толпа, решительно настроенная лично пройти во что бы то ни стало мимо гроба великого вождя и лично убедиться, что он умер.
– Как обратно? – спросила она беспомощно.
Артур втащил ее в угловую булочную.
– Постой тут, – сказал он, – а как схлынет, пойдешь к метро.
– А ты? – испугалась Лариса.
– А я по крышам.
И слегка погладив ее по рукаву, выбрался на улицу.
На Ларису с неприязнью смотрела продавщица. Лариса смутилась и сказала:
– Голова закружилась.
– Тогда в аптеку иди, – грубо посоветовала та, но почему-то не выгнала. В булочной было пусто. Люди мимо шли не за хлебом. Все их маленькие беды слились воедино, все судьбы разом встали перед вопросом: «Что дальше?»
За три часа продавщица рассказала Ларисе всю свою жизнь, полную горестей, одинаковых для людей того послевоенного времени.
Говорила и плакала, потом дала бублик.
Когда совсем стемнело, Лариса с ней попрощалась и с бубликом в руках добралась до ближайшего метро. Оно было закрыто. Пришлось идти пешком до Стромынки. Ничего, дошла, бублик помог.
* * *
Пробравшись дворами, Артур влез по черной лестнице на крышу, там шпана – сидели играли в карты.
– Куда? – спросил заводила.
– Туда! – Артур показал в сторону Кремля.
– И чего там делать? На тухляка смотреть?
Тон Артуру не понравился. Он еле сдержался, но промолчал. Пацаны смотрели на него без интереса, прикидывая, что с него взять. Вожак вдруг оживился:
– Хочешь проведем?
– Куда?
– Куда надо.
Артур храбрился:
– Мне в Колонный зал надо!
– Ништяк. А что ты нам за это дашь?
Артур расстроился – даже пяти рублей не было.
– Очки, – оглядев его, решил вожак, – давай очки, проведем.
Шпана взроптала:
– А что нам с этих очков?
Но Артур, не дожидаясь общего решения, снял очки и протянул вожаку.
– И часы, – добавил тот, цепляя очки на нос.
Они его все-таки протащили к Колонному залу, и ему несказанно повезло пройти в скорбной толпе народа мимо великого вождя. Правда, увидеть дорогой облик, разглядеть его родные черты – без очков ему так и не удалось.
Вернувшись домой, он никому не рассказал, где был. От отца здорово попало за потерянные очки. Про часы он смолчал. Начиналось новое время.
* * *
Человек подсел к Артуру в студенческой столовой, когда суп еще был теплым. В нем было что-то неприятное: поросячьи глазки, жиденькие желтоватые волосы с ранней залысиной. Должность его была – куратор. Так его звали за глаза, а в глаза… никому не хотелось с ним встречаться.
Лариса заметила их еще из очереди и не подошла со своим подносом.
Они сидели долго, и суп давно остыл. Разговор был неприятный. Артур выглядел подавленным.
– Артур Савельевич, – с омерзительной вежливостью говорил куратор, – о вас все известно. Мы ждали, что вы сами придете к нам с повинной. Не дождались. Что же нам теперь с вами делать? Вы обманули не университет, вы обманули доверие нашего декана, когда захотели бесчестным путем стать членом нашей партии, вы – сын фактически врага народа.
– Отец подал на апелляцию.
– Прошли сроки, мой дорогой, прошли.
Куратор взял из общей хлебницы большой кусок черного и щедро намазал его горчицей, потом густо посыпал солью.
Артур наблюдал за его действиями механически, он совершенно не знал, что делать и что говорить. Куратор с аппетитом откусил от своего бутерброда и смешливо поморщился:
– Едко, однако. Я все время хотел попробовать, как вы этим питаетесь. А ведь вкусно.
Артур подобострастно кивнул.
– Ну так что делать будем?
– Я… я готов… – начал Артур, но куратор, словно не заметив его щебетания, прервал:
– А теперь чайку захотелось и с сахаром. – Он заглянул в сахарницу, подсчитал кусочки: – Хватит как раз и мне, и вам, Артур Савельевич.
И пошел за чаем. Артур сидел не шевелясь, не замечая знаков, которые делала ему Лариса. Куратор принес два граненых стакана горячего чая и, быстро поставив их на стол, схватился за ухо:
– А-а… горячо, – обрадованно сказал он и стал накладывать сахар.
– Я готов…
Куратор ухмыльнулся:
– Да ты давно готов, я заметил. Значит, так: никакое кандидатство в партию тебе, конечно, не светит. А вот помощь ты нам принести можешь, очень даже можешь.
К столу смело подошла Лариса, не обращая внимания на собеседника, она спросила Артура:
– Алик, ты надолго? У нас семинар по краткому курсу.
– Милая барышня, – фиглярски запел куратор, – конечно, нет, разве мы смеем задерживать вашего… Как вы его именуете? Алика. Секретный код, между прочим, я оценил. Домашняя кличка – Алик.
– Да нет, – смутилась Лариса, – это просто…
Но куратор ее уже не слушал – он встал, протянул руку Артуру и отозвался на его ответный жест крепким, неожиданно злым рукопожатием – до боли. Что-то хрустнуло в запястье, и Артур вскрикнул.
Не оглядываясь на него, куратор удалился.
– Что случилось?
– Ничего, – потирая руку, сказал Артур, – так, краткий курс. Опоздаем, побежали.
На третьем курсе на комсомольском собрании вдруг объявили запись добровольцев, партия потребовала послать студентов убирать урожай. Начиналось освоение целинных и залежных земель, и в добровольно-принудительном порядке записывали всех подряд. Лариса взвилась и отказалась – принесла какую-то справку, что у нее болеет мама, и ее вычеркнули. Тамара Финкельмон только что родила девочку и была просто не в состоянии покидать Москву. Не хотела терять год и занималась как про́клятая. Сдала все экзамены и к началу лета была освобождена от целинных и залежных земель. Лешка и Берта решили ехать непременно и там, в степи, устроить студенческую свадьбу. Ира и Никита тоже заволновались на этот счет, предстояло самое счастливое в их молодой жизни лето.
Куратор провел с Артуром беседу и дал задание: бдеть и еще раз бдеть. Он так надоел за это время Артуру, так хотелось отвязаться, но пока ситуация была неблагоприятная для увиливания. Отец по-прежнему вкалывал в консервной артели.
Тамара и Лариса пришли на Курский вокзал проводить ребят. При виде их радостных лиц настроение у Ларисы упало. «Ох, прогадала, – подумала она, – не ожидала, что это так весело».
Грянули Галича, про которого еще не знали, что это Галич: «До свиданья, мама, не горюй, не грусти, пожелай нам доброго пути!»
Берта смотрела на Лешку влюбленными глазами. Они все время держались за руки. Лариса завидовала. Тамара позавчера сказала ей, что у Леши и Берты уже все было.
Лариса об этом даже не думала – они с Аликом третий год только друзья. Правда, целовались, но очень хорошо целовались – казалось, что больше вообще ничего не нужно. Целовались в подъездах, у них были любимые подъезды в старых домах на Сретенке и Мархлевского. Там можно было долго сидеть на подоконниках и разговаривать о будущей жизни.
Но вообще об этом надо что-то разузнать, у Роговой, что ли, спросить.
Артур уже стоял на площадке и вспоминал, что именно в таком вагоне они уезжали в эвакуацию. Только не было ни радости, ни сияющих лиц. А теперь ему показалось, что он среди своих, в огромной счастливой семье.
