глупо, конечно. Но мы между собой.
– Не знаю, я слышал, как вы кричали на всю квартиру: «Баба Яга, Баба Яга!» Вообще-то это невежливо.
– Это любя. А отчего она такая скрюченная?
– Это в тридцать седьмом. Я тогда только место получил. А дело было так.
И Артур услышал историю, в которой и он оказался замешан.
Тогда Савелий Карпович пришел домой взволнованный и горделиво достал из портфеля приглашение. Золотыми буквами по красному фону там было пропечатано: «Приглашение в Кремль на праздничный концерт по случаю двадцатой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции».
Бабушка сразу поспешила на кухню согреть обед. Таточка крутила в руках кремлевское приглашение, думая, чтобы такое надеть, решив, что надо обратиться к соседке, которую тоже звали Таня. Да в том поколении все были Танями.
Артур сидел на трехколесном велосипедике и требовал, чтобы его выпустили в коридор – на его большой велотрек. Но ему категорически это запрещали, особенно в вечернее время, когда хозяйки несут из кухни в свои комнаты тарелки с горячим супом. Но в суматохе, связанной с приглашением в Кремль, ему удалось вырулить и торжественно начать свое движение по длиннющему коридору, построенному еще дореволюционным архитектором Шехтелем.
Ехал в сторону кухни и трезвонил в звонок. А из кухни в это время начала свое движение бабушка с тарелкой, до краев наполненной горячим борщом. Из ванной комнаты именно в это время вышел Савелий Карпович, который, между прочим, по своему новому официальному статусу, но благожелательному характеру стал ответственным квартиросъемщиком. С полотенцем через плечо, с мыльницей в руке и без очков по причине умывания он двигался не совсем уверенно.
А из соседней со смирновской комнаты как раз вышли две молодые женщины, оживленно занятые вопросом, в чем обычно ходят в Кремль, – это были две Татьяны, мать Артура и ее подружка, но более состоятельная, по каким-то сложным любовным связям пристроенная в Госплан на сытую должность зама завхоза. Тата ее слегка презирала, но дружила.
И вот они все столкнулись в самом узком и совершенно не освещенном месте коммунального коридора – именно здесь на стенке висел электрический счетчик, и только от его слабого свечения можно было хоть что-то увидеть в этом стонущем месиве. Больше всех кричала соседняя Татьяна, облитая горячим борщом. Артур просто орал диким голосом.
Когда удалось разобрать эту кучу-малу, оказалось, что под всеми телами тихо стонала Анна Ивановна, бабушка Артура – ей повредили спину.
* * *
На следующий день Савелию Карповичу была подана машина эмка, и, благоухая духами «Красная Москва», в симпатичном костюмчике госплановской соседки, Тата выпорхнула из подъезда, подняла голову, помахала Артуру и бабушке, провожающим их с балкона, – и они уехали прямо на Красную площадь к рубиновым звездам кремлевских башен.
Анна Ивановна, туго перетянутая вынутым из сундука корсетом, пока они не уехали, хорохорилась – не могла же она стать причиной отказа от Кремля. Не то это было место, куда можно было отказаться пойти. Но когда они с Артуром крепко затворили балкон, такая страшная боль пронзила ей спину, что даже на крик сил не осталось. Задохнулась от боли. Артурчик же сел на свой велосипедик и потребовал какао, – бабушка называла его «горячий шоколад», – топал ножками и настырно требовал, как и полагается трехлетнему любимчику.
– Сейчас, Васенька, сейчас, дорогой… Сейчас попробую, – не любила она это имя Артур, чужое какое-то.
* * *
Соседская Татьяна пришла на помощь, за что бабушка всегда любила свою коммуналку. Она взяла к себе в комнату обиженного мальчика, дала ему хорошую шоколадку «Чибис» с птичкой на обертке.
С того дня у Анны Ивановны начал расти горб и к концу жизни склонил ее плечи аж до полу. Наверху только возвышалась палка с резиновой галошкой на конце, чтобы не поскользнуться, а вся бабушка уходила все ниже и ниже, пока совсем не скрылась под землей.
Вот почему Баба Яга.
* * *
У сестры Артура – корь. Болезнь заразная. Артуру запрещено входить в маленькую комнату – теперь там живет Нюта. Ей семь лет, и она уже ходит в школу. Бабушку временно переселили к родителям в большую, на диван с клопами. Чтоб не заразилась.
Для Нюты удалось найти домработницу Марусю из деревни. Маруся спит в кухне на раскладушке, которую на ночь убирает под Нютину кровать. Марусе не платят – денег нет, но кормят и купили ей халатик и тапочки.
Маруся целыми днями сидит на кухне и смотрит в окно. Просто смотрит в окно. Но перед приходом с работы мамы начинает судорожно жарить картошку. Больше она ничего не умеет.
– Маруся, – капризно хнычет Нюта, – включи радио.
Маруся тянется к тарелке на стене и втыкает вилку в розетку. Тоскливая классическая музыка заполняет маленькую комнату.
– Опять, – хнычет девочка, – я хочу другое, другое!
– Что другое? – пугается домработница.
– Детскую передачу!
– Где же я тебе возьму? Ишь разжирела – другую подай.
– Я хочу «Угадайку-у-у»!
Артур наскоро кусочничал на кухне, сжевал несколько кусков холодной пережаренной картошки – он спешил. Услышав плач сестры, заглянул к ней и увидел несчастное рыдающее личико девочки и такое же несчастное лицо Маруси.
– Правильно делаешь, Фуська, – сказал Артур, – сейчас всем надо плакать. Ты – молоток, понимаешь текущий момент. Я пошел, – сказал он и, подумав, добавил: – Буду поздно.
Быстро выскочил из квартиры, быстро сбежал по широченной, щедро построенной еще до революции лестнице, проскочил большой подъезд, который бабушка называет вестибюлем, и, свернув направо, а не налево, как было бы ближе, заспешил к бульвару. Там на углу его ждала Лариса. Они договорились пойти вместе.
Шли переулками и проходными дворами, Артур знал каждую подворотню. Народу становилось все больше и больше, и Ларисе стало страшно. Она взмокла от слишком теплой одежды в три слоя: платье и два свитера под пальто.
– Постой, Алик, – сказала она, – не так быстро.
– Знаешь, – раздраженно ответил Артур, – иди лучше обратно.
Лариса оглянулась, но сзади давила плотная
