Зайнаб порой гордилась своим одиночеством, стойкостью своего сердца, несгибаемой волей, способностью выдерживать неимоверные тяготы жизни. Она видела, что она ни на кого их женщин в селении не похожа, что она значима, неповторима. Быть может, это и есть та высшая цель, которую определили ей свыше?
Эта хрупкая девушка траур по отцу и жениху носила как символ преданности и стойкости горянки, как знак, нанесенный на нее небесами. Она к своему трауру привыкла, как молящийся к молитвеннику, как обыкновенный человек привыкает к смене дня и ночи, как горянка к водоносному кувшину. Траур по убитым близким стал неотъемлемой частью ее сущности и бытия.
Раннее утро. Зайнаб спокойна и невозмутима. С ее сомкнутых губ не сорвешь ни единого слова. Ее движения размеренны, поступь свободна, сердце работает ритмично, огромные глаза под чадрой густых ресниц широко распахнуты, а сердце ничего не видит, ничего не чувствует. Вешний ветер треплет ее щеки, густые волосы с головы многочисленными ручьями стекают на спину, плечи, грудь. Солнечные лучи облизывают кожу ее лица. Она стоит в кругу сельских девчат, хохочущих по любому поводу и без повода. Она не замечает их шалостей, двусмысленных шуток. Она смотрит на внешний мир бесстрастно, не выражая эмоций.
Сегодня 1 Мая – праздник весны и труда. Молодежь собралась на майдане, намереваясь устроить пляски под гармошку и барабанную дробь. Правление колхоза с аксакалами села сегодня утром решили устроить перегон колхозного и сельского скота на летние отгонные пастбища. Поэтому село еще с утренней зари гудело как пчелиный рой. Скотники были заняты своими хлопотами, одни любопытствующие гурьбой собрались к месту выгона сельского скота за селом, другие – у колхозных коровников. Вездесущий дядя Гамид, сельский мулла, перебегал от одной группы любопытствующих к другой. Любители острых ощущений увлеченно обсуждали предстоящие бычьи бои. В это время недалеко от взрослых детвора натравливала молодых бычков друг на друга. Они спорили, заключали пари, выясняли, чей бычок сильнее. Все собравшиеся за околицей села были в приятном ожидании начала боев матерых племенных быков.
По желанию активистов колхоза председатель правления на праздничные мероприятия пригласил знаменитых зурначей из селения Улуз. С самого утра с сельского майдана были слышны звучные трели зурны, ритмичная дробь барабанов. Лихие джигиты, восклицая «Асса!», один за другим пускались в пляс. Их, хлопая в ладоши, вскрикивая «Асса!», поддерживали джигиты, собравшиеся в круг. Каждый из них нетерпеливо ждал своей очереди танцевать. Недалеко недавно женатые мужчины по прямой дороге, идущей в соседнее село, на огнеметных скакунах устроили джигитовку. Со всех концов огромной поляны слышен свист, гомон детворы, гоняющейся верхом на прутьях, бешеный топот, храп разгоряченных и взмыленных скакунов; хохот победителей конных забегов и горькие возгласы разочарования побежденных; веселый визг девушек-хохотушек.
Немаловажные баталии разворачивались и на другой части поляны. Когда на арену боя вышли племенные быки, на поляне поднялся такой шум и гвалт детворы, что не вытерпели даже самые ярые любители музыки и танцев. Они бросили танцевальную площадку и побежали смотреть на драки быков. Чувствуя настроение окружающей среды, особенность дня, быки зычно ревели, копытами нетерпеливо рыли землю. Одни быки с налившимися кровью глазами, снизу вверх мотая могучими рогатыми головами, делая круги, сближались на драку. Другие трубно ревели, острыми отточенными рогами и передними копытами рыли землю, резкими толчками забрасывали ее себе на бока и спины. Третьи в сопровождении сельской детворы, преследуя друг друга, носились по сельским переулочкам. Четвертые, не находя себе пар для стычки, нетерпеливо ревели, рогами отламывали небольшие куски дерна и забрасывали себе на спины; над их головами пыль стояла столбом.
В летней колхозной базе коровы, бычки, годовалые телята, одурманенные весной, просясь наружу, звучно мычали. Наиболее нетерпеливые коровы, бодаясь рогами, подталкивали годовалых телят к деревянным запорам. Вдруг под напором стада коров деревянные запоры лопнули, и они, сметя на своем пути все заграждения, вырвались наружу.
Этой праздничной суматохе больше всего радовалась детвора. Они, босоногие, неугомонные, поднимая над собой столбы пыли, гурьбой носились по сельским переулкам за джигитами, которые скакали на взмыленных скакунах. Мычание коров, тревожная возня овцематок и ягнят, потерявших друг друга, нескончаемые бои быков, их поражения и победы, веселый хохот, обиды хозяина проигравшей стороны – все это подзадоривало детвору и молодежь на самые суматошные игры и приключения.
Солнце поднялось над горизонтом, с майдана опять донеслись трели зурны и тревожная дробь барабанов. Праздник весны набирал свои обороты. Больше всего этого дня ждали неженатые ребята и девчата на выданье. Девушки на выданье с начала весны тайно от матерей, вездесущих любопытных младших сестер и братьев, готовились к празднику весны. Шили, заказывали новые платья, у кого не было отреза на платье, перекраивали старые платья, шили, приводили в порядок старую обувь. Они в волнении провели всю ночь, еле дождались утра, чтобы с кувшинами наперевес пойти на родник и поделиться с подружками накопившимися за вечер новостями.
Неженатые парни, водрузив на головы каракулевые папахи, разодетые в парадные черкески, подпоясанные узкими кожаными ремнями, инкрустированными серебром и золотом, обутые в скрипящие при ходьбе хромовые сапоги, важно направлялись на сельский майдан. У каждого из них на правом боку висел короткий кинжал в серебряных или золоченых ножнах. У некоторых за плечом висело ружье. Когда группа ребят приблизилась к девушкам, смущенно поджидающим их на сельском майдане, девичий гомон на мгновение прекратился. Все засмущались. Одни девчата стыдливо отвернулись, другие спрятались за спинами подружек.
Напряжение молодежи, как всегда, снял сельский балагур Ярахмед. Он незаметно вышел из круга, позади девушек; на голову нахлобучил папаху, вывернутую наизнанку, исподтишка подкрался к ним, высунулся из-за кустов и заржал как лошадь. И все завизжали. Напряжение как рукой сняло. Кто-то из парней бросил острую шутку, другой – крепкое слово с перцем. И разом прошло общее смущение. Все растаяли, расцвели.
Сегодня помолвленные девушки могли общаться со своими сужеными, а ребята и девчата, не успевшие познакомиться, обзавестись любимыми, даже пригласить станцевать лезгинку. Один огненный взгляд, брошенный в сторону приглянувшейся девушки или парня, один жест, одно простое движение меняло настроение, судьбу молодых на всю жизнь.
В то время, когда девчата, собравшись на майдане в круг, секретничали между собой, одни молодые ребята под кустами, в кругу друзей, пропускали стаканчик сухого вина, делились впечатлениями праздника, вторые на роднике выглядывали невест, третьи чистили ружья, объезжали коней, устраивали борцовские состязания.
В этот день и правление колхоза не ударило лицом в грязь. Оно ударникам труда вручило подарки, грамоты. На праздник зарезали быка. За майданом, под навесом, устроили походную кухню. На треножники были поставлены огромные казаны, там варилось, парилось, жарилось мясо. Запахи готовящегося мяса распространялись по всему селу. На запах мяса подтягивалась взрослая часть населения села, за ними и вездесущие собаки.
Теперь вся молодежь собралась на танцы. Ребята в праздничном кругу стали смелее, девушки непринужденнее. По указанию распределителя праздничного мероприятия зурначи заиграли лезгинку. На танец вышел сельский балагур Ярахмед, за ним вторая, третья пара… И пошла, завертелась огненная пляска. В кругу одна пара сменяла другую, музыканты играли вдохновенно. За кустами вездесущие мальчишки подтрунивали то над одной, то над другой парой, строили им рожицы, насмехались, стараясь их вывести из себя. Девушки рдели от проделок проказников, смущенно отворачивались, глаза прятали под пушистыми ресницами. Под неусыпным оком этих мартышек они стеснялись смотреть на своих суженых, стояли так, что не знали, куда себя девать. Находились и смелые девушки, которые не обращали никакого внимания на проделки мальчишек. Они кто робко, кто кокетливо старались держаться рядом со своими избранниками, оказывая им знаки внимания.
Глазастые шалуны больше всего измывались над заносчивыми, напыщенными парнями. Они без придирок не оставляли и тех, кто в обычной жизни был тише воды, а сегодня от выпитого вина вдруг осмелел.
Влюбленные взгляды девушек, украдкой бросаемые в сторону группы ребят, огненные стрелы, ломающиеся у их сердец, румянец на щеках, «охи», «ахи», взмахи рук в танце, легкость движений… Так сердца открывали свои тайны, губы расцветали бутонами роз, в глазах вспыхивали искрометные огни…